Деревню Мостище в Воложинском районе нельзя назвать неперспективной — она исчезла. Ее бывшие улицы заросли лесом.
От Минска до Мостища — 120 километров. Дорога проходит через Раков, Воложин, Вишнево, Богданово. Это граница Минской области с Гродненской. В 1994 году здесь жили 39 человек. Сегодня в лесной деревне остались две соседки — католичка и староверка. Их дома — в разных концах деревни, отдалены на два километра. Для престарелых женщин это много. Поэтому видятся редко.
«Люблю поговорить с человеком»
«Корреспонденты из газеты приехали», — представляет нас ксёндз Игорь Лашук во дворе к католички. Священника перевели из Минска четыре года назад в храм в соседнее Богданово.
«Я люблю гостей», — выходит из огорода старушка. «Проше», — женщина показывает на стулья под яблоней.
«Как ваше имя?» — интересуюсь, поскольку ксёндз ее представил как «пани Жуковская». — «Геня».
У меня так звали бабушку, покойницу. Из этих мест была — 40 км от Мостища. Завидев, что достаем камеру, она идет в дом. «Пшепрашам, пойду платок сменю».
Порезанное морщинами лицо, распухшие от работы руки. Она рано овдовела. И одна поднимала пятерых детей. Один из них, сын Валесь, вернулся к матери, после того как тоже овдовел…
«Вон огород. Пилю, сяную. А кто сено, собака, будет есть? Хотела, чтобы коровка снова была. Люблю косить, — рассказывает женщина о своих занятия. — Не могу без работы, не люблю сидеть руки сложив. Кто работает, тот долго живет. Так вот зимой я болею — без работы не могу. Что там эта ручная — варежки вяжу, носки — мне физическая нужна. А как весна пришла, откуда только у меня здоровье берется».
На свои 80 лет она очень живая, подвижная.
Баба Геня говорит по-белорусски, вставляя польские слова. Во времена ее молодости это было модно. По-польски она научилась сама — на этом же языке в храме молились, а дома говорили «попросту».
Пани Жуковская — с 1935 года. Родилась поблизости в деревне Березница. Ее деревни уже нет — жители перебрались в Войганы. А она — в Мостище.
Раньше здесь деревня была большая: были школа, сельсовет. А теперь…
Домик бабы Гени.
«Фонари были, как сейчас в городе ставят», — говорит сын Валесь.
А сегодня здесь сохранилось всего несколько домов.
«Все поумирали», — вздыхает бабушка. Остались только она с сыном, староверка Антонина и дачники из Минска, которые сюда приезжают летом.
«Эти люди какие-то немые понаехали — не разговаривают, — показывает женщина в сторону дома минчан. — А я люблю поговорить с человеком».
Чувствуется, что ей не хватает общения. И любой гость в доме Жуковских — дорог.
В семье у бабы Гени было три сестры и два брата. Когда Геня была маленькой, умерла ее старшая сестра.
«Она еще в девках умерла. Помню, крышку от гроба положили, а я легла в нее, — смотрела, как сестра лежала в гробу — не понимала ничего. — А мама приходит: «Ах ты, доченька! Одна лежит и другая хочет».
«Порок сердца у нее был — врачи не спасли». Не живут уже и братья, два года как не стало и второй сестры.
При поляках семья жила хорошо, хотя и скуповато. Но двух коров держали, телку, овец. О том времени баба Геня мало что помнит — все из рассказов матери. А войну уже запомнила. Как и немцев. Приходили в деревню, детей угощали конфетами. А когда партизаны начали подрывать поезда, то немцы и к детям озверели.
«А, вечеринки, — голос пани Жуковской меняется, на лице появляется улыбка, когда задаю вопрос о танцах. — Это только, когда дорастали уже до девушек. Как же пастушка пойдет на вечеринку? «Вон, шантрапа! — на нас кричали тогда старшие. — Идите домой спать!» Смешно. Музыкантов нанимали. Танцевали польки, краковяк, «Реченьку». Но наша мама не хотела отпускать: назавтра же на работу надо».
Работала в колхозе.
Замуж вышла в восемнадцать лет за односельчанина. «Кричала мама: нельзя, не надо идти, на черта тебе это! Сиди еще молодая! И он умер — пил очень. На работе все подучивали пить, если кто не хотел. А с его сердцем — нельзя было. Молодой и умер, меня оставил с детьми. На год старше был. Болесем звали».
Венчались в Трабах.
В Трабы, еще до замужества, и в костел ходили (ближайший костел в Богданове в войну сгорел). В советское время он не был закрыт. Как и храм в Вишнево, где служил ксендз Владислав Чернявский — белорусизатор костельной службы. К обоим храмам от Мостища одинаковое расстояние, километров с четырнадцать.
«Хороший был ксяндзок [Чернявский]. Помню, умер мой мужик, я уже несу ему пожертвование десять рублей. А он: «Ой, ой, что ты, детей корми! Пять я возьму, пять — ты забирай».
Начали служить в храме по-белорусски. Чернявский перевел все ксёнжечки. Я ту ксёнжечку купила, но не знаю что делать: ломается у меня язык — кажется, что неправильно. Не умею по-белорусски — я по-польски молюсь. А теперь молотят как боб — так хорошо читают по-белорусски».
«Как вы без угощения поедете?» — говорит хозяйка, увидев, что начинаем собираться. И предлагает выпить кофе. Отказываемся, но просим травяного чая. Но нет, Валесь запарил чай из пакетиков. Видимо, постеснялся городских гостей угощать по-деревенски.
«Зимой не страшно?» — спрашиваю у сына хозяйки. — «Уже привык. Но и зимы не надо: еду как-то летним днем — кабаны за пару метров — как пули через дорогу. Штук двадцать. Думаю, хорошо, что я в тракторе. А вот кабы так попался, то не знаешь, что было бы. А страшно — волки. Помяли всех собак. Мой пес спущен был, то и выкрутился. Они же стаей идут. На людей не нападают».
Мостище не отрезано от благ цивилизации. Нет. Есть здесь и телефонная связь. С мобильной, правда, проблемы — не в каждом месте есть сеть. Дважды в неделю приезжает автолавка. Хотя жалуется баба Геня, мол дорого там все, а пенсия малая — 1,9 миллиона. Еще с телевизором проблемы — пропал сигнал после отключения аналогового телевидения. Радио только и спасает. А еще — вот такие не частые, как мы, гости.
«Заезжайте — дорогу же знаете», — выходит за дом провести нас баба Геня.
«Без Бога — ни до порога»
От пани Жуковской направляемся к другой жительнице деревни — Антонине Колесниковой. Расстояние между домами большое. Где-то на полпути стоит церковь старообрядцев и кладбище. Но католиков здесь не хоронили почти — возили в соседние деревни. Фамилии здесь русские — Гутянский, Яковлев, Колесников… И имена соответствующие — Харлампий, Феоктист…
Если точно не знать, где дом бабы Антонины, трудно к нему пробраться. Больше часа блуждали по лесу. Нашли три заброшенных дома, а жилища бабы Антонины все не было.
Пошли вдоль линии электропередачи — в одну сторону она обрывалась, а в другую — и вывела на большую поляну в лесу, на которой и стоит огромный дом. Под деревьями сидит старушка. Рядом с ней лежат книги — религиозное чтение.
«Не пойму, для какой цели езжаете по церквах?» — спрашивает она. Говорит по-русски. Отдельные слова по-белорусски. Но церковь показать отказалась — отпирает ее только при крайней необходимости, когда собираются верующие, на кладбище приезжают.
«Родилась я в 1935 году в Иванишках — там теперь один дом остался. А сюда меня принесли маленькой», — отец здесь построил дом, в котором женщина живет и теперь.
Она — из семьи староверов. Еще их называют старообрядцев, раскольниками, раньше называли кацапами, москалями.
Староверы появились в этих краях после Первой мировой войны — сначала в более крупных Войганах, оттуда попали в Мостище. Антонина не знает точно, откуда они пришли.
Родители бабы Антонины.
«Мама — из Ростова-на-Дону, неграмотная. Папка — из-под Минска, из Селища, всего два класса русских окончил. Папка был батюшкой. Маме нужно было детей растить…»
«Антонина, без Бога — ни до порога», — говорил батюшка».
Антонина рассказывает, что здесь вся земля принадлежала ее деду Парфею. Он и отдал участок под церковь. Строить начали храм при поляках — в 1929-м. Через шесть лет он был готов. «Папка строил церковь. Цинк на мотоцикле возили из Гродно, как рассказывали. 50 дворов было — помогали строить».
Войну церковь пережила.
Родителей Антонина похоронила: мать в 1983-м, отца — в 1986-м.
Строгие были. «Мама не пускала на вечеринки — нельзя у нас ходить. Мол, сделайте в воскресенье с обеда и до вечера, тогда пойдете. Или: наберите клюквы, тогда пойдете. А ребята ждут. И я никуда далеко на танцы не ходила. Если на месте только».
А о свадьбе вспоминает неохотно.
«Ой, мне в заслонку позвонили, я поплакала — и все».
Замуж вышла в 23 года, жених был из Иванишек. Детишек родилось двое — сын и дочь. Но мужик, Фотий, пил сильно. И как инсульт перенес — не остановился. Жили они в другом конце деревни, рядом с пани Жуковской. Но Антонина ушла от него в родительский дом — восьмой год здесь. А муж потом и умер.
Это не дом — а целая крепость по размерам. Огромная столовая с массивным столом. Просторная кухня. Здесь же выход и в сарай: Антонина отпирает двери — за ними по обе стороны загоны для скота. Правда, никакой живности не держит уже. Кроме собаки.
На окнах ставни.
Живет женщина на втором этаже. Колебалась, пустить ли нас туда. Мол, приехали же без человека из района — из райисполкома. Не доверяет чужим. Колебалась, но согласилась.
Она отставляет в сторону палочку, с которой ходит по улице, берется руками за перила и поднимается по ступенькам. Для 80-летней женщины это не самый легкий труд. А она так делает несколько раз в день. Хорошая физкультура.
В комнате — несколько шкафов, на стенах — фотографии, на столе — религиозные книги. В стене — окно, через которое открывается вид на всю поляну перед домом. Уютно здесь.
«Одна живу. И ремонта некому сделать, и сама не смогу. Навес над крыльцом уже до чего некрасивый. Но я справиться с ним сама не смогу».
Дочь живет под Минском, в Ратомке. Сын работает в Мурманске. Женщина ждет, когда у него закончится контракт, и он приедет в гости.
«Страшно, страшно… А что делать? Бог есть на свете, небо и земля. Иной раз и страшно, но с Богом живу». Может, и перебралась бы к дочери, но хотела бы тогда отдельную квартиру.
Женщина давно на пенсии. «Сначала в буфете работала. Потом прачкой стала, в интернате ночной няней. Работала 11 лет на пенсии с детками. Четыре работы было. И обидно, что государство не разберется никак… Коэффициент низкий совсем. И пенсию не добавляют никак».
«Я церковь никогда не брошу, — рассуждает баба Антонина. Но вот передать ее некому.
«Я же не батюшка — я никому не передаю».
«На кладбище людей видели — много? Это почти я всех читала. Я умею. Но теперь по ночам отказываюсь. Умер человек — надо на протяжении трех дней непрерывно читать, — объясняет Антонина особенности обрядности. И добавляет: — Иисус Христос — один, что польский, что русский «.
На прощание женщина угощает домашним квасом — готовила сама. Вкусный, но «крепкий» — водителю много пить такого не следует.
«Вам хорошо, молодым, жить? А мне уже не сильно хочется… Но радостно, когда смотрю на молодых — продолжайте жизнь семейную».
…Дичают дома в деревне Мостище — и разрушаются. Лесом зарастают бывшие подворья. Лес наступает на кладбище с церковью. Когда-нибудь не станет и этих двух соседок. Так и закончит свой век эта лесная деревня.
Вот и все, что остается от Мостища.
