Мало кто знает, что за десять лет до Чернобыльской катастрофы ее предсказал белорус — физик-ядерщик Николай Шут, сотрудник академика Сахарова. Он работал в секретном городе «Арзамас-16» над прототипом будущего реактора.
Самого Николая уже нет на свете. Но «Наша Нива» разыскала его жену Ольгу Шут, которая всегда была рядом с мужем и сохранила некоторые его записи.
Она живет в Барановичах, в свои 73 года все еще работает в школе (материал был подготовлен весной 2015 года).
Ольга Шут согласилась рассказать о муже.
«Он родился в конце войны на Гродненщине, в Юровичах, но в старших классах вместе с семьей перебрался в Барановичи и уже здесь окончил школу.
Очень легко ему давалась физика. Правда, времена были тяжелые, и Николай еще подростком пошел работать на стройку, а потом решил поступать, причем, в Москву — в МГУ имени Ломоносова. У родителей денег не было его на экзамены отправить. И тогда он, ни слова матери не сказав, одолжил у кого-то денег и поехал в столицу за месяц до экзамена — готовился, на курсы ходил. Настолько был уверен в себе… И все удалось — его зачислили на физический факультет. И меня тоже, но я поступала на истфак. В Москве мы на втором курсе в 1964 году и поженились».
Чуть не послали на дно Карибского моря
«Николай защитил диплом по теме «микротрон» — эту работу даже признали лучшей в университете», — говорит Ольга. Она вспоминает, что после учебы молодая пара могла расстаться из-за набиравшей обороты холодной войны: Николаю, как физику, «светило» провести три года где-нибудь на дне Карибского моря. Но обошлось — у университетского товарища были родственники в Политбюро, и Николаю предложили должность в научно-исследовательском институте в засекреченном городе «Арзамас-16» (ныне — Саров на границе Нижегородской области и Мордовии).
«Мы приехали туда в 68-м, — вспоминает Ольга Шут. — А провели там 9 лет. Николаю вообще-то тяжело пришлось — Беларусь же во время войны была под оккупацией, нам не доверяли, и ему пришлось пройти допуски для работы на секретном объекте. Сам «Арзамас-16» находился в Мордовском заповеднике.
Все было чрезвычайно засекречено — наши вагоны даже отцепляли за колючей проволокой.
Место нам сначала не очень нравилось — климат плохой. И жарко, и влажно все время, во рту сушит, душно. Но потом как-то привыкли. Меня сразу в школу назначили работать, а Николай стал инженером-конструктором в расчетной группе Сахарова (Андрей Сахаров — создатель советской термоядерной бомбы — Ред.). Ему же запрещено было говорить, над чем они там работают, но что-то он все же говорил по-семейному. Я знала, например, что его группа разрабатывает начинку ядерной бомбы — что-то связанное со сплавами урана и плутония. Согласно замыслу, эта бомба должна была сработать, пройдя щит, который появляется при взрыве атомной бомбы в атмосфере или в космосе.
Николай утром уходил на работу и только вечером возвращался — их куда-то возили, вглубь заповедника», — говорит Ольга.
Не сняла лифчик — и заработала онкологию
По словам жены физика, правила работы на «Арзамасе-16» были очень строгие — каждый день, по словам мужа, ученые перед работой оставляли свои вещи в личном шкафчике и шли в душ. Потом им выдавали все новое, белое, в чем они работали до обеда. Идя в столовую на обед, эту белую одежду скидывали — и сразу в топку. Надевали новую. Потом — душ и тест на специальной раме: если «пищишь», то еще раз в душ. Вечером такая же процедура, и так каждый день.
Нарушение правил могло окончиться печально. «Был случай, — вспоминает Ольга, — когда одна женщина, наша соседка, не сняла свой лифчик — то ли забыла, то ли пожалела. Продолжала пользовалась им. А потом ей грудь оперировали — онкология».
Строителей много было, персонала разного. Так вот один мужчина увидел там красивые никелированные трубки. Не знаю, чем он думал, но взял их с собой и сделал коляску для дочки. Дальше рассказывать не буду — ужасно все закончилось». — с грустью вспоминает Ольга Шут.
Пришел желтый-желтый и рухнул на пол
Спустя какое-то время ученых переключили с разработки оружия на работу над «мирным атомом». Николая Шута тогда повысили до старшего научного сотрудника и перед группой поставили новую задачу по испытанию контролируемых реакторов.
«Во время одного из экспериментов над мини-реактором типа ВМ, который спроектировал еще Курчатов — он потом станет прототипом Чернобыльского МВР-1, — произошел взрыв. Я помню тот день: Николай пришел с работы очень поздно. И весь желтый-желтый. Я перепугалась, пыталась спрашивать. Но он молча упал на пол и лежал, не вставая. Носом у него сильно шла кровь. Я попыталась остановить кровотечение, но никак — пришлось вызвать медиков, и они не смогли. Увезли его в больницу и там прижигали сосуды в носу — только так кровотечение остановилось», — вспоминает Ольга и добавляет, что после того случая Николай изменил свое отношение к «мирному атому».
Мужа отовсюду «посылали»
«Муж предупреждал о вероятной катастрофе еще в 1975-м и писал письма своему руководству, в ЦК Брежневу, даже Андропову в КГБ. Он утверждал: нужно на время отказаться от атомной энергии. Видимо, Николай знал, что реактор, который взорвался у них, планируют запустить на большой АЭС, и предостерегал от этого. Он говорил: пока не надо никаких мирных атомных станций. Это опасно, не исследовано, ученые много чего еще не знают, многое не изучено до конца. Но его отовсюду «посылали», никто ему не верил.
А потом от работы отстранили Сахарова. Николаю тоже предлагали замолчать в обмен на разрешение защитить докторскую, перескочив кандидатскую. Но он продолжал писать работы об опасности атомных станций. Тогда его начали пугать увольнением и «Электросталью» — это вроде наших сегодняшних Новинок. Говорили, что ты, мол, потерял рассудок. Не разрешили защитить даже кандидатскую, а его исследования присвоил и выдал за свои кто-то там из руководства. В дополнение ко всему Николай сильно заболел — появились опухоли на затылке. Он посоветовался с коллегами и предпочел оставить работу и вернуться домой. Это было в 1977 году», — говорит Ольга Шут.
Машеров намекнул, что физик много на себя берет
После приезда в Барановичи семье пришлось тяжело: Ольга была беременна вторым ребенком, а Володю, инвалида с детства, пришло время отправлять в первый класс.
«Николай не мог найти себе работу. Он был как диссидент.
А у меня голова шла кругом — пока он мыкался по разным конторам, я топила печь, носила из колодца воду, кормила грудью дочку, летела забирать сына из школы. Никакой помощи не было. Декретный отпуск тогда был только два месяца. Наконец, Николай устроился в Барановичский вычислительный центр. Впоследствии муж встречался с Машеровым — большие надежды у него были на эту встречу. Но тот дал Николаю понять, что какой-то физик слишком много на себя берет… После распада СССР вычислительный центр в Барановичах закрыли, и Николай пошел работать в школу — учителем трудового обучения. Там и работал до самой смерти», — печально вспоминает Ольга Шут.
Последние годы жизни ученый прожил «невыездным» в родительской хате, слепым на один глаз и с опухолями на голове — одна уже подбиралась к мозжечку, а другая, в горле, не давала глотать даже пюре.
Скончался он в 2007 году, ему было 63 года, похоронен на кладбище в Дубове.
У Николая Шута осталось двое детей — старший, Володя, с рождения страдает редким заболеванием хронического сужения сосудов и с юности не может ходить. Его досматривает тоже больная сестра. Сама Ольга Шут перенесла онкологию щитовидной железы и пытается зарабатывать, чтобы поддерживать семью. Она 42 года отработала учительницей.
(Статья была написана и впервые опубликована весной 2015 года.)
