Я ни с кем здесь особо не разговаривал. Люди у бочки говорят о политике, о власти, о Чернобыле, рассказывают истории обороны мемориала в начале 2000-х, поют веселые (и не очень) песни — наши песни. Они шутят и дискутируют.
Но ничего не говорят о Куропатах, о том, что заставило их в эту паскудную погоду, ночью, быть здесь. А я скажу. За себя.
Фото Ирины Ареховской
Моего прадеда убили. «Антисоветская агитация». Осудили будто бы на 5 лет, но он не вернулся. По истечении срока пришла такая бумажка: «Умер от болезни сразу после освобождения. Домой, к сожалению, не доедет». Такие часто присылали и семьям тех, кого расстреляли сразу же после ареста. Поэтому я не знаю, где он похоронен. Может быть, где-то в России, где должен был отбывать срок, может, на родной Могилевщине, а может где еще… Существует два места, где память о нем особенно близко ложится своим светом и болью на мое сердце. В родной деревне и здесь, в Куропатах.
Пару месяцев назад я купил старый, почти развалившийся, домик в той деревне. Возможно, когда-нибудь поставлю там дом и буду писать вам книги — о семье, о деревне, о Беларуси. Как Андрусь Горват, который тоже стоит здесь, возле бочки. Со своим другом.
А я никого здесь не знаю, хотя лица почти все знакомые, из новостей. Ну разве что с Дмитрием Дашкевичем познакомился на последней Площади. С тех пор, бывает, пересекаемся телефонными разговорами, по работе. Но здесь с ним запросто не поговоришь — его нет у костра. Он делает Дело. Сейчас что-то обсуждает с единомышленниками, которые тоже почти к нам не подходят, — патрулируют пути к бочке, к флагам, к нам… А если и подойдет кто из них, то и не говорит ничего. Погреет руки над костром, послушает, посмотрит и опять идет в снег, который быстро остужает наши кружки с чаем и приглушает костер, без которого я бы здесь и часа не продержался. Утром людей совсем не останется — кто пешком, кто на такси, кто с первыми автобусами поедет домой. И я тоже буду ждать восьмого часа, который уже сам себе отмерил, чтобы наконец выбраться из этого холода, чтобы улечься в свою теплую постель. Несмотря на то, что в восемь начнется настоящая борьба. Несмотря на то, что кто-то из настоящих защитников попросит меня остаться подольше. Они, кажется, могут легко обойтись и без этого костра, и без теплой постели.
Кажется. Потому что утром к бочке подойдет один из них. Он будет таким скрюченным и его будет так трясти от холода, что, пожалуй, вот-вот потеряет сознание.
Фото Ирины Ареховской.
Я проведу его у теплой прогретой машине одного из участников, но не выдержу и залезу греться и сам. За каких-то полчаса защитник успеет согреться и выспаться и вернется к Делу, а я поеду домой. Потому что я так не могу. потому что я так не умею. Как только проснусь, в первых же новостях увижу того самого парня. Он прицепит себя к МАЗу и закроет собой могилы дедов. Будет защищать мою семью, мою страну, мой народ.
Но это будет потом. А пока что я стою здесь, греюсь около бочки, и мне кажется, что делаю то, что необходимо. И что завтра надо будет обязательно написать об этом в фейсбуке и вконтакте.
