Бывший политзаключенный Николай Автухович рассказал об условиях содержания и порядках в белорусских тюрьмах, о том, каким он видит предпринимательское движение на Беларуси и как оценивает уровень коррупции в стране.
- По приговору вы не можете осуществлять предпринимательскую деятельность. Чем думаете заняться в ближайшее время?
- Действительно, согласно первому приговору я не могу заниматься предпринимательской деятельностью пять лет. Поскольку меня в 2008 освободили на два месяца раньше, после остаток срока добавили ко второму приговору. В результате отсчет этих пяти лет запрета на осуществление предпринимательской деятельности идет от моего последнего освобождения. Но вместе с тем, ликвидировать ИП я не могу - на мне висит долг перед государством. Вот такая правовая коллизия. Пока точно не знаю, чем буду заниматься. Жена может вести бизнес, а ей помогать. Но сейчас прежде всего хочу заняться своим здоровьем.
- Много лет прошло, как вы прекратили заниматься бизнесом. Как оцениваете сегодняшний предпринимательское движение на Беларуси? Может, что-то слышали от знакомых, которые остались в этой сфере…
- Очень много предпринимателей ушло. Некоторые за эти годы поднялись выше. Но это больше касается малого бизнеса. Сейчас очень трудно работать. Хотя я сидел в тюрьме, старался отслеживать, как меняется законодательство. Вижу, что становится только хуже. Даже в мое время было очень трудно выйти в «плюс», если работать честно. И раньше, и сейчас люди ищут возможность как-то обхитрить систему, чтобы иметь нормальную прибыль.
- Как на вас повлияли условия содержания в тюрьме?
- По-другому смотришь на жизнь и свои потребности. Если раньше я работал для того, чтобы например, иметь на берегу моря дом, яхту, небольшой вертолет, и я к этому шел, если бы у меня ничего не забрали, я бы мог себе это позволить, то сейчас я к этому не стремлюсь. Материальное отошло на второй план. Почувствовал, что духовное намного важнее. После тюрьмы чувствую сильную поддержку от знакомых, друзей. Люди мгновенно откликаются. Чем-то помогают, привозят, просто так, без денег.
- Вы известны как борец с коррупцией. На ваш взгляд, насколько глубоко эта «болезнь» проникла в наши государственные органы?
- Очень глубоко. Я провел за решеткой пять лет и два месяца, а здесь ничего не изменилось. Мои близкие следили за теми людьми, кто меня посадил. Как были хапуги, так и остались. Они даже поднялись по карьерной лестнице. Сотрудница налоговой Анна Мисько стала начальником инспекции в Волковыске. А ее же судили! Пусть она избежала ответственности, так как вышел срок давности, но как с таким прошлым человека можно назначить на такую должность? Или Тамара Стасевич, которая возглавляла налоговую … Она незаконно устроила дочь учиться в университет за государственные деньги, а ее повысили до заместителя начальника Гродненской областной налоговой инспекции! Кстати, мне говорили, что в день моего освобождения она попросила, чтобы ей выдали личную охрану. Если она не занималась коррупцией, если она ни в чем не виновата, то чего ей бояться моего выхода на свободу?
- Лукашенко в свое время пришел к власти именно на волне борьбы с коррупцией. После его разгромных выступлений может показаться, что он до сих пор активно борется с этим порочным явлением. Почему же тогда не получается победить коррупцию?
- Вся его «борьба» - это просто смешно. Каждый раз, когда подходим к президентским выборам, начинают все активнее звучат лозунги о борьбе с коррупцией, так было в 1996, 2001, 2006, 2010… Все борются и никак не могут победить!
- Так что, на ваш взгляд, нужно сделать?
- Работать. Я не принадлежу ни к каким контролирующим или иным государственным структурам, но за полгода собрал столько уголовных фактов о наших чиновниках, что сначала сам не верил, в каких объемах она воруют. А органы, которые должны расследовать эти факты, делают вид, что ничего не замечают. Сегодня ситуация такая же. Почему? Действует «круговая порука»: суды, прокуратура, милиция друг друга покрывают.
- Хочу вернуться к вопросу вашего пребывания в тюрьме. Много за решеткой людей, наказанных незаконно?
- В ивацевичской колонии я проводил мониторинг. Взял сто случайных узников, которым задавал одни и те же вопросы: согласен человек с приговором, правильно к нему применили статью Уголовного кодекса. Результаты были такие: 6% сказали, что в целом согласны с вынесенным приговором. 47 % ответили, что да, они нарушили закон, но не по той статье, по которой их привлекли. Остальные 47 % отметили, что сидят ни за что.
- Насколько переполнены белорусские колонии и тюрьмы?
- По первому сроку, когда я был в колонии в Минске на ул. Кальварийской, на 900 мест приходилось около 2 200 человек. Ивацевичская колония рассчитана на
1 200 человек, но там сидело более 3 тысяч. Кровати были на три яруса, но все равно бывало, что люди лежали прямо в коридоре, так как все не помещались в жилые помещения отряда.
- По закону основная задача уголовного наказания - исправить человека и предупредить последующие преступления. Насколько наша исправительная система справляется с этой задачей? И не превратилась она из исправительной в карательную?
- Для администрации колонии исправить человека - это заставить его бояться. Только тогда, по их мнению, заключенного можно отпускать. Ведь он готов молчать, выполнить любой приказ. А если ты будешь не соглашаться с незаконными действиями, отстаивать свои права и бороться за справедливость, тебя не отпустят, потому что тебя еще не до конца обработали.
- Отдельно хочу спросить вас о системе, которая давно сложилась в белорусских тюрьмах, но многим, кто за решеткой не оказывался, может быть неизвестной. Правда ли, что исправлением и установлением порядка в колониях и тюрьмах занимается не только администрация, которая по закону наделена такими полномочиями, но и круг так называемых «блатных», которые, по сути, живут в пределах «своих законов», но все остальные заключенные почему-то должны им подчиняться? И насколько их деятельность согласована с администрацией колонии?
- Так и есть. Администрация признает, что существуют уголовные традиции и использует эти механизмы в своих целях. Каким образом? Начальники привязывают к себе блатных, которые могут влиять на других заключенных, и через них устанавливают нужный порядок. Блатные, по сути, являются дополнительными надзирателями. За это им дают поблажки по условиям содержания. Ко мне ни раз приходили зеки, которые жаловались, что больше не могут терпеть эти порядки. Я пытался им помочь - написать жалобу, например. Администрация, когда видела, что заключенный обращается за помощью, связывалась с блатными. Те подходили к этому человеку и начинали разборки: «Что тебе не нравится? Уже сбегал к Автуховичу? Храбет тебе сломать?». После такого жаловаться или отстаивать свои права многие передумвали. Именно с таким расчетом и создана кооперация между блатными и администрацией.
- Как к вам относились эти так называемые «криминальные авторитеты»?
- В колонии, кроме тех, кто сотрудничает с администрацией, есть и те авторитеты, которые отказались доносить на заключенных или помогать начальникам, они сами по себе. С этими людьми я общался. Следует отметить, что они, как правило, очень справедливые и не молчат. Если есть проблемы, пытаются их решить, требуют выполнения обязанностей от администрации. Поэтому их чаще других бросают в штрафной изолятор, чтобы в колонии не было даже видно. После нескольких ШИЗО проходит суд и таких заключенных закрывают в тюрьме, где возможность контактировать с другими зэками минимальна.
- Как относятся к политическим заключенным в колониях и тюрьмах?
- Сразу скажу, что политзаключенные между собой общаться не могут - это запрещено по закону. Поэтому всю информацию я получал из газет. Заранее знал, например, что Дмитрий Дашкевич едет в Гродненскую тюрьму. Накануне меня вызвало начальство, спросили, не против ли я сидеть с ним в одной камере. Я ответил положительно. Но потом они передумали и приказали мне перейти в другое помещение, в мою камеру после поместили Диму. Мы с ним ни разу не виделись в тюрьме. Что касается отношения других заключенных к политическим, то оно положительное. Агрессия и недоверие скорее исключение.
- Задам вопрос, который вы, наверное, слышали ни раз. Может быть, не стоило вам начинать ту борьбу? Спокойно, как все, плыть по течению: что-то платить органам, чтобы не трогали, но продолжать прежнюю жизнь бизнесмена?
- У меня было много возможностей иметь деньги, считай, из воздуха. Поступали предложения от чиновников из исполкома, но для меня это было неприемлемо. Я хорошо понимал, что заработал свои деньги сам. У меня не было родителей - чиновников, никого не было. Я платил всегда налоги. Знал, что у меня никогда не было задолженностей. И когда ко мне приходили чиновники и требовали им заплатить, меня это просто возмущало. Ко мне в 90-е даже бандиты не приезжали, так как знали, ничего хорошего они от меня ждать не могут. Решать с чиновниками вопросы, как с бандитами, я не мог, поэтому обратился в компетентные органы. К чему это привело, всем известно. С другой стороны, я бы и не смог пойти на сделку с совестью. Не такой я человек.
- Когда политзаключенные выходят на свободу, люди встречают их благодарностями, добрыми словами. У многих есть надежды, что вот именно этот человек, который прошел столько страданий и не сломался в тюрьме, и станет тем долгожданным белорусским лидером. Есть ли у вас политические амбиции? В 2004 вы баллотировались на парламентских выборах…
- Я пошел в кандидаты не потому, что жаждал политической карьеры. Просто я не видел другого способа, как можно было бы изменить жизнь в регионе, как можно было бы улучшить условия для ведения бизнеса. Все эти проблемы и сейчас актуальны для моих земляков. В 2004 у меня была сильная поддержка соратников, которые на тех выборах мне помогали. Что касается сегодняшней ситуации. Как и раньше, я не принадлежу ни к каким политическим партиям и движениям. И не вижу себя пока в политике. Мне нужно время, чтобы разобраться, что сейчас вообще происходит в общественно-политической жизни страны. Читал, что многие деятели уехали за границу. Настроение у людей пассивное, есть определенное разочарование. Оппозиция действительно не оправдала многие надежды народа. Но чтобы дать более полную оценку, мне нужно время, чтобы заполнить информационный вакуум, образовавшийся за время моего заключения.
- Вы были в Афганистане. Правда ли, что тот, кто хоть раз прошел войну, никогда не сдастся?
- В этом есть резон, но я бы и без войны никогда не сдался. Конечно, служба в армии меня сформировала. Как руководитель я достаточно категоричен. На моей фирме был такой порядок: что я сказал - закон. Сотрудники должны были безусловно соответствовать требованиям предприятия. Я не терпел пьянства, небрежности, разгильдяйства. Многих водителей я кодировал, если они были на это согласны. Что касается войны в Афганистане, есть такое понятие «афганский синдром», который приписывают многим, кто там находился. У афганцев действительно до боли повышенное чувство справедливости. Они просто на психофизическом уровне не выносят нарушение закона. Не будем забывать, с какими благородными лозунгами советских солдат отправляли в Афганистан, а что там происходило на самом деле и каким впоследствии было разочарование военных, когда стали известны настоящие цели той войны.
- Сейчас тоже неспокойное время, если посмотреть на ситуацию в Украине. Знаю, что вы следили за новостями. Как оцениваете действия России? И реакцию официального Минска?
- То, что казалось невозможным еще несколько месяцев назад, сегодня произошло. Я имею в виду аннексию Крыма и дальнейшие действия России на Востоке Украины. Эта ситуация показала, что механизмы международного публичного права не работают против тупой силы, подкрепленной энергетическими ресурсами и ядерным оружием. Беларусь в этом смысле еще более уязвима, чем Украина, - у нас нет протестной массы, гражданского сообщества, политических сил, которые будут противостоять агрессии Кремля. Не знаю, понимает ли это Лукашенко, но его политическая и фактическая жизнь будет сильно от этого зависеть.
