Среди художественных событий, которыми богат октябрь, я бы выделил два основных. Это, кстати, большая радость, что у минчан наконец появилась возможность выбора, куда пойти. Теперь можно ходить по музеям и в выходные, и по будням. Где-то тебя порадуют импрессионистами и Жуковским, где-то покажут ненастоящие мумии, где-то — настоящие тарелочки, где-то поразят масштабом при явном отсутствии кураторского вкуса.
Растеряться здесь просто, особенно если обращаешь внимание на рекламу. Основное же в этом городе происходит без шума и пыли. Первое событие, на которое настоятельно советую обратить внимание, — мероприятия Месяца фотографии в Минске. Прямо сейчас в культурном пространстве ЦЭХ проходит весьма интересная выставка, в которой слилось осмысление нашего феномена агрогородков (с картиночками типовых домов, скульптурами зайчиков, пальмами из пластиковых бутылок и обитателями, которые живут под этими пальмами) с рассуждениями о смерти и невыносимом обаянии коммуналки (в экспозиции на втором этаже обратите внимание на колористику ленточных снимков — иногда интерьеры настолько красивы, будто снимали их в Лувре, а не на коммунальном дне).
Второй, никем, кроме специалистов, не распознанный взрыв — грандиозная выставка Мая Вольфовича Данцига в Национальном художественном музее. Вы спрашиваете меня, почему это важно и кто такой Данциг?
Ну как вам объяснить… Это как если бы в Риме впервые за двадцать лет выставили знаменитую капитолийскую волчицу — ту этрусскую скульптуру, к которой в XV веке были добавлены фигурки Ромула и Рема, после чего скульптурная композиция стала самым узнаваемым символом Рима в искусстве — более узнаваемым, чем собор святого Петра или Колизей.
Данциг — автор той самой картины «Мой Минск» 1967 года, которая сформировала ощущение зимнего Минска лично для меня. Даже если бы после перерыва ее просто поместили в основной экспозиции, это было бы значительным событием для всех ценителей. А здесь, на выставке, таких Данцигов — двести! Это именно гала-выставка, масштабная, роскошная и в значительной степени посвященная Минску.
Но еще три слова о «Мой Минск»… топонимическая живопись ценнее топонимической фотографии. Фотография 1960-х с этого ракурса продемонстрировала бы нам, как изменился Минск с той поры. Вызвала бы легкую ностальгию по этому изумрудному цвету ожидающих на рельсах вагонов. Картина повествует про большее. О том, как холодно. О том, как безысходно. Об асфальтовом небе, под которым мы живем с ноября по апрель. Об усталости от вечно серого и белого. О талом снеге под ногами. О промокающей обуви. О том, каким тяжелым становится пальто от влажного снега. О том смоляном запахе дальней поездки, который парит зимой у вокзала. И в этом смысле «Мой Минск» — это повесть о том, что Минск ни на грамм не изменился. Что мы все там же, в 1967-м. И всегда будем там, даже если возле Красного костела инвесторы бабахнут Эйфелеву башню.
Мне всегда было интересно: как Данциг стал Данцигом? Из чего он вырос? Как дошел до этой чугунной краткости? На втором этаже выставки — ясный ответ на этот вопрос. Реферат Мая Вольфовича, написанный сразу после окончания московского Художественного института в 1958 году. По мосту идет группка студентов. За ними голубовато искрится одна из московских высоток. Они оптимистично шагают — веселые и беззаботные. Уверенные в том, что все у них будет хорошо — так, как можно быть уверенными лишь после окончания большой, страшной войны, еще вдали от нищеты 90-х, от Афгана, от всей позднесоветской чернухи, вычеркнувшей вот этот оптимизм и свет из более поздних портретов.
Май Данциг. «Мой город древний, молодой» (1972)
Дипломная работа Данцига — осколок того самого великого стиля, сформированного сразу после войны группой преподавателей социалистического реализма, которые сами когда-то закончили императорские академии и виртуозно владели реализмом несоциалистическим. Это тот самый «сталинский стиль», который, конечно, был настолько же «сталинским», насколько «сталинской» можно назвать любую советскую «высотку», навеянную чикагскими небоскребами и Эмпайр-стейт-билдингом. Именно благодаря таким полотнам цены на социалистическое искусство на мировых аукционах зашкаливают. Дело не в том, что от легкости фигур, от девичьих улыбок, от гаммы оттенков, даже от того заливающего полотно мягкого света пахнет Ренуаром и Моне. Дело в том, что человеку свойственно стремиться к счастью или хотя бы наблюдать его. А студенты, изображенные Данцигом в дипломной работе «Навстречу жизни», полностью и безусловно счастливы.
Позже, под тяжестью тех самых 1970-х 1980-х, счастливые люди с картин Данцига исчезнут. Сравните, например, монументальную работу «Время. События. Люди» 1987 года, она вывешена на соседней стене. В зеленых сумерках — дюжина человеческих голов. Они написаны теми самыми знаменитыми данциговскими мазками, будто поздний Пауль Клее начал использовать для контура лимонный и ультрамарин вместо черного. Головы читают «Огонек», «Новое время» и журнал «Болгария». От картины веет тревогой. Это знакомая, такая знакомая нам всем тревога!
Собственно, в этом и есть притягательность картин Данцига: то, о чем он говорит с нами, — знакомое, очень-очень знакомое. Вот изображение площади Победы. Вот новобрачные идут от вечного огня. Вот парень в кондовом «коминтерновском» пиджаке, вот его задумчивая невеста в белом. Все как сейчас. Только работа написана в 1972-м. Вот вам археология городской культуры. Вот вам портрет того, что было до нас. О том, как справляли свадьбы наши родители. И еще раз уточню: это не о том, как это выглядело, ведь все такое вы легко найдете на черно-белых снимках. Это о том, как оно ощущалось. О том, чем пах ветер. Что было на сердце.
И, конечно же, Данциг намного глубже уже упомянутых «Огонька», «Нового времени» и «Болгарии», поскольку главный герой картины «Время. События. Люди» — ребенок, смотрящий своими по-васнецовски пронзительными глазами прямо зрителю в душу из правого нижнего угла.
«Минск пробуждается», «Мой город, древний, молодой», портрет Быкова, портрет — внимание! — Алеся Адамовича — все это вы найдете в Художественном музее. Вы ахнете, увидев огромное полотно «Солнечный континент», где изображена детская изостудия, и детские рисунки кажутся реальнее детских фигур, и от размеров и пестрых цветовых вспышек перехватывает дыхание.
Душа любого города состоит из множества голосов, звучащих об этом городе. Вы вспомните Данцига в следующий раз, когда будете хлюпать талым снегом по бесконечно прямой минской улице или пить ароматный кофе, глядя сквозь оконное стекло на серый асфальт под таким же серым небом. Но когда-нибудь обязательно придет май.
