И вот читаю я: «Алесь Киркевич: Лукашенко — это Булак-Балахович сегодня». Это о том, что Лукашенко не в меньшей степени белорусский, чем Балахович. Или, скажем, Балахович был не более белорусским, чем Лукашенко. И если на нас пойдут русские танки, нам не за кого воевать, кроме как за этого самого Лукашенко. И что мы можем его, конечно, не любить, но, по сути, он такой же русскоязычный популист, как и Балахович, которого мы почему-то любим. «Независимая Беларусь переварила бы Балаховича, как переварили своих Балаховичей другие народы. Переварит и Лукашенко, но только в случае, если останется независимой».
Вот по этому поводу у меня есть, что сказать.
Во-первых, есть вещи неперевариваемые. Скажем, внутри человека, бывает, живет аскарида. Глист. Наверное, можно утверждать, что, когда на человека нападают, он защищает и своего глиста, но нецелесообразно писать текст, который объясняет необходимость стать под знамя аскариды. Поверьте, аскариду не надо защищать как-то отдельно — она никуда не денется.
Во-вторых, в попытке сравнить Лукашенко с Балаховичем я вижу преобладание желания «быть на стороне сильного» над здравым смыслом. Все эти притянутые за уши сравнения персоналий появляются тогда, когда приходит время самому себе объяснить, почему ты больше не можешь выносить себя в рядах ущемляемого меньшинства. Метафоры в таких случаях — самое то, поскольку метафора требует не осмысления, а эстетического принятия. Веры. Быть меньшинством против большинства можно, если быть — это состояние. А вот если процесс… Рано или поздно ты приходишь к мнению чудовища из одного хорошего фильма: «Если у тебя возникла проблема — съешь ее». Ты ее съедаешь, а потом — защищаешь и как бы «перевариваешь».
Если же сравнивать Балаховича и Лукашенко вне поэзии, то я хотел бы обратить внимание на имеющееся различие. Дело в том, что Балахович «соглашался» или «стремился» стать белорусом в то время, когда эта Беларусь кроме нескольких сотен, ну может, тысяч романтиков никому нахер не была нужна. Не было никакой Беларуси. Не было никаких белорусских институтов. Границ, школ, нормальной армии. Не было никакого всеми признанного флага и герба. Крестьяне, которые называли себя «тутэйшымі» и разговаривали «простай мовай», тоже чихать хотели на Беларусь. Крестьяне так себя ведут всегда. Это не наша своеобразная особенность. Варвары проходили сквозь всю Римскую империю небольшими отрядами, и никто их не останавливал, потому что РИМ был важен элите, а крестьянам на него было плевать. Так вот, Балахович, называвший себя «литвином», на вопрос, не хочет ли он быть «белорусом», ответил, что ему надо сначала литературку почитать. И, почитав, согласился, что его язык — белорусский. И что он — белорус. Так он и стал белорусом.
Лукашенко же пришел на пост президента страны, у которой были флаг, герб, школа, армия, милиция, язык, история, посольства в десятках стран, граница, валюта и прочие признаки государственности. И вот этот самый типа «Балахович» лез из кожи вон, чтобы не быть белорусом. Чтобы все белорусское загнать под самый сраный и ссаный плинтус.
Он хотел, чтобы мы на лапике земли жрали творожок и мясушко на святушко под знаком качества, став на пути натовских танков.
Поэтому, резюмируя, хочу сказать следующее. Мне нравится рассуждать о Беларуси, которая «переварит». Мне, как всегда, нравится тема пищеварения. Но мне не совсем нравятся выводы Алеся. Потому что существуют, как бы вам сказать, вещи перевариваемые и неперевариваемые. Перевариваемые — полезны. А чтобы не заводились неперевариваемые — надо руки мыть.
