Власть отметила годовщину молчаливых акций издевательским повышением цен на топливо. Сейчас, оглядываясь в прошлое, можно сказать, что то хлопанье в ладоши, к которому сначала так презрительно относились и политики, и эксперты, было, пожалуй, чуть ли не самым крупным событием общественного сопротивления с 1991 года.
Да, оно не имело той численности, которую имели «шляхи» середины девяностых. Да, никто не переворачивал милицейские машины, не прорывал кордоны на проспекте и не было по другую сторону ни БТРов, ни служебных собак, как на Днях воли в начале 2000-х.
Но произошло нечто намного более важное: протест затронул тектонические слои, которые до этого находились в состоянии покоя.Символом того «развлечения» лично для меня стал хороший фотограф Антон Мотолько ака Toxaby, которого я видел и вижу исключительно на fashion-показах. Этот человек неожиданно возник среди «молчаливых», сделался одним из летописцев, героев, легенд (все были в недоумении, как ему удавалось находить такие удачные ракурсы , как ему удавалось так хорошо показать задержания) и вернулся в свой обычный мир. Каждый из «хлопающих» прошел подобный путь — выбрался из повседневности, пришел на улицу, чтобы на несколько недель приковать к себе внимание всей страны.
Протест был первой (да и последней!) акцией, которая оставляла ощущение, что кому-то удалось переиграть власть.
Молчаливые акции были организованы не по сценариям власти. Здесь не было и не могло быть провокаторов с наушниками, что решают за остальных, как себя повести. Здесь не было и не могло быть радиоперехвата, в котором мужской голос со спокойной интонацией кукольника отдает команды, а этим командам подсознательно подчиняется вся толпа.
Прошлогоднее лето стало ярким примером столкновения разума с силой гопников. Потому, что, действительно, ни по закону, ни по другим понятиям человека за бездействие задерживать нельзя.И энергия первых молчаливых событий черпалась именно из этого чувства триумфа и победы: в конце концов кем-то придуман формат, за который не предусматрено никакого наказания. А момент, когда на автомобилистов люди стали бросать под ноги белорусские деньги — мол, это уже не деньги, а пыль, — был самым сильным за то лето.
Мы помним, что произошло дальше. Я говорю не о срочном изменении закона о массовых мероприятиях. Я говорю о том, что без всякого закона людей стали хватать и судить. Не в этом ли окончательно проявился характер режима?
Сегодня изменение формы политического доминирования, которое произошло за прошедшие 16 месяцев, признают даже те ученые, которые принципиально до сих пор избегали жестких определений и колебались между дефинициями «султанизм» и «авторитаризм».После молчаливых акций все упорядочилось окончательно: если ты против, можешь закончить «бигосом» на Окрестина — просто потому, что ты против. Даже если ты ничего не нарушал.
Если с 1994 до 2010 года Беларусь спала, с 2010 (с лета 2011?) ей начал сниться навязчивый кафкианский кошмар.
И самая главная особенность: протестующим — да, да, этим худеньким мальчикам из «ВКонтакте», без целей и задач, без взглядов и ценностей, удалось то, что не удавалось даже Фронту во времена его максимального расцвета: вынудить власть отменить собственное решение.Может, кто-то меня и поправит, но я не знаю другого случая, чтобы в результате протестной активности власть отменила принципиальное для нее решение. Кажется, всегда, чем больше было протестов, тем жестче на своем стояла власть. Которую не наклонить, конечно.
После же той молчаливой акции, в ходе которой белорусы бросали себе под ноги мелкие деньги, а весь проспект стоял в пробках, президент приказал вернуть цены на топливо.
Сделано это было именно после осознания того, что с тысячью машин в центре города сделать ничего невозможно. Какие бы принципы и ценности не вынуждали водителей врубать Цоя.
Сейчас цены на топливо такие же, как и тогда, в дни протестов, но поди ж ты: все спокойно!
Это доказывает: если белорусу сдавливать шею медленно, с оптимистичным лицом и вежливой улыбкой на устах, он не будет брыкаться и умрет с ощущением собственной социальной защищенности.
Однако наша цель — не столько устроить погребальный вопль в годовщину крупного события, сколько попытаться сформулировать выводы.
1. Я бы не согласился с философом Владимиром Мацкевичем, который призывает не преувеличивать значимость социальных медиа в обеспечении политического участия. Мне кажется, протестов не было бы, если бы не та группа «ВКонтакте», с которой все началось. Фактором, толкавшим людей на улицы, был интерес: если на событие подписалось 40 тысяч человек, неужели все выйдут? Ничего подобного без социальных медиа не произошло бы.
2. Да, Facebook является исключительно средством мобилизации, а не инструментом для организации протестов. Однако в белорусских условиях именно мобилизация является главной проблемой, с которой и нужно начинать. Люди боятся выходить или не хотят выходить, так как их разочаровала оппозиция. Социальные медиа предлагают tool, который ликвидирует эти препятствия.
3. Теперь о главном аргументе против мобилизационных ценностей новых медиа: в Египте революция, мол, произошла не из-за того, что там был Facebook, а из-за того, что там была гигантская армия безработных, которая не знала, чем себя занять. Так вот: дело в том, что в Беларуси также огромное число безработных, которые по инерции ежедневно ходят на работу. Зарплаты этих людей, связанных с государством, точнее, с его «предприятиями» и «институтами», после кризиса стали по сущности не зарплатами, а именно welfare, «социальной помощью». Интернет-аудитория, напомню, в Беларуси — 4 миллиона человек. Делайте выводы.
4. При этом очевидно, что кроме участия социальных медиа, феномен белорусских «молчаливых» проявился и в отсутствии рядом с ними лидеров классической оппозиции. Эксперты отмечают, что партии не поддержали молодежь. Однако, если бы партии и движения присоединились к первой молчаливой «площади», второй молчаливой «площади» просто не было бы. Слава Богу, что когда рядом с молодежью начали появляться сторонники классического политического участия, Виктор Ивашкевич отвлек их внимание на «Народное собрание». Ведь феномен networking заключается в том, что у толпы нет лидеров, потому что лидер — каждый из участников.
5. Молчаливые протесты создали новый социальный класс, объединив тех, кто учится в белорусских «универах» или работает в офисах, но при этом не равнодушны к тому, что происходит в стране. На короткое время говорить «я новости не читаю» стало не модно.
Осознание этими людьми себя как класса происходило именно там, в совместном молчании, в очередях к автозакам (помните такое?), в понимании того, что они такие молодые и неумные, однако, вот же вынуждают правительство снижать цены на топливо по всей стране. Становление этого класса не завершилось, оно было остановлено ребятами в черной униформе с орфографическими ошибками на спинах. То, что могло бы из этого вырасти, мы видим сейчас в России, для них даже название придумали «креативный класс», однако есть ощущение, что и там это закончится пшиком.
Ведь — я всегда повторяю своим студентам одну простую максиму — противостояние кулака и интеллекта в простой драке всегда заканчивается победой кулака.
6. Самый актуальный вопрос: может ли это повториться? На мой взгляд, нет. Во всяком случае, не в том виде, который мы запомнили. Сейчас в Facebook я подписан на две дюжины групп, аналогичных «РЧСС» [Революция через социальные сети], и ни одна не цепляет и даже просто не интересует. Власть адаптировала законодательство к новым вызовам. Власть запугала.
Однако главное: «молчаливые» уже были. Нужно что-то новое. Будем ждать еще 16 лет?
