Возможно, мы бы и сегодня не праздновали появление орфоэпического словаря белорусского языка, если бы в подготовку не включились технари — специалисты Лаборатории распознавания и синтеза речи Объединенного института проблем информатики. Лингвисты говорят, с их помощью удалось сэкономить до 15 человеко-лет.
Над первым орфоэпическим белорусским словарем работала команда из двух институтов Национальной академии наук. От института языкознания имени Якуба Коласа — доктор филологических наук Валентина Русак и кандидат филологических наук Вероника Мандик. От Объединенного института проблем информатики — кандидат технических наук Юрий Гецевич и магистр физико-математических наук Станислав Лысый.
Доктор филологических наук Валентина Русак, кандидат филологических наук Вероника Мандик и магистр физико-математических наук Станислав Лысый.
«НН»: Как получилось, что до сих пор такого словаря не было?
Вероника Мандик: Это как раз указывает на кропотливость и огромный объем работы. Нельзя сказать, что раньше не было исследований в области орфоэпии и белорусского произношения. Однако без помощи технических средств системно, комплексно представить все орфоэпические нормы в одном издании и, более того, дать произношение каждого слова было бы очень сложно.
Валентина Русак: По самым скромным подсчетам, мы сэкономили пять-семь человеко-лет. Но в реальности, скорее всего, эта цифра была бы намного большей — 12—15 лет.
Валентина Русак.
«НН»: Что это за технические средства?
Валентина Русак: Машина генерирует транскрипцию 117 тысяч слов с точностью 98 процентов. Человек может сбиться, машина — нет. Но прежде чем ее научить, лингвистам пришлось очень много поработать.
Вероника Мандик: Ключевое слово — алгоритм. Мы брали буквенное сочетание, например «све», и дополняли алгоритм соответствующим правилом, по которому бы машина выдавала [с’в’э]. И так по каждой позиции. Для каждого буквенного сочетания, имевшего специфику в произношении, мы прописывали правила. Были неоднозначные позиции, которые надо было выверить и обоснованно утвердить. Это большой объем лингвистической работы. А дальше уже за дело взялись наши коллеги-информатики. Они вложили эти правила в программу и создали генератор, который преобразует орфографическую запись слова в его фонетическую транскрипцию.
Станислав Лысый.
Станислав Лысый: Нам удалось уложить все в несколько сотен правил. Правда, нелегко было вносить в них правки, так как, пока правишь одно правило в алгоритме, пять ломаешь. Лингвисты дают какое-то правило, смотришь на него и думаешь: ну вот же оно, сейчас я его поправлю. А по ходу выправляешь одну ошибку — создаешь пять других. В итоге все как бы улучшается, но чем более узкое правило, тем сложнее его добавлять.
О том, что это за генератор, как он появился и как работает, читайте вскоре на сайте «НН».
«НН»: Но, конечно же, были какие-то слова-исключения, которые не подпадают под алгоритмы, под правила?
Валентина Русак: Особых, не системных слов в белорусском языке я не назову. Они все все равно находятся в системе. Возьмем, например, «лязг» и «мозг». Машину мы не научили, алгоритм изначально не прописали, и так эти слова и пошли в издательство с транскрипцией, где «зг» на конце слова не оглушается. Уже в последний момент, когда мы просматривали полученный из издательства сверстанный вариант, глаз зацепился за это «зг» и отметил — не то. Сначала заметили только одно слово «лязг». А потом стали думать: неужели одно? Задали по машине поиск — отыскалось и «мозг». Таких слов всего два, но это уже система.
Вероника Мандик.
«НН»: А что с фрикативным и взрывным «г»?
Валентина Русак: Это системно прописано всюду, где оно произносится. Кстати, про «агрэст» [крыжовник], который вы упоминаете в публикации о словаре. Никогда слово «агрэст» не произносилось со взрывным «г»! Иначе и «грамата», и «зграя» должны были бы произноситься так же. Возможно, кто-то из носителей языка и произносит с взрывным «г», но это, скорее, особенности диалекта. В литературном языке «г» взрывное никогда не фиксировалось в слове «агрэст».
В белорусском языке со взрывным «г» более двух сотен слов. Эти слова выбраны машиной, здесь ошибок нет.
Например, сочетание «кд» дает «г» взрывной, как в слове «анекдатычны».
Вероника Мандик: Речь о том, что это не только тот звук «г», который встречается в заимствованных словах: тот же «гузік» или «гонта». Эти слова произносятся по традиции, так, как были заимствованы. Мы же системно прописали тот взрывной «г», возникающий в слове позиционно, а не этимологически. Этимологически должно было быть «у», но в результате озвончения произносится как раз взрывной «г». Сейчас это прописано системно, во всех сочетаниях глухого «к» и звонких согласных. Ранее в школах детям говорили про несколько исключений, на самом деле слов со взрывным «г» очень много.
Валентина Русак: Об этом говорилось в предыдущих научных работах фанетыстав, но нигде не было собрано комплексно.
Кроме того, мы взяли на себя ответственность и впервые прописали оппозицию «в» — «ф». Раньше мы имели в современном белорусском языке и лексикографических источниках всего два зафиксированных слова на «в» оконечное: «нерв» и «рэзерв». Нигде не говорилось о том, что делать с этим «в», как его произносить.
Известный фонетист и экспериментатор академик Александр Подлужный обращал внимание на эти слова, но поскольку их было всего два, позиция не была закреплена, она осталась без внимания исследователей. Многие, например, склонны произносить на конце неестественное «ў» вместо «ф», хотя это противоречит системе белорусского языка: «в» возникает только после гласных, и никогда — после согласных.
Сейчас мы имеем намного больше таких слов: «драйв», «рэйв», «дайв-клуб» и другие. В орфоэпическом словаре оппозиция «в» — «ф» уже прописана, ее существование подтверждено экспериментально.
«НН»: Некоторые настаивают на том, что белорусский язык должен быть «мягким». Мол, произношение бі[знэ]с вместо бі[з’н’э]с, бе[н]зін вместо бе[н’]зін полностью противоречит языковой традиции.
Валентина Русак: В «Словаре белорусского языка» под редакцией Бирило (1987 год) системно прописано ассимиляционное смягчение «с», но слова «сфера» и «сфінкс» даются с твердым свистящим. На практике мы столкнулись с тем, что произносят и мягко, и твердо. Что получит окончательную фиксацию в языке, что будет употребляться чаще, пока сказать невозможно. Возможно, так и будут сосуществовать два произношения: [с’]фера и [с]фера, бе[н]зін и бе[н’]зін. А со словом «менеджер» так и вовсе…
Вероника Мандик: Знаете, нечего спорить, когда речь идет о новой лексике. Она еще проходит процесс адаптации, и поэтому вполне естественно, что может многими оформляться в нескольких вариантах. Не так важно, каким путем приходит лексика. Даже если она через русский язык заимствуется, это не меняет сути процесса адаптации.
То, что в течение длительного времени могут сосуществовать два варианта, вполне естественно. Биться лбом о стену и говорить, что только один вариант правильный, — попросту бессмысленно. Тем более ни один из этих вариантов фонетической системе языка не противоречит.
Есть в белорусском языке слово «Меркурый», а есть слово «мэбля». Для нашего языка абсолютно естественно иметь и твердое сочетание, и мягкое. А уж какой вариант жизнеспособнее, покажет время.
Валентина Русак: Что касается позиционных и спорных моментов, то здесь нужно опираться еще и на традицию. В отдельных учебниках рекомендуется произносить [с’]кінуць, [з’]гінуць, [с’]хіліць. Но это противоречит традициям белорусского фонетики, поскольку еще Бронислав Тарашкевич в «Белорусской грамматике для школ», изданной в 1918 году, и в дальнейших переизданиях обращает внимание на то, что «скінуць», «згінуць» и «схіліць» нужно произносить твердо. Это как раз аргумент в пользу того, что может быть и твердое, и мягкое произношение.
«НН»: Чем вы руководствовались при составлении словаря? Оценивали ли живую речь современников?
Валентина Русак: Мы оценивали речь тех носителей, которые в своей профессиональной деятельности пользуются белорусским литературным языком. Исследовали язык театра, язык ученых, учителей школ, преподавателей вузов, студентов, писателей и вообще людей культуры.
Вероника Мандик: Записывали речь как писателей новой генерации, которые придерживаются альтернативного взгляда на язык, так и писателей старшего возраста, которые более традиционны в отношению к языку.
Были отдельные выпады в нашу сторону, мол, для всех наших информантов белорусский язык вторичен, а первичный язык, который они усвоили в семье, в своей среде, — русский. Но это не так. Действительно, были информанты, для которых белорусский язык вторичен, но были и те, которые родом из деревни, которые выросли в языковом окружении пусть себе не литературного белорусского языка, но диалектного. Это, может, еще и лучше.
Валентина Русак: Хочу добавить, что мы здесь тоже шли за традицией, ведь Николай Бирило — первый, кто обратил внимание на то, что фонетику белорусского языка надо изучать через театр, где людей профессионально учат речи. Бирило сам неоднократно ходил в Купаловский, слушал актеров и в результате написал большую статью.
Таким образом, у нас выстроилась цепочка: мы опирались как на наших основоположников, корифеев, так и на современную молодую генерацию. В основу легли работы Николая Бирило, Александра Подлужного, Лилии Выгонной — тех фонетистов, которые известны не только у нас в стране, но и широко за ее пределами.
Кстати, Подлужный близко сотрудничал с Борисом Лобановым, который в настоящее время работает главным научным сотрудником Лаборатории распознавания и синтеза речи. Возможно, я этим и руководствовалась, придя в лабораторию с просьбой о помощи. Дважды просить не пришлось, мы сразу нашли общий язык, увидели заинтересованность и получили вот такой превосходный результат.
«НН»: В белорусский язык много слов приходит из русского. А идем ли мы к тому, чтобы заимствовать напрямую из иностранных языков?
Валентина Русак: Для нас это явление традиционное. Как ни крути, но русский и белорусский языки — два ближайших славянских языка. Оба языка государственные, оба с равными правами и равными возможностями. Поэтому сегодня заимствования идут прежде всего через русский язык. Они фиксируются в словарях заимствований русского языка, а спустя некоторое время приходят в белорусский язык.
Вероника Мандик: Возникает языковой контекст, позволяющий утверждать, что то или иное слово вошло и в белорусский язык, что оно употребляется носителями. Это дает основание для его фиксации и включения в переиздания словарей.
Валентина Русак: В лаборатории Юрия Гецевича как раз таки отслеживают все новые слова, которые появляются в белорусских текстах, на белорусских сервисах.
«НН»: Не могу не спросить про слово «спадар». В словаре его нет. Почему?
Валентина Русак: Это не претензия и не упрек другим словарям, фиксирующим слово «спадар». Во-первых, все зафиксировать мы не можем. Во-вторых, позицию авторов никто не отменял. Что такое «спадар»? Это тот же «гаспадар» [«хозяин»], только с усеченным началом.
Кстати, в грамматическом словаре 2013 года это слово имеется.
Вероника Мандик: Поверьте, это сделано не специально. Мы ничего не имеем против этого слова, скорее, наоборот. Просто мы брали за основу словарь, в корпусе которого этой лексемы нет, вот и все. Но если мы говорим именно об орфоэпическом словаре, то в слове «спадар» никаких трудностей в произношении мы не найдем. Поэтому трагедии здесь нет, позже добавим и это слово.
«НН»: В каком направлении в настоящее время развивается белорусский язык?
Вероника Мандик: Если говорить про устную форму функционирования белорусского языка, то иногда даже в речи людей подготовленных наблюдается вариативность ассимиляционной мягкости. Человек может в одном слове ее употреблять, а в другом — нет. Но это не указывает на то, что она исчезает, ни в коем случае. Это говорит только о том, что речь — процесс намного более спонтанный, чем письменный язык, который мы контролируем осознанно.
И, честно говоря, меня не пугает то, что кто-то может употреблять ассимиляционную мягкость более последовательно, а кто-то — менее последовательно. Меня настораживает другое. С одной стороны, это плюс, что люди стремятся овладеть белорусским языком. Но когда я слышу, что человек на публичном уровне говорит по-белорусски [ч’]аста… Здесь уже идет речь о разрушении системы.
Исходные позиции белорусскоого произношения — это затверделость шипящих звуков. И когда я слышу вот такие случаи, то это, скорее, повод для размышлений и тревоги. Когда же человек вариативно употребляет ассимиляционную мягкость, это систему белорусского языка не разрушает.
Мы о нашей работе говорить можем долго, потому что мы ее любим. Это, наверное, одно из самых главных условий того, что в итоге что-то получается. Кому-то это нравится, другие находят какие-то изъяны. И это тоже естественно.
Нельзя издать первый в белорусском языкознании справочник такого типа и сделать так, чтобы он был абсолютно всем нравился, чтобы он был идеальным. Но мы создали прецедент. Мы создали труд, который в дальнейшем можно совершенствовать. Мы будем только рады, если будут обоснованные замечания и вопросы.
Валентина Русак: Что нового формируется — так это, я считаю, аудитория заинтересованных подготовленных умных людей, которые владеют не одним языком, людей, которые видят место белорусского языка не только в славянском пространстве, но и гораздо шире.
Помню, как первый раз зашла в Лабораторию распознавания и синтеза речи. Там все разговаривают по-белорусски! Я сразу поняла, что это та аудитория, та молодежь, которая будет представлять наш язык в мире.
И не ошиблась. Франция, Англия, Испания восхищены работами белорусских программистов-лингвистов. Отдел довольно большой, там работают 20 человек. Все высокообразованные люди, увлеченные белорусским языком и заинтересованные делать все ради его популяризации в мире.
Официальная презентация словаря ожидается в сентябре, но увесистый том уже занял свое место на полках крупных книжных магазинов.
«Наша Нiва» — источник качественной информации и бастион беларущины
ПОДДЕРЖАТЬ «НН»
