Четыре года спустя после смоленской трагедии следует признать: правы были те, кто говорил, что Москве доверять не стоит.
И речь не о теориях, гласящих, что 10 апреля 2010 года произошло покушение, за которым стоит Кремль. Вне зависимости от того, что станет нам известно в будущем о причинах катастрофы, уже сейчас можно с уверенностью сказать, какую огромную лепту внесла Россия в создание глубокой пропасти, разделившей поляков. И сложно поспорить с тем, что это была сознательная политика.
Сложно перечислить все «вбросы», с которыми мы имели дело за эти четыре года, вспомним, однако, как сильно российская расшифровка записей «черного ящика» отличалась от польской, и о том, что генерал Анджей Бласик (Andrzej Błasik) вопреки тезису Межгосударственного авиационного комитета не находился в состоянии алкогольного опьянения. И об обломках самолета Ту-154М, которых россияне не хотят отдавать Польше. Путинская команда ловко использовала подозрительность одних и легковерность других польских политиков. Путин знает, что когда на повестку дня выходит очередная смоленская проблема, у нас разгораются эмоции и поляки начинают забрасывать друг друга обвинениями.
Мы все помним первые часы, дни, недели после катастрофы. Владимира Путина, который со страданием на лице обнимает Дональда Туска (Donald Tusk). Букеты цветов и свечи, которые простые россияне приносили к польскому посольству в Москве. Я не верю в то, что эти жесты были неискренними. Между тем, управляющие Польшей люди повели себя тогда безответственно. Они не постарались, чтобы наши власти и служители закона имели больший доступ к ведущемуся на территории России расследованию, и не получили гарантий, что следствие будет вестись по стандартам, принятым в демократических странах. Ровно наоборот: они убеждали нас, что России в смоленском деле следует поверить. Не буду утверждать, вел ли, как считают некоторые политики партии «Право и Справедливость» (PiS), Туск политическую игру против Качиньского (Jarosław Kaczyński). Однако польский премьер как минимум проявил большую наивность. Он забыл, что такое Москва, и кто в ней правит. Он принял чисто человеческие, возможно искренние, реакции за политические заявления. Россия, соболезнующая Польше, стала в его глазах демократическим и правовым государством, уважающим суверенитет соседей и решающим конфликты мирными способами…
Спустя четыре года после Смоленска и неполный месяц после Крыма такую наивность следует охарактеризовать словами Талейрана: «Это хуже чем преступление: это ошибка».
