13 декабря умер Бенедикт Ричард Андерсон, знаменитый историк, политолог и полиглот, автор достопамятных «Воображаемых сообществ», в течение последней четверти века — едва ли не чаще всего цитируемый авторитет в области нациеведения. Он сочетал в себе европейца и азиата, интеллектуала и деятеля, ученого и литератора-эссеиста. Глубоко влюбленный в марксизм и глубоко разочарованный в нем. Душой и сердцем преданный Индонезии и на протяжении долгих лет — персона нон грата в этой стране. Критик национализма и одновременно доброжелательный защитник национализма. Короче говоря, богатая и колоритная фигура.
Одним из лучших способов почтить выдающегося интеллектуала является критическая рефлексия над его наследием. Именно этот способ почитания хочу и выбрать в этой статье. Рефлексия будет посвящена упомянутой уже работе «Воображаемые сообщества» и ее восприятию в академическом и медийном пространстве.
Примерно 97% книги «Воображаемые сообщества» — это блестящий анализ общественно-политических и культурных процессов, которые имели место в XVIII—ХIХ веках и привели к появлению современный наций. Речь идет о таких процессах, как падение династий, секуляризация, упадок «сакрального языка», а также изменение концепции времени.
Примерно 3% книги (преимущественно начало) посвящено общей теории нации. Автор пытается здесь дать синтетическую дефиницию нации и сформулировать основные принципы исследования национализма.
Исследователь Азии и национальных движений Бенедикт Андерсон умер в своей любимой Индонезии на 80-м году жизни.
Считаю, что в качестве исторического аналитика Андерсон — выдающийся автор. Но в качестве теоретика нации и национализма — не более чем любитель. Так случилось, однако, что эти 3% напрасной эссеистики Андерсона затмили 97% качественной, научной аналитики.
Масс-медиа мгновенно растиражировали, будто рекламный ролик, эту бессодержательную фразу: «Нации — воображаемые сообщества», а некоторые академические центры хором ее подхватили и объявили символом новой эпохи в нациеведении. В течение последних двадцати-тридцати лет почти ни одна конференция и ни одна статья на тему нации и национализма не обходились без ритуального цитирования этой фразы.
В чем проблема с концепцией нации как «воображаемого сообщества»? Проблема здесь не в том, что она унижает или преувеличивает роль наций. Проблема в том, что она лишена определенного содержания. Что значит, что нации — это нечто «воображаемое»? Как отличить политическое сообщество, которая является «воображаемым», от сообщества, которое «воображаемым» не является? Говоря техническим языком, что есть классом контраста для категории «воображаемое политическое сообщество»?
Андерсон в определенном месте якобы поясняет: «воображаемое — ведь члены даже наименее многочисленной нации никогда не знают большинства своих соотечественников». Означает ли это, что если члены взаимно познакомятся, то тем самым перестают быть «воображаемым сообществом»?
Встает тут еще один вопрос. Допустим, что некоторые члены некоего политического сообщества (ПС) не знают друг друга. Достаточно ли этого, чтобы утверждать, что ПС является воображаемым сообществом (= нацией)?
Андерсоновская концепция нации сформулирована претенциозно, но она очень непрактичная в исследовательском плане. Любое сообщество в какой-то степени «воображаемое» и применительно к любому сообществу нужно задействовать свое воображение, будь то нация, государство, церковь или академическое сообщество. Информационная ценность фразы «нация — воображаемое сообщество» не намного больше, чем, скажем, фраза «Живой человек — это живой организм» или «Камень — это совокупность элементарных частиц». Одобрение концепции Андерсона как «нового подхода» или даже «новой парадигмы» напоминает «открытие» Журдена из пьесы Мольера. Журден, как известно, на старости лет с удивлением открыл, что в повседневной жизни «говорит прозой».
Определение нации как «воображаемого сообщества», однако, получило свое практическое применение. С конца 80-х оно начало применяться как риторический бич так называемых «примордиалистов». Если кто-то начинал рассуждать о нациях как о естественном или исконно существующем явлении, то нужно было вытащить эти два слова и бросить их, будто заклинание, в этого неуча. В 80-х и 90-х годах (а в некоторых кругах до сегодняшнего дня) было проявлением хорошего тона по крайней мере в нескольких словах покритиковать «примордиализм». Критика примордиализма стала своего рода «пропуском» в мир «современной концепции нации». А поскольку немного есть таких, кто не хочет быть «современным», то это фактически означало быть либо не быть теоретиком национализма. (Методологическая достоинство или тщетность примордиализма — это отдельная тема, которую оставляю на другую оказию. В этом месте подчеркиваю только риторическую функцию андерсоновой «дефиниции».)
Соблазну использования «воображаемых сообществ» как риторического приема в атаке примордиализма поддался также один из наиболее почитаемых мной белорусских интеллектуалов — Валерий Булгаков.
Аналогично как и сам Андерсон, господин Булгаков имеет огромные заслуги в исследовании национализма (в данном случае — белорусского национализма), но эти заслуги, по моему мнению, находятся в чем-то другом, чем адаптация упомянутой концепции нации. Расплывчатую категорию «воображаемого сообщества» Булгаков дополнил еще более расплывчатой категорией «абстрактного понятия» и начал применять ее к критике «примордиалистов». Но в чем заключается методологическое превосходство концепции Андерсона в булгаковой адаптации — не очень ясно.
«Нация, — одобрительно цитирует Булгаков Мирослава Гроха, — это сообщество, представители которого способны представить данное сообщество в качестве абстрактного понятия». Мало было проблем с понятием представления, так еще надо было осложнить ситуацию категорией абстрактного понятия. Что значит «представить сообщество в качестве абстрактного понятия» и чем отличается представление чего-то в качестве абстрактного понятия от воображения его в качестве конкретного понятия? Дунин-Марцинкевич был способен представлять Беларусь как абстрактное понятие или не был способен? А Зенон Позняк — способен или не способен? А я — сконфуженный автор этих строк — способен или не способен? Не знаю. Категория «бытия способным к абстрактному представлению нации» настолько бедна своим содержанием, что можно ее применять к чему угодно.
В наш век возникло много фраз-мемов, которые почти автоматически тиражируются масс-медиа и становятся частью риторического рациона многих представителей академического сообщества. «Социальный конструкт», «постметафизика», «постмодернизм», «смерть философии», «смерть субъекта» — вот несколько примеров выражений-пустышек, образующих алиби для тех, кто не умеет или ленится заниматься кропотливой аналитической работой. Андерсоновы «воображаемые сообщества» — одно из таких алиби. Но, в отличие от некоторых других «знаковых интеллектуалов», Андерсон оставил хороший след в пространстве историко-культурологической аналитики. И этот след, надеюсь, будет становиться более заметным.
* * *
Заголовок от Редакции. Авторский заголовок — «Проблемные представления Бенедикта Андерсона»
