Мы встретились с немцем Карлом-Хайнцем Рихтером (Karl Heinz Richter) в Берлине в мемориальном комплексе «Хоэншёнхаузен». Комплекс открыли на месте бывшей тюрьмы Министерства госбезопасности (Штази).
Карл-Хайнц подходит уверенно. Ему не дашь 70-ти лет, он выглядит гораздо моложе.
«Я иногда провожу здесь экскурсии для того, чтобы каждому было ясно, насколько злым был тот мир. Такие выступления — терапия».
Карл-Хайнц Рихтер.
Карл-Хайнцу было семнадцать лет, когда он попал в «главный следственный изолятор Министерства госбезопасности. Здесь сидели не уголовники. Здесь сидели политические.
За то, что я совершил, тогда еще была предусмотрена смертная казнь или пожизненное заключение. Я помог 17 лицам сбежать на Запад — «организация массовых побегов».
Рихтер о своей истории написал книгу, о том побеге сняли фильм. Рихтер рассказывает то, о чем уже десятки раз говорил раньше. О чем еще чаще думал.
Троих его друзей застрелили, когда те уже сами пытались сбежать. И тогда он решил придумать более безопасный способ. И придумал. В 1964-м.
«Мы запрыгивали на ходу на скорый поезд Москва—Париж.
Это был самый безумный побег. Мой друг Вольфганг сбежал первым. И по одиночке я переправлял туда друзей. Вольфганг каждый вечер приходил в Западном Берлине на вокзал и на перроне ждал: каждый день кто-то мог приехать. Американская радиостанция в Западном Берлине передавала информацию о каждом беглеце. Мы слушали, и это было подтверждением, что еще одному нашему другу удалось бежать».
Вагон поезда Москва—Париж.
Во дворе бывшей тюрьмы стоит вагон того поезда, на котором сбегали на Запад молодые немцы. Рихтер подходит к нему и рассказывает, почему он не смог сбежать.
«Сначала пробираешься через «полосу смерти». Потом ждешь лежа на земле поезд. Он идет быстро. Потом поднимаешься и бежишь ему навстречу. Потом хватаешься за поручень. Тебя сразу ударяет о вагон. Нужно удержаться на подножке. Потом открываешь дверь и забираешься внутрь. Все просто, хотя и опасно.
Все мои друзья смогли. Но когда бежал я, мне не удалось открыть дверь. Перегон там метров 150, и я их не открыл. А дальше начинался открытый, освещенный участок. Пришлось соскочить, иначе бы меня застрелили.
Я спрыгнул. По «полосе смерти» дополз назад к отправной точке. А там стена отвесная, 7-метровая. Спрыгнул. Но тут же потерял сознание: сломал обе ноги, ребра. Когда очнулся, то дополз домой».
Там его и арестовали спустя несколько дней.
Тюремное фото Карл-Хайнца Рихтера.
«Тебя завтра расстреляют…. С 1 апреля!»
«Все протоколы моих допросов сохранились. Первый допрос длился чуть дольше 24 часов. То, что у меня все переломано, никого не интересовало. Допрашивали, пока я не терял сознание. Они хотели узнать, в каком месте происходил побег. А я не выдавал. Я знал, что еще двое последних наших друзей, Ганс и Альфред, должны сбежать. Если бы я назвал место, их расстреляли бы».
Главный следственный изолятор тюрьмы Штази.
Карл-Хайнц ведет нас по коридору старого корпуса тюрьмы. Останавливается у камеры, в которой сам некогда сидел.
«Допросы всегда проходили ночью. Утром заключенного возвращали в камеру, но днем спать запрещено. Пытка лишением сна — самая изощренная. Многие заключенные подписывали признания в надежде, что их переведут туда, где будут лучшие условия. В такой дыре я провел первые 6 месяцев», — Рихтер заходит в камеру, показывает, где были нары.
«В камере стояли деревянные нары, параша, которую выносили раз на сутки. Первые 8 недель у меня не было возможности помыться, белье не меняли. А если не можешь помыться, все тело чешется. Я обтирал тело мочой. Старый конвоир сказал, что так делали на войне. Многие сходили с ума. Больше всего я боялся, что тоже сойду с ума… Как в «Тысяче и одной ночи», я выдумывал себе истории — чтобы не ощущать себя там, где я был».
А еще помогла хорошая физическая форма. Отец был боксером — тренировал и сына.
Признания он так и не подписал. «Исключительно из страха. Боялся: если сознаюсь — меня сразу расстреляют. Мне сказали: «Ты отсюда не уйдешь. Пуля для тебя уже в стволе». Так потихоньку вытаскивали душу из тела. Один охранник мне сказал: «Я слышал, что тебя завтра хотят расстрелять». И они намеренно громко переговаривались в коридоре. «Его забрать сейчас?» — «Потом. И вообще, старик сказал забрать его, когда придет время». Утром открывается дверь. Входит конвоир с завтраком: «Это твой завтрак. И вообще, с 1 апреля!». Они хотели узника попросту уничтожить. Доводили человека до грани безумия».
Сегодня можно заглянуть в бывшие камеры.
Спустя полгода Рихтера выпустили, благодаря солидарности на Западе. «Мои друзья давали международные пресс-конференции. И это разорвалось как бомба. Власти уже не могли меня убить — международный резонанс был слишком велик. Но вся моя семья пострадала, так родственники «врага государства».
Мать вышла на улицу с плакатом «Они хотят убить моего мальчика». Ее арестовали и посадили. У нее случился инфаркт. Я об этом не знал — здесь я сидел в полной изоляции».
После освобождения полтора года пришлось провести в больнице: кости ног срослись неправильно. Перенес 15 операций. А затем Рихтера арестовали опять — и тогда уже он провел за решеткой 2,5 года.
Новый корпус тюрьмы, перед ним высаживались розы.
Карл-Хайнц проходит во дворик, который «окружили» здания с решетками на окнах. «Это новый корпус. Здесь 103 камеры и 120 кабинетов для допросов. За то время, пока тюрьма была действующей, через нее прошли 7500 заключенных. Это так называемый розовый двор — засаженный розами. Нога заключенного ни разу сюда не ступала. Никто не позволял такой роскоши заключенным — увидеть розу или какую-то зелень. Вдруг это доставило бы им радость?»
Камеры в новом корпусе тюрьмы были «люксовыми», в Беларуси до сих пор и близко нет такого комфорта.
«Здесь, в новом корпусе, были «номера-люкс»: в каждой камере туалет, умывальник. Еду здесь давали не самую плохую. В подвале, где я сидел, на завтрак давали четыре куочка хлеба и что-нибудь запить, в обед — суп из капусты, на ужин — опять четыре куска хлеба. Здесь людей уже столько не пытали, не били. Скорее психологическое давление выходило на передний план».
«Ты готов убить, когда забирают ребенка и насилуют жену»
«Мой случай привлек внимание, обо мне много писали в западногерманских газетах. Я постоянно был в фокусе внимания. И власти были вынуждены показать, что не такие они и плохие.
Мне позволили получить профессию: я выучился на механика офисной техники. Они говорили, что такому врагу государства, как я, готовы простить. Но со мной никто не хотел общаться: думали, что я завербован».
В 1970-м Рихтер женился. Родилась дочь Жардин. Он собирался вести обычную жизнь. Но в 1975 министр госбезопасности Эрих Мильке решил депортировать его на Запад: посчитали, что у Карла-Хайца принципиально негативное отношение к ГДР.
«В этой стране все было завязано на идеологии. А идеология всегда вещь вредная, поскольку она овладевает всем и не позволяет существовать другим мнениям. А я был свободно мыслящим человеком: позволял себе говорить то, что думал».
И вот перед высылкой арестовали жену Рихтера. А однажды утром забрали дочь — на принудительное удочерение (в ГДР это часто практиковали в отношении оппозиционно настроенных граждан).
«Я мог навещать жену в тюрьме, но не мог ей признаться, что дочь забрали. Спустя шесть месяцев жену отпустили. Нас обоих депортировали в Западный Берлин. «А где же Жардин? — спросила она. — Не знаю». И жена сошла с ума. Однажды она рассказала, что во время ареста ее насиловали. И у меня возникла проблема: если у тебя отбирают ребенка, насилуют жену — ты готов убить.
Я хотел найти оружие и расстрелять каждого пограничника, какого увижу. К счастью, у меня не получилось. Через 2,5 года вернули дочь: западногерманское правительство интенсивно занималось этим вопросом. Все это время дочь провела в интернате. Они разрушили ее детскую душу. Я должен был как-то им отомстить».
С фальшивыми паспортами Рихтер приехал в ГДР и вывез 21 человека. Когда Штази узнало, что в этом участвовал именно он, его самого попытались похитить и вывезти на Восток. «К счастью, полиция меня предупредила. Но сказала, что не сможет меня защитить. Посоветовали выехать. Я с семьей переехал в Западную Африку — мы жили в Нигерии, Камеруне. Потом переехали в Саудовскую Аравию. Жили в Иордании, Йемене.
В 1989 году, когда здесь началась революция, мы вернулись в Германию, поскольку жена сильно соскучилась по родине. Но она никогда не смогла освободиться от воспоминаний, она всегда помнила, что с ней здесь произошло. Эти стыд, унижение остались с ней навсегда. Постоянные депрессии, несколько попыток суицида. И последние шесть лет она находится в психиатрической клинике».
Рихтер меняется в лице, когда рассказывает о таких неприятных моментах. Но не отказывается говорить, не меняет тему.
«Дочь меня упрекнула»
«Мое дело в Штази включало 3500 страниц. Все сделано типично по-немецки — в данном случае по-идиотски. Немецкий порядок означает «записывать все». И записывались даже отвратительные вещи, которые можно было бы опустить». После того, как открылись архивы Штази, Рихтер узнал, кто его сдал в 1964 году.
«За все годы мною «занимались» 26 негласных сотрудников. О некоторых я догадывался, что они могут оказаться таковыми. О некоторых никогда бы не подумал. Все начиналось еще с гимназии. Там были люди, которые работали на Штази. Один из них — тот, кто меня предал. Был такой мерзавец с австрийским паспортом, с которым он мог свободно передвигаться из Западного Берлина в Восточный, и обратно. Дело в том, что беженцы, попав в Западный Берлин, некоторое время находились в лагере. И этот парень однажды оказался там. Увидел наших друзей. Стали разговаривать. Он говорит: «Это прекрасная история. Вы обвели их вокруг пальца. Но кто же руководит процессом там?». Кто-то назвал мою кличку.
Во всей своей трагической истории Карл-Хайнц пытается разглядеть и положительные моменты.
«Мне повезло хотя бы в том, что никого из родственников в этом списке доносчиков не было. Это были знакомые и друзья. Штази знало, что я слаб на женщин — поэтому часто их и использовали. Мне пришлось на славу потрудиться для своей родины! — Смеется Рихтер. — За что им я по сей день благодарен».
Карл-Хайнц не жалеет ни о чем, за исключением того, что не удалось получить высшее образование. «Все мои друзья в Берлине учились в вузе: стали докторами, адвокатами. Я единственный лузер… Сегодня мне все равно, но было время, я об этом сильно сожалел».
Кстати, глава Штази Эрих Мильке дожил до 92 лет. В 1993 его осудили на шесть лет за совершенное в 1931 году убийство. Парадокс: оказалось, что законов ГДР он не нарушал, а поэтому его не могли осудить за тысячи сломанных судеб. Спустя два года Мильке досрочно освободился. Еще через пять лет умер.
…Мы прощаемся с Карлом-Хайнцем. «Кто Вас ждет дома?» — «Мама и две кошки». «А дочка?» — «Дочка перестала со мной поддерживать связь пятнадцать лет назад. Она сказала, что я не должен был делать то, что сделал. Она упрекнула меня. Сказала, что когда у человека есть семья, не надо уходить в сопротивление. Она замужем, у нее есть ребенок, живет не в Германии».
Берлин-Минск
