Михаил Боярин — теоретик белорусского национализма, один из авторов проекта «Свамова», возникшего в результате взгляда на белорусский язык через призму санскрита и его традиционной грамматики.
Санскрит — древний литературный язык Индии, которому более 3500 лет. Невероятно, но у белорусского языка много параллелей с санскритом. Оба этих языка активно стараются возрождать их подвижники. Оба языка считаются «языками интеллигенции», а подвижники хотят сделать их «языками для всех».
Михаил Боярин — специалист по лингвистике древней Индии, один из немногих людей в Беларуси, кто свободно владеет санскритом, а его «Свамова» — это идея чистого белорусского языка высокого стиля с широкой свободой словообразования и очищенного от заимствований.
Собственно об этом — и разговор, состоявшийся накануне лекции Михаила Боярина, с которой он выступит 16 мая (пятница) в 18.30 в Галерее Ў (Независимости, 37а). Вход свободный!
Лекция состоится в рамках цикла лекций «Urbi et Orbi» («Городу и Миру»), которые проводят Летучий Университет и Международный консорциум «ЕвроБеларусь».
«Чтобы стать частью нации, нужно пройти инициацию, посвящение. И таким посвящением является язык»
— Насколько важен для культуры язык? Придерживатесь ли вы мнения, что белорусские культура и литература — это те, что создаются исключительно по-белорусски?
Михаил Боярин: Да. Белорусская культура — это культура белорусской нации, которая возникла вокруг белорусского языка. Язык — это не только то, посредством чего мы разговариваем. Это то хранилище опыта, то национальное бессмертие, которую мы создаем. В языке мы останемся. Культура нации — это не размытое понятие. Это определенный организм, живое существо, состоящее из нас всех. Но чтобы принадлежать к нации, мало родиться и жить в Беларуси. Чтобы стать частью нации, нужно пройти инициацию, посвящение. И таким посвящением является язык. Он является тем, что создает границу. Ты был вне этого — и вот теперь ты в этом.
— Но есть авторы, живущие в Беларуси, которые пишут не по-белорусски — и тоже считают себя частью белорусской культуры.
Михаил Боярин: Культура, создаваемая в Беларуси, и культура белорусской нации — это не одно и то же. Культуру создают не все, а лучшие представители общества. Другие люди пользуются их достижениями. Человек, который хочет создавать белорусскую культуру и не способен при этом выучить язык, вызывает у меня недоумение. Ведь культура — это совместное творение наших предшественников, к которому без языка мы не имеем никакого доступа. Поэтому я убежден, что именно белорусский язык является главным знаком белорусской литературы и культуры. Хочешь создавать белорусский культуру — пойми, что это можно делать только на белорусском языке.
— Примерно за такие высказывания белорусскоязычных людей иногда называют националистами. Кто такие националисты для вас?
Михаил Боярин: Для меня «националист» — это очень благородное, положительное понятие. Оно означает людей, которые создают национальную культуру, жертвуя своим временем и даже жизнью ради ее создания. Это люди, которые живут не ради себя, а ради своей нации. Люди, которым мы все должны быть благодарны за то, что наша национальная культура существует, что у нас есть язык и наша государственность. Все это существует только потому, что предыдущие поколения белорусских националистов пожертвовали своим временем и творческими силами.
«Именно культура создает народ, а не народ культуру»
— Откуда тогда взялся отрицательный смысл слова «националист»? Некоторые используют его как оскорбление.
Михаил Боярин: Дело в том, что нации сосуществуют в мире отнюдь не мирно. Им хватает места, пока они существуют в мире идей. Как только доходит дело до осуществления этих идей, то материала на всех не хватает. Собственно, идеи воплощаются в конкретной глине: идея горшка должно быть вылеплена из определенного материала. Культура начинается с большой идеи. Первичная суть нации создает культуру, а культура создает народ. Именно культура создает народ, а не народ культуру, с моей точки зрения. А уже затем начинается борьба за людей. Само по себе родиться человеком — это еще не быть частью нации и культуры. Нужно еще пройти определенную инициацию в культуру.
Мы помним, как еще в Советском союзе слово «националист» было не просто ругательством, а фактически юридическим обвинением. За это грозила чуть ли ни тюрьма. При этом националистом называли любого, кто говорил по-белорусски. Встретить такого человека было практически невозможно. А встретив, люди сразу понимали, что это белорусский писатель. Все остальные люди, которые решались говорить по-белорусски, провозглашались националистами и считались угрозой единству великого советского народа. Очевидно, что негативный смысл слова «национализм», бытовавший в Советском Союзе, это последствие той войны за человеческий материал, которую вела эта советская культура. Смысл «негативизации» национализма очень прост. Есть люди, которые вообще не хотят, чтобы наша культура, наша нация существовала на этом свете.
— Вы сказали, что культура создает народ — а не наоборот. Современный белорусский народ — его создала белорусский культура?
Михаил Боярин: Я бы сказал, что мы еще не создали даже культуры. У нас есть элита, объединенная идеей создания собственной культуры, она вкладывает в это усилия, время, жизнь. И эти усилия неминуемо дадут плоды. Мы создадим свой народ из культуры. Белорусская культура создаст свой народ — не наоборот.
«Свамова — это другой, новый идеал белорусского языка»
— А культуру кто создаст? Элита, о которой вы говорите? «Комитет по созданию белорусской культуры»?
Михаил Боярин: Поясню, как я это вижу. Где-то там, в платоновских небесах, есть идея Беларуси. Это идея автономии личности, выраженная в законодательстве Великого Княжества Литовского. Это идея власти, вырастающей снизу вверх, воплощенной в Вальном Сейме. Идея государства свободных ответственных вооруженных людей, которые выбирают себе короля. Это абсолютно уникальное явление — выбирать себе короля! За этим стоит уникальное мировоззрение и особая идеология власти и права. Эта идея, возможно, возникает сначала у одного человека, но затем привлекает в себя других людей, воплощается в общественной структуре. Она создает вокруг себя язык, это язык людей, организованных по одному принципу. Другие люди присоединяются к этой культуре через присоединение к этому языку. Наконец, развитие культуры приводит к тому, что она вбирает в себя столько людей, что они образуют народ. Народ образуется тогда, когда культура превращается в цивилизацию, когда культура порождает свой способ и образ жизни.
Я хотел бы увидеть вокруг себя белорусский мир. Архитектуру, созданную исходя из белорусской сути. Увидеть в нас не стандартную европейскую нацию с перечнем стандартных черт: свои университеты, газеты, кино… А как культуру великого стиля. Чтобы у нас хватило сил и энергии воплотить собственный национальный смысл во всё — в свое уникальное искусство, свою уникальную литературу, которую будет очень непросто переводить на другие языки. И это будет хорошо: мы должны быть создателями таких смыслов, которые придется другим народам заимствовать, а не переводить. Теперь же я наблюдаю определенную нормализацию. Мы имеем нормальную европейскую литературу, нормальное европейское изобразительное искусство.
— Мы перенимаем форму, но не содержание?
Михаил Боярин: Да. Оказывается, мы ничего особенного этим не добились. Мы смотрим на эту культуру — и не испытываем счастья. Это не то, чего требует наша национальная душа. Это хорошо, что мы имеем нормализацию — одной ложной целью меньше. Зато это повод поставить истинные цели.
— Какие?
Михаил Боярин: Например, нормализация означает, что у нас есть белорусский язык — не хуже, чем у других людей. Чем у немцев, поляков, русских… Но одновременно это означает, что мы завершили его развитие: он уже есть, он сформирован. Но мы отличаемся от культур, которые воспринимаем как стандарт. Мы культура, которая начала все заново, изначально. Собственно, эта идея — все сначала — она у нас главная, это то, чем мы отличаемся. С этой точки зрения, наш язык — это то, что еще нам предстоит создать.
Круг единомышленников, объединенных изучением санскрита, создал проект под названием «Свамова».
Свамова — это иной, новый идеал белорусского языка. Не из словаря, не из того наследия, которое мы получили за 150 лет лексикографии. Это язык, который будет отличаться словообразованием. Белорусский санскрит. Язык с гибким и свободным словообразованием. Язык, который легко выживает в городских условиях. С единым алгоритмом правил. Для которого легко создать онлайн-генераторы дериваций и парадигм. Это язык, который должен стать высоким стилем в нашей литературе и философии. Идеал чистого языка, который не будет нуждаться в заимствованиях из других языков.
«Надо иметь смелость называть вещи своими именами и относиться к ним возвышенно»
— Это белорусский язык или не белорусский?
Михаил Боярин: Да, это чистый белорусский язык, начатый заново, исходя из принципа его чистоты. «Чистые языки» высокого стиля есть и в других культурах: у греков есть «чистый греческий», а в Индии «чистый хинди», нормально сосуществующий с повседневной разговорной речью. Нам для начала нужно именно это.
Ведь почему-то как только мы хотим сказать что-то важное — мы начинаем говорить латинизмами и грецизмами, прибегаем к чужому как к возвышенному и чистому.
Все пространство высокого стиля заняли заимствования: сэнс, форма, культура, літаратура, цывілізацыя, паэзія… Это все заимствования, кальки, переводы — но не собственные названия собственных идей. Надо иметь смелость называть вещи своими именами и относиться к ним возвышенно.
— Что делать с огромным пластом литературы, написанной, с вашей точки зрения, на «несовершенном» белорусском языке?
Михаил Боярин: С одной стороны, язык все равно постоянно меняется, и совершенно точно не останется таким же, каков он теперь. Рано или поздно современный язык станет «предыдущей версией», мы сейчас воспринимаем так язык Богушевича. Вопрос в том, какой будет следующая версия, и мы имеем возможность повлиять на это уже сейчас. Поэтому сосуществование двух норм должно стать не противостоянием, а дополнением. Сначала мы просто вводим еще один идеал языка, еще одну норму, что позволит на нее равняться и заставит существующий идеал литературного языка немного потесниться. Я хочу, чтобы поэты и философы, желая сказать важное и возвышенное, обращались к своему, а не чужому высокому стилю.
Для любой идеи существует временное окно, когда ее может воспринять общество. Я убежден, что как раз сейчас наступает то временное окно, когда «Свамова» может войти в белорусскую культуру. Наши предшественники создали выдающиеся словари. Но для современного человека это серьезный вызов — усваивать язык при помощи словарей. Это задача специалистов. Современному человеку нужен не словарный, а алгоритмический вход в язык. Нужна совокупность правил, которые можно поместить на двух-трех страницах. В нем будет правильным то, что образуется по правилам — а не то, что соответствует словарю. Это решит и вопрос численности носителей.
Умирает белорусская деревня — а город не перенял ее язык и культуру. Одна из задач нашего поколения — обеспечить «переезд» языка и традиционной культуры из деревни в город. И «Свамова» может решить именно эту проблему.
— Если отбросить из языка все заимствования, если я правильно понимаю, многие слова придется просто придумать заново?
Михаил Боярин: Это означает, что мы даем человеку власть придумывать слова по определенному образцу. И они будут не новообразованиями, а регулярными единицами, которые другой человек сможет понимать на лету.
— Вы можете привести какие-то примеры, чтобы было ясно, о чем идет речь?
Михаил Боярин: Давайте подумаем, как сказать по-белорусски «форма» и «сэнс»? Это латинские слова. Мы провели специальный семинар на этот счет. И Игорь Куликов подобрал 16 новых слов для «формы» и 16 — для слова на «сэнс». И при этом мы не используем в нашем мышлении ни одно из них, имея такое богатство! Например, «форма»: это вобраз, выраз (то, что выделяется из полного), ява, від (что противостоит наблюдателю), творма (то, что «створана»)… «Сэнс» — это змысел (часть внутреннего языка сознания), это кмень (что познается интеллектуальной интуицией), это цэль (назначение объекта)… Слово «змысел», кстати, из языка изгнали, потому что оно похоже на русский «смысл». Но чем Свамова отличается от белорусского пуризма — тем, что на сходство с соседними языками не обращается никакого внимания. Критерий белорусскости содержится внутри языка, а не вне его (в русском, польском или украинском)…
— А в Свамове возможны словари?
Михаил Боярин: Да, но в этой системе они будут играть совсем другую роль. Это могут быть словари нерегулярной деривации, загадок в языке, оставленных нам предками.
— А не выйдет так, что один вместо слова «тэатр» будет говорить «дзіўка», другой — «забаўка», а третий — «цікаўка»?
Михаил Боярин: Смысловое значение в языке имеет два измерения — этимологическое и условное. Одно проявляется в языковом смысле, второе — в употреблении слова. В древних языках первое измерение господствует, а второе, вытекающее из первого, проявляется в именах собственных. В современных языках все большую власть приобретает второе измерение, всё становится в некотором смысле именем собственным. Однако, от этого язык становится все более непрозрачным и привязанным к словарю. Да, «Свамова» принципиально возвращает первое измерение как главное. Здесь «тэатр» действительно может иметь множество названий. Но Свамова сосуществует с белорусским языком, построенным по второму принципу, и тот будет заимствовать у Свамовы и закреплять новые названия предметов и явлений вместо устоявшихся. Приведу такой пример. В Индии был город, который называется Вараны — по названию деревьев, которые там росли. Деревья со временем перестали там расти — а город по-прежнему называется Вараны… Первоначально название имело этимологический смысл, а затем — чисто условный. Точно так же, есть город Минск — который так назвали по какой-то причине… И мы сегодня гадаем: а по какой?..
— Та-а-к… И как бы вы сегодня назвали Минск?
Михаил Боярин: Сталіца. А нашу страну я назвал бы Радзімай. Рэспубліка Радзіма. А нас бы назвал людзьмі.
— Даже не «беларусамі»?
Михаил Боярин: А зачем?..
— А как бы «эти люди» отличались от «тех людей»?
Михаил Боярин: Мы называли бы их «палякі», «немцы», «украінцы» и т.д. А себя — людзьмі. Кстати, это очень древнее явление в культурах высокого стиля. Считать себя не западом или востоком, а центром Вселенной. Краіну сваю называць Краінай, мову — Мовай, сябе — Людзьмі.
— Насколько вы продвинулись в создании этого чистого языка?
Михаил Боярин: Довольно значительно! У нас есть реестр белорусских корней. Проделана большая работа по выявлению активных словообразовательных моделей. Этот подход к языку уже существует в виде реальных текстов. Например, поэт Игорь Куликов издал книгу стихов, которая называется «Свамова», написанную таким чистой языком. С другой стороны, за идеей Свамовы стоит совсем другая теория языка и грамматики. Учебник Свамовы выйдет после публикации этой теории.
Основы этой теории будут представлены на лекции «Узоры Свадзеі. Мэтафізіка Мовы» 16 мая.
Лекция будет посвящена и теории «сэнсаўтварэння», над которой я работал последние полтора года. По-белорусски она будет называться «Узоры Свадзеі». Я надеюсь, что она в этом году воплотится в книгу. Это теория смыслового языка. Людей издавна интересует происхождение языка. Мы знаем, что современный белорусский язык происходит от старобелорусского, тот — от старославянского… Ученые говорят, что был протоиндоевропейский язык… Но все эти поиски рассматривают язык как звуковую или зрительную форму. Там обязательно должны быть фонемы, слова, буквы. Но язык, или проязык, был универсальным для всех людей без исключения. От него должны происходить абсолютно все языки. Такой язык не может быть языком звуков и букв — он может быть только проязыком человеческого сознания.
Современный человек привык, что сознание — это зеркало, в котором отражается действительность. Что все объекты реально существуют, а мы лишь зеркало, в котором они представлены. Но есть другой подход. Все, что мы видим вокруг, это плоды творчества нашего сознания. Сознание создает смыслы, а из смыслов всё и создано. Вот перед нами чашка. Мы верим, что она существует объективно. Однако с точки зрения, например, теории информации, он существует только как определенный рисунок активных нейронов в нашем мозгу. То, что мы воспринимаем как белую чашку с кофе, на самом деле не имеет ни цвета, ни размера, не находится ни вверху, ни внизу. Все это создает наша сознание, переводящее определенную информацию на язык цветов, форм и размеров.
— А почему у всех нас сознание создает один и тот же «рисунок»?
Михаил Боярин: Не один и тот же.
— Но все скажут, что чашка белая, а трава зеленая.
Михаил Боярин: Все произнесут одно слово, за которым может быть абсолютно разное восприятие. Но нам неизвестно, да и не столь важно, как другие воспринимают мир — ведь на взаимодействие с ними это не влияет. Животные воспринимают мир совсем иначе, но мы взаимодействуем с ними. Магия языка настолько сильна, что мы воспринимаем эту картину мира как объективную реальность.
Поэтому, есть три языка. Язык, который звучит, на котором мы говорим. Язык, которым мы воспринимаем объективную реальность. И есть еще один язык, который предшествовал этим двум — язык смыслов человеческого сознания. Лекция будет посвящена именно этому языку смыслов, в котором берут начало все другие языки.
