Каждый из нас в своей жизни хотя бы раз бывал русским. Торговцы пахлавой на Султанахмете в Стамбуле, натасканныя опознавать национальность по манере держаться в незнакомом городе, хотя бы раз да обращались к тебе: «Здравствуй, брат (сестра)! Пасматры мой магазин! Очань дёшаво!» Для вьетнамцев, малайцев, индусов мы русские, даже после объяснения, что это не так.
15 лет назад «быть русским», не будучи русским, было неприятно только для национального самосознания. Ошибку можно было проглотить (тяжеловато читать геополитическую лекцию после того как ты 8 часов искал хоть какой-то ночлег в Янгоне), можно было пуститься в объяснения. Вскоре цена «русскости» повысилась.
Впервые я почувствовал отличие в Берлине три года назад.
Мы сидели в небольшом баре для местных в Шарлоттенбурге, вокруг было много пьяных локалов. Кажется, только что закончился футбольный матч. Услышав разговор на незнакомом языке, к нам подсел парень, по лицу которого было видно: он хочет с кем-то подружиться. Или подраться. «Вы русские», — сказал он после приветствия. И крикнул своим друзьям у стойки: «Они русские». Он хотел поговорить о Крыме. Он был удивлен, узнав, что «русские» — не русские, могут высказываться против оккупации и доказывать, что Россия кончается у Смоленска, а дальше, вплоть до самой Польши, идет Беларусь.
Примерно в эти же времена соглашаться «быть русским» в Таиланде или на Суматре уже означало платить за все в три раза дороже. Черты русского: никогда не улыбается, не торгуется, платит, пьет. Русские туристы не возражали: они пили, платили, не улыбались. Я понимал поверхностность стереотипа, искал более глубинные проявления национального характера. Однажды, на корабле в Халонг Бэй во Вьетнаме, я встретил путешественников из Питера: компания друзей объехала всю Африку и направлялась в Азию, продолжая кругосветку. Мне они очень понравились, пусть и пили много, когда ночью мы улеглись на палубе и уставились в созвездия, выискивая Южный Крест.
На следующий день у одного из них украли 300 баксов из кошелька, оставленного в запертой каюте. Я, белорус, сразу предложил всем скинуться, чтобы компенсировать потерю. Но мои друзья были русские. А потому не согласились. Мы отправились всей делегацией к капитану. И они сказали, что не сойдут с судна, пока им не вернут 300 баксов. Капитан, подумав, сказал, что может вернуть 150, так как в правилах пользования судном написано ничего не оставлять в каютах. И вот тут проявил себя тот самый характер: они уперлись рогом в землю. Они сказали, что проблема не в деньгах. Проблема — в справедливости. И добавили, что с корабля их вынесет только полиция. Которой они заодно расскажут о случившемся. И им вернули деньги.
Многие из белорусских классиков пытались ухватить особенность русской души, объяснить ее, найти различия и через те различия понять, кто же есть белорусы. Вспомним хотя бы Горецкого. Или Быкова. Или дневники Короткевича.
Мировая культура в это время пережевывает новости о Грузии, об Украине. И сближает образ русского с образом Доктора Зло. Появился сериал Okkupert о внезапном захвате Норвегии русскими. Мне этот сериал понравился (колониальную администрацию там олицетворяла субтильная Ингеборга Дапкунайте), но я решил о нем не писать. Чтобы не разжигать вражду и фобии. Этого всего и так в мире до черта. Робби Уильямс снял свой клип Party like a Russian, где Доктор Зло одет в соответствии с дресс-кодом золотой русской молодежи на лондонских вечеринках. Но всему этому не хватало глубины. Все это не объясняло поведение моих попутчиков на корабле в Халонг Бэй.
И вот вдруг прекрасный образ русского создает постаревший Арнольд Шварценеггер.
«Последствия» (Aftermath) — это возвращение к упрощенной парадигме «Красной жары» (правильный перевод Read Heat со сленгового английского — «Красный полицейский»). В 1988-м Шварценеггер сыграл московского милиционера Ивана Данко, который сотрудничает с американским коллегой, чтобы разыскать международного преступника. Шварценеггер тогда сумел показать русским, какими им нужно быть, чтобы их любили за океаном. Немногословный, замкнутый, брутальный, но при этом добрый и с внутренними правилами. Здесь, конечно, было много упрощений и поэтизации, но в основном соответствовало самоощущению. Поэтому фильм шел во всех видеозалах СССР включая зеленолужский «Изумрудный», куда я ходил подростком.
«Последствия» — крутое антропологическое дополнение к Read Heat. И исчерпывающий комментарий к ситуации в мире.
В фильме Эллиотта Лестера Шварценеггер играет русского (хотя на самом деле еще вопрос, насколько он «русский», раз уж семья летит к нему из Киева). Роман Мельник живет в США, работает на стройке, он уже научился по-американски улыбаться и шутить с прохожими («Спасибо за танец», — говорит он человеку, с которым не разминулся в очереди к стойке авиакомпании). Но вот его жена и беременная дочь погибают в авиакатастрофе. И тут начинается драма отличий Запада и Востока. То, как Роману рассказывают о происшествии, то, как предлагают компенсацию, — настолько правдиво, что по спине продирает.
Запад, воплощенный в корпоративной этике, не приучен извиняться. Извинения здесь воплощаются в деньгах и услугах психологов, которые вежливо предлагаются человеку, потерявшему семью. Роману же нужно одно — признание вины. Покаяние. В этом он видит справедливость. Для него все дело не в деньгах. Он находит виновного в происшествии диспетчера. Катастрофа и ему поломала жизнь (тот сменил фамилию и работает в другом городе). Он приходит к нему поговорить. Но разговора не получается, ведь диспетчер — западный человек, он сразу начинает защищать свои права. И забывает извиниться.
Это не про деньги. Это про справедливость.
Роман Мельник не смотрит выступления Путина, не парит про «русский мир», не носит георгиевской ленты. Но для меня он — воплощение русской души, чего-то очень важного, о чем сами русские забыли. Собственно, георгиевская лента, Путин и «русский мир» — это шаткая халабуда, спешно воздвигнутая Кремлем на прочном фундаменте жажды справедливости. На готовности отдать жизнь за нее. Скажи Роману Мельнику, что в Крыму обижают «наших», — он пойдет защищать «наших» и погибнет, так и не осознав, что его обманули. Погибнет за справедливость.
Диспетчер готов был извиниться. Он чувствовал себя настолько виноватым, что пытался покончить жизнь самоубийством. И вот когда перед ним появляется человек, перед которым он виноват, Запад внутри диспетчера мешает ему вести себя по-человечески.
Не это ли есть причина всех войн? Невозможность договориться словами. Недостаток времени на искренние извинения.
Мне очень понравился этот русский, Роман Мельник. Очень жаль, что современная русская литература и кино не смогли создать ничего подобного. И чтобы посмотреть на настоящего русского, надо опять включать Шварценеггера.
