Нобелевская премия для Светланы Алексиевич. Прощание с иллюзиями. Чего стоит ожидать — и чего ожидать никогда больше не приходится.
Нет, вы не подумайте, пожалуйста, что я завидую.
Хотя чего уж тут, завидую, конечно, — как и все те сотни тысяч разноязычных и разношерстных авторов, пытающихся в этот момент складывать слова в книги.
Как весь тот подвид человека пишущего, который так вольготно расплодился на планете за последние века. Все мы — даже те, кто еще ни слова не написал, но собирается — раз в год, в октябре, должны завидовать нобелевским лауреатам в литературе: белой, черной, красно-зеленой и других цветов завистью, и от чего в каждом конкретном случае зависит ее цвет, трудно сказать. Возможно, от возраста, степени сознания и градуса собственных амбиций.
Таков закон литературных джунглей, выдуманных нами, чтобы не было слишком скучно и одиноко.
Естественно, моя личная зависть — белая, как первая страница еще не написанной книги. Я еще молод и никому не известен; теперь мне есть на кого равняться — и чтобы равняться, не надо ходить далеко. Наконец все здесь, под рукой: и секонд-хэнд, и красные люди, и война с неженским лицом. Зависть — один из двигателей творчества и аккумулятор обид. Зависть заставляет нас говорить.
Наш первый Нобель — скажет с гордостью нация. И последний — добавлю я.
Завидовать можно не только в свою пользу. Мне повезло: я из тех идиотов, которые какое-то время верили и мечтали, что первый белорусский Нобель достанется Алесю Рязанову. Не лишь бы как склеенным текстам Некляева и уж точно не Марчуку. Рязанов — мы действительно думали о нем. Наивно, правда? И сегодня, 8 октября 2015 года, как никогда ясно представляешь себе, что ты сделал бы, если бы премию получил Рязанов, которого и в номинантах в этом году не было.
Прежде всего — поход в ближайшую лавку за бутылкой вина. Неважно, какого: Рязанову не едет эстетствовать и думать о ценах, Рязанов — это строгость, холод мысли и глубина. Зимняя река. Молчаливый тост за белорусский литературу, стихи, произнесенные про себя в осеннем парке. Книжки Рязанова долго искать не пришлось бы: вот они, на самой ближней из всех полок домашней библиотеки.
Книг Алексиевич там нет, так уж вышло. Ведь, к сожалению, это книги не про нас. Мы — не ее герои. Мы живы и живем сегодня, и страна, где это происходит, давно уже не Советский Союз. У нее, этой страны, выросли молочные зубы. И нам хочется говорить: новым голосом, о нашем сегодня. И читать то, что от него останется.
Стихи Рязанова в пустом и холодном сквере. И, нпоследок, веселые мысли об озадаченных чергинятах и будущие фуршеты. Вместе с приятным ощущением, что этот неброский язык и эту тайную поэзию — заметили.
Ничего этого не случилось и уже не случится.
Теперь мы с нашим белорусским языком — снова в тени.
Какую восточноевропейскую литературу больше всего ценят на Западе? Ту, которая соответствует их представлениям о нас. Которая полностью подтверждает эти представления. Которая позволяет им удовлетворенно и печально, с ощущением собственной правоты, вздохнуть после прочтения: «Мы так и думали».
От нас не ожидают самодостаточности и уверенности. Главное, чего от нас ждут — чтобы мы начали осмысливать свое прошлое и себя в нем. Наше сегодня — слишком зыбкое и неясное. Наши претензии не обоснованны. Наши поэты и наши философы — слишком непонятны. Они и появились слишком рано — места для Беларуси в мозгах мира еще нет, а философы есть: это нонсенс. Осмысливают то, что мы можем воспринять и оценить — говорит Запад. Для большего время еще не пришло.
Именно этим и занимается первая белорусская нобелевская лауреатка.
Приятно, что ее работа была оценена. Как приятно бывает всегда, когда усилия талантливого человека не пропадают даром. Ведь то, чего стоит бояться в первую очередь — это пустота.
Приятно, что первой обладательницей Такой Награды стала женщина.
Приятно, что немногие, но упрямые комментаторы сайтов Радио «Свабода» и «Нашей нивы», которые так долго и так бездарно травили писательницу, наконец подавятся своими извержениями.
Приятно, что…
Наверное, это все. Сейчас от нас с новой силой будут ждать того, чего ждут уже давно. Хорошей литературы по-русски. Объяснения советской души, которую мы сами давно похоронили и о которой постепенно забыли.
Победа Светланы Алексиевич, как бы нам ни хотелось обратного, — это поражение белорусскоязычной литературы. К счастью, не в военном смысле слова, а скорее, спортивном.
Просто несколько книг, написанных журналисткой Светланой Алексиевич по-русски, оказались более доходчивыми, понятными и мудрыми для западного мира, чем вся белорусскоязычная литература с вагонами ее книг и сонмом ее живых и мертвых классиков.
В чем тут дело: в том, что именно «великий и могучий» есть языком советской души, которую нам предлагается считать своей, и другие языки неизбежно фальшивят? А может, в том, что белорусскоязычная литература сознательно идет по порочному пути самообмана? Не те темы, герои, искаженное понимание актуальности?
Возможно, нас просто подвела мания собственного величия.
Какие последствия будет иметь это событие для тысячи графоманов, которые вдруг посчитали, что им есть, что сказать миру? Никаких, разве что завидовать внутри страны станут еще больше, а переводчиков с белорусского за рубежом — меньше.
Есть еще и такой вопрос: что эта премия даст белорусской литературе?
В том-то и дело, что, скорее всего, ничего особенного. Беларусь еще прочнее будет ассоциироваться с российским культурным миром. Поиск новых Толстых и Достоевских, любимая игра западных ностальгиков, теперь не минует и нас.
Но к чему переживать? Нобелевская премия имеет такое же отношение к литературе, как и Георгий Марчук. Ее не получили ни Джойс, ни Набоков, ни Кафка.
А Светлана Алексиевич получила. С чем ее и поздравляю. Честно, без радости и ненависти. С мыслями о Рязанове и о холодном голубом вечере за окном.
