Все любят фотографии. Чем дальше, тем сильнее.
Чем меньше четкие детали на карточке, тем они милее. Я вижу, как появляются новые и новые публикации с одной и той же идеей, с одной темой для одних и тех же людей. Сканы старых открыток с изображениями нашего города. XIX век. Ретроспектива прошлого. Перед нами предстает старый Минск. Старая Беларусь. Смотрите и сравнивайте. Тогда были костелы, мощеные улицы, большие окна и конные экипажи. От гравюр Орды до фотографий Позняка. Тогда… А теперь — дом возле Троицкого, хрущевки и термошуба поверх сталинского ампира. И кажется, что ты чем дальше, тем необратимей от гармонии. Чем дальше — тем тоскливей и тяжелей. И народ тогда был более героический и более белорусский. И Минск был Парижем.
Ты не увидишь за теми десятками снимков урбанистической «пасторали» с изображением Троицкого предместья печек-буржуек и сортиров на улицах. Грязь и гниль домов, рядом с которыми сельхозпоселок возле Зеленого Луга покажется малой Голландией. Стоит ли обращать внимание на бесконечные яти и еры на вывесках? Идут годы.
Вот миллионы советских людей едут на работу в ЗИЛах и искренне хотят объединиться с пролетариями всех стран. А еще увидеть хоть одним глазком те страны и тех пролетариев. Они живут и рождены, чтобы воплотить сказку. Они лишились бед. Им не снятся сны о Беларуси.
Мне грустно, что головы людей, которые готовы видеть, вечно повернуты и глаза смотрят назад, хотя ноги робко тянут их вперед. Их глаза дальнозоркие. Там вооруженное восстание, там Калиновский, а вот и великая Литва. Они вглядываются туда в скорби: извечное несоответствие себя своим дедам и прадедам. Им вечно стыдно. И чаще даже не за себя, а за соседа. Каждый уверен, что среди его родственников никто не работал в НКВД. Не стоял в заградотрядах. Не шлялся по лесам с партизанами, отбирая последнее у седых от горя женщин, не писал доносов, не считал Купалу врагом народа, не радовался, глядя как соседа с семьей отправляют на поезде в Сибирь и не лил слез на смерть Сталина. Это было тогда, когда землю населяли чистые духом белорусы. А сейчас каждый десятый — мент. Каждый второй — лукашист. «Наша Нива» — желтая газетка. В каждом коллективе — стукач и чуть не каждый — паразит, а через одного — предатель. И думается им: у нас уже все было. Все лучшее.
И они смотрят на старый Минск, на одно и то же здание в стиле классицизма. И пусть за ним конец матрицы. Пусть за этим фасадом печаль и нищета — они хотят этот Минск снова и снова. У них больше ничего не будет впереди. Их не интересует будущее, ведь их цель — накапливать все больше героического прошлого.
Книга с картинками, к которой написал предисловие наш самый главный человек — казус. Вы видели на фотоснимках тех счастливых мужиков — белорусов?
Они не смотрели назад, но, конечно, обратно возвращались. Они проскочили Великую Литву со свистом. На серебряной пластине — уже почти неандертальцы. Что нужно было сделать, чтобы эти люди с руками, которые свисали до земли, с колтунами в волосах, с признаками вырождения на лице сказали, что они — великий белорусский народ? Знали они, что где-то рядом умер Богушевич, растет Шагал, пишут Купала, Богданович… Что это у них был Скорина, Будный?
Их Великая Литва закончилась. Сначала поляки сделали из них недополяков. Россияне из недополяков делали из них недорусских. Впоследствии из недорусских сделали образцовых советских. А из лучших советских — через 70 лет — русских со знаком качества. Но белорусы никогда не исчезали до конца, хотя, казалось, были готовы помогать в своем уничтожении кому угодно. Они избавлялись от колтунов и медленно-медленно вспоминали о Будном, о Скорине. Каждый из них был знаком с Короткевичем и даже однажды выпивал с ним. Миллионы людей рассказывали об этом своим детям. Их руки стали короче, но шея не может пока повернуть голову и глаза не смотрят вперед. Их привлекают черно-белые открытки старого Минска, конные экипажи и тьма в начале туннеля.
