Драматычная гісторыя «касіркі апазыцыі»: жанчына пабачыла сына затрыманым і сама папрасілася ў аўтобус.
30 сакавіка на волю выйдуць маладафронтаўцы Валер Мацкевіч, Кася Салаўёва і Зьміцер Ясевіч. Маці Зьмітра, калі ўбачыла, што ў аўтобус кінулі яе сына, папрасіла, каб яе таксама туды пусьцілі. Жанчына мела пры сабе грошы, якія яна мусіла заплаціць за сылікатныя блёкі для будаўніцтва дома.
У сумцы былі сем пачак па мільёну рублёў і яшчэ адна, у якой не хапала некалькі купюраў да мільёну, бо, як патлумачыла Натальля Ясевіч, яна іх пазычыла сваім знаёмым.
Натальля апавяла:
Я патлумачыла: калі ласка, правярайце. Набярыце “Забудову” і спытайце, калі ёй трэба выкупіць блёкі. 4-га чысла мне неабходна выкупіць гэтыя блёкі.
У турму запрасілі тэлевізійную групу БТ. Апэратар здымаў раскладзеныя на стале грошы.
“Ён здымае, а потым заходзіць жанчына, мікрафон да мяне і запытвае: Гэта вашы грошы?”. Кажу: “Так. Гэта мае заробленыя грошы”. Тады яна кажа: “Гэта, відаць, грошы, якія прызначаліся для апазыцыі?”. Кажу: “Як вы, наагул, так можаце?! Як ня сорамна вам?!”. Я разьвярнулася, выйшла з пакою і пайшла па калідору. Калі дайшла да канцы калідора, азірнулася і ўбачыла, што чалавек, які здымаў, ішоў за мной і здымаў мяне”.
28 сакавіка міністар ўнутраных спраў Уладзімер Навумаў пад час прэсавай канфэрэнцыі заявіў, што міліцыянты затрымалі 25 сакавіка “жанчыну-касірку”, якая, цытую, “намагалася патлумачыць, што прыйшла на мітынг з грашыма, каб зрабіць пакупкі на наступны дзень, але грошы былі раскладзеныя па 100 тысяч, што яўна ўказвае на тое, для якіх мэтаў яны прызначаліся”.
Гаворыць Натальля Ясевіч:
“Ці можна міністру, на такім высокім узроўні такую лухту падсоўваць?! Гэта папросту неверагодна, гэта папросту ганебна... Як так можна?! Як можна?!”
* * *
30 сакавіка апроч Касі Салаўёвай, Зьмітра Ясевіча і Валера Мацкевіча на волю выйдуць Аляксей Паўловіч, Юры Макарэвіч, Алесь Лапіцкі і Андрэй Вінакураў.
4 красавіка на волю выйдуць арыштаваныя на 10 сутак апазыцыянэры, сярод якіх Яўген Афнагель, Алесь Ванчук, Максім Вінярскі, Зьміцер Курза, Ігар Панфілаў ды іншыя.
* * *
- Как Вы оказались на акции, которую 25 марта устраивала оппозиция?
- Мой сын туда поехал, он в «Молодом фронте». И я после работы тоже поехала туда. Поскольку это праздник, это 90 лет нашей республике, я хотела быть там, вместе с людьми пройти по улице, по своему родному городу. Я поехала со своей приятельницей. Я встретилась с ней на Тракторном заводе, мы приехали на станцию метро «Купаловскую», а с «Купаловской» смогли доехать только до площади Победы, поскольку дальше транспорт не останавливался. Мы вышли, поднялись чуть-чуть вверх, дошли до Академии милиции, а дальше нас не пустили. Мы возвращались обратно. Прошли через переход на площади Победы, где остановка 100-го автобуса. И нас стали брать в кольцо. Стояло много автобусов, в окне одного из них я увидела Диму Дашкевича избитого, других ребят, расплакалась очень. Я стала лихорадочно искать своего сына. Я хотела войти в автобус, но меня туда не пускали. Потом снова стали людей в автобус затаскивать, я стала снова проситься в автобус, но омоновец мне не разрешал. Я сказала, что хочу сопровождать детей в РУВД, может, даже помощь оказать какую-то.
- Вас не задерживали, а Вы сами вошли в этот автобус?
- Я вошла, потому что видела избитых детей. Я должна была быть вместе с ними. Это же не то, что чужие люди и все… Там был Дима Дашкевич, я видела Артура, там была Катя Галицкая… Я просилась сопровождать их. Когда я вошла в РОВД вместе со всеми ребятами, то меня уже оттуда не выпустили.
- На каком основании?
- Без всяких оснований, хотя я и пыталась говорить, как все было и все подтверждали мои слова…
- А как у Вас обнаружили деньги? Вас обыскивали? И что это были за деньги?
- Меня не обыскивали. Они стали переписывать вещи, которые у всех были с собой. Переписали все то, что было при мне. Эти деньги были предназначены для покупки газосиликатных блоков в фирме «Забудова», которая находится в поселке Чисть. Я там стояла на очереди с 6 сентября 2006 года. Я не могла поехать выкупить эти блоки, поскольку мне 20-го числа надо было сдавать налоги. Я очень просила, чтобы можно было выкупить их после 20-числа. Я уже подготовила необходимую сумму. Даже не всю, мне еще не хватало, ссуду буду брать.
- Вы строите дом?
- Да. В милиции я сказала, что эти деньги предназначены для покупки блоков. Они мне даже ничего не говорили. Просто переписали эти деньги. Они у меня были сложены по миллиону - шесть пачечек, как обычно женщина складывает, чтобы было легче рассчитываться. Остальные были так, потому что у меня брал взаймы знакомый, с которым мы когда-то вместе работали. Я его просила вернуть эти деньги до 4 числа, и он вернул.
Где-то около трех ночи нас отвезли на Окрестина. До этого я сидела в комнате с Артуром, где составляли протокол. Протоколы составляли спецназовцы, черкали там что-то. И когда я прочитала протокол о том, что избила спецназовцев, то пришла в ужас. Я говорю, как можно такое писать?! Потом пришел лейтенант и стал по-новому составлять протокол, но я его уже даже читать не стала.
- В протокол записали то, что Вы не говорили?
- Сначала свои записи делали спецназовцы… Потом, когда пришел старший лейтенант, он прочитал тот протокол, который написали спецназовцы, выбросил его и стал заново составлять. Но я его даже не читала, отказалась подписать и даже написать на обратной стороне, что я с ним не согласна. И на суд я пошла без подписанного протокола. Потом мне сказали, что надо сфотографироваться, пальцы откатать. Я, конечно, расплакалась, снова не подписывала никаких документов.
- И что было потом?
- Нас привезли на Окрестина. Я видела, что Кристине Шатиковой плохо, что у Дашкевича стало опухать лицо из-за синяка. Кристина просила, чтобы вызвали врача. Я возмущалась: до чего надо дойти, чтобы так избить молодых людей. Потом нас пригласили на второй этаж и определили в камеру. Нас еще раз осмотрели. В камере вначале было человек шесть-семь, а потом, около четырех утра, добавили еще трех девочек - студенток института иностранных языков, которые шли с учебы и их схватили.
- А дальше?
- Утром мы ожидали, что, может быть, нам чай дадут, но никакого чая не дали. В принципе, мы сутки были голодными. Часов в десять-одиннадцать меня вызвали. Когда шла по коридору, увидела, что стоят четыре человека, один из них был с фотокамерой, и пока я шла, он меня все время снимал. Кстати, в милиции тоже снимали. В комнате, куда меня привели, стоял стол, на котором были разложены мои деньги. Я подумала, что вещи мои привезли сюда из РУВД. И в это время зашла дамочка лет 30-33. Она как бы стала брать у меня интервью. Она спросила: «Это ваши деньги». Я говорю да, мои. «А для чего вам они?». Я сказала, что деньги были у меня с собой, они предназначены для покупки газосиликатных блоков. «Это деньги не для оппозиции?», - спросила она. Я говорю: конечно нет. Затем я попросила ее представиться и спросила, почему меня снимают. На назвала свое имя-отчество и сказала, что представляет Первый канал.
- И как ее зовут?
- Знаете, я сейчас уже не помню. Я сказала: как вам не стыдно, вы что, решили моими деньгами сманипулировать, совесть у вас есть? Я стала уходить их комнаты - дверь-то была открыта. Я вышла в коридор и пока шла, человек с камерой шел за мной и все время снимал. Я дошла по коридору до самой последней камеры, обернулась. Он меня снимал. В камере я рассказала обо всем.
Это такой ужас, ведь можно проверить, действительно ли я стояла в очереди на газосиликатные блоки...
Потом минут через сорок меня снова вызвали. Я уже думала, что нас увезут, потому что многих увезли, взяла с собой шляпу, но мне сказали ее оставить. Меня снова привели в какую-то комнату, там были двое в штатском. Одного я видела на снимке «Нашей Нивы» на сайте «Хартия-97», когда изымали аппаратуру на радио «Рацыя». Он был в таком светло-коричневом пальто, волосы у него светлые…
Меня стали спрашивать, как я себя чувствую в камере. Потом стали задавать вопросы о сыне, правда ли, что он в «Молодом фронте», кого из молодофронтовцев я хорошо знаю. Я сказал, что знаю Диму Дашкевича, Артура, что это светлые ребята, которые верят в Бога, не пьют, не курят, разговаривают на нашей «роднай беларускай мове», что перед праздниками мой сын писал эссе - я даже оттуда строки могу назвать: «Айчына павінна быць для цябе даражэй за маці і бацьку, і якія б жорсткасці, якія б несправедлівасці яна не здзяйсняла ў адносінах да цябе, ты павінен вытрымаць іх і не шукаць спосабаў ухіляцца ад яе..." (Плачет). Они мне сказали, что могут сделать так, что меня отпустят. Я сказала, что пусть все будет так, как суд решит. И если суд даст мне 15 суток, то я буду сидеть. Если меня суд накажет штрафом, то... Хотя я говорила, что меня никто не задерживал, что я как мать не могла уйти оттуда просто так, я должна была сопровожддать ребят, потому что знаю, что в автозаках могут избивать. И когда был суд над Димой Дашкевичем, моего сына вместе с другими сынами везли в автозаке, их там били.
- А как зовут Вашего сына?
- Дмитрий Ясевич. Меня спрашивали про сына. Я сказала, что он "сябра" "Молодого фронта", что не может быть активистом, потому что учится, но когда приезжает с учебы (он учится в ЕГУ) - то, конечно, он с ребятами вместе, поддерживает их...
Я в 35 лет осталась одна - у меня муж погиб. Всю свою жизнь посвятила детям и работе...
А потом нас отвезли в суд. На суде, конечно, свидетельствовали два сержанта, говорили, что я выкрикивала "Жыве Беларусь!", что я их не слушалась и шла туда, куда было нельзя, и они меня задержали. Хотя это неправда. Мне присудили штраф - 30 базовых величин. И сказали, что мои деньги вернут лишь только тогда, когда я заплачу штраф. А мне же 4-го числа блоки надо выкупать, они уже и так подорожали... Я решила, что пусть они этот миллион с копейками возьмут из тех моих денег. Они взяли. Правда, никакого "квиточка" мне не дали. Потом я уехала домой. А моего сына не судили, поскольку я не дала ему с собой паспорт на эту акцию. Я искала его по всем РУВД. Мне говорили, что его нигде нет. Потом мне сказали, что он вроде бы в Заводском РУВД, хотя там мне до последнего говорили, что его нет. И только в три часа ночи мне сообщили, что он на Окрестина.
- А Вы сами являетесь членом какой-то партии?
- Нет, я ни в какой партии не состою. Я как мать поддерживаю своего сына -- взгляды у него патриотические. А то, что происходит - это просто ужасно. Я уже говорила этим кагэбистам, что до буду до последнего бороться за своего сына.
