Она — одна из звезд белорусского балета 1980—1990-х, которому в те годы аплодировал весь мир. Закончив карьеру, Нателла Дадишкилиани работала педагогом-репетитором, а потом неожиданно исчезла из поля зрения. «Народная Воля» разыскала Нателлу на Аравийском полуострове…
— На фестивале «Балетное лето в Большом», который в этом году впервые организовал Национальный театр оперы и балета, мне удалось побеседовать с вашим отцом, балетмейстером и режиссером Отаром Дадишкилиани, который в 1960—1970-е годы работал в Минске. Ему уже 91-й год, но выглядит он лет на тридцать моложе! В чем причина такого долголетия?
— Разумеется, свою роль сыграли гены (предки Отара Дадишкилиани происходили из знаменитого в Грузии княжеского рода). Но самое главное — он до сих пор работает режиссером в Нижегородском театре оперы и балета. В прошлом году поставил «Аиду», которая порой не под силу и молодым. Если бы сидел дома, то никогда не выглядел бы хорошо. А так утром делает зарядку — и бежит в театр. Ведь он там нужен. Вообще, мне кажется, надо работать всю жизнь.
— Вы родились в Челябинске, но работали в Беларуси. Кем себя чувствуете? Или существует одна национальность — балерина?
— В Челябинске я жила лишь первые четыре года жизни. Уже в 1964-м мы переехали в Минск. Поэтому считаю себя белоруской.
— Ваш отец — известный хореограф, мать — балерина, народная артистка Беларуси Клара Малышева. Выбор профессии был предопределен?
— Как раз нет. Мама и папа хотели, чтобы я занималась музыкой, поэтому отдали в музыкальную школу — сначала 4-летнюю, потом 7-летнюю. Планировали, что поступлю в консерваторию. А я с детства грезила балетом. Ходила на все спектакли, перешивала мамины платья и танцевала, когда никто не видел. В детстве все обои в моей комнате были заклеены репродукциями, на которых была изображена балерина Екатерина Максимова — мой кумир в балете.
— Вы пришли в театр в 1979 году, когда труппу возглавлял Валентин Елизарьев. У него было какое-то особенное отношение к дочери главного балетмейстера Дадишкилиани?
— Ревности со стороны Валентина Николаевича быть не могло: когда он пришел в театр, отец уже являлся главным режиссером. А на должности главного балетмейстера Елизарьев сменил Алексея Андреева.
Что касается Отара Михайловича, то он очень хорошо относился к Елизарьеву. Разумеется, мне как дочери было немного грустно, когда с репертуара снимались такие постановки отца, как «Альпийская баллада» или «Избранница». Но я понимала: они отжили свой век. Если сравнивать этих двух хореографов, то «Ромео и Джульетта» Елизарьева оказалось более мощной, чем одноименная постановка отца. А вот «Спартак» Отара Михайловича представлялся мне более масштабным: в своей постановке Елизарьев сократил отдельные фрагменты партитуры.
— Как складывалась ваша карьера в белорусской труппе?
— Пять лет я танцевала в кордебалете. Правда, после третьего года мне стали поручать небольшие партии — Повелительницу дриад в «Дон Кихоте», Фею нежности в «Спящей красавице», одну из подруг в «Жизели». В 1983 году стала солисткой. Тогда Людмила Бржозовская помогла подготовить первую большую партию — Еву в «Сотворении мира».
Считаю, что я смогла себя реализовать как балерина. То, что хотела танцевать, о чем мечтала в юности, — танцевала. Из классической хореографии — лирических героинь. Но больше всего — в балетах Елизарьева (Фригия в «Спартаке», Джульетта в «Ромео и Джульетте», Возлюбленная в «Кармина Бурана», Дева-Избранница в «Весне священной»). Когда Валентин Николаевич появился в Минске, произошел взрыв, обновление. Белорусский балет преодолел определенную черту и оказался на международной арене. До конца 1980-х мы были свидетелями «золотого века» отечественного балета. В балетах Елизарьева я нашла себя. Они были отдушиной. В них мне нравилось все, я сама себе нравилась. А это очень важно. Вспоминаю о том времени до сих пор.
— Деликатный вопрос. Вы — заслуженная артистка Беларуси. Но звание народной ни вам, ни вашей однокласснице и коллеге Татьяне Шеметовец не присвоили. Почему?
— Раньше получить звание было сложнее. Все зависело от Министерства культуры. Нужно было очень много доказывать и работать. Теперь — раз, и «в дамках»… Но сожаления из-за того, что я не стала народной, нет.
— Был в вашей жизни и японский период…
— Да, в 1998 году я ушла из белорусской балетной труппы и уехала в Японию. Тогда уже год находилась на пенсии (у танцовщиков она ранняя), но по большому счету могла еще несколько лет работать. Когда пришла с заявлением об уходе и сказала, что уезжаю в Японию, Елизарьев меня не понял. «Нателла, — сказал он, — когда ты вернешься, мы тебя уже назад не возьмем». Но в тот момент мне просто хотелось танцевать.
В Японии уже тогда существовал балетный бум. Девушки спали и видели себя балеринами. Однако в стране существовала всего одна стационарная труппа — «Токио-балет», куда было сложно попасть. Поэтому японцы могли весь день работать, а вечером заниматься за деньги в частных студиях, куда набирали всех желающих. Два года я работала в одной из таких студий, расположенных на Кюсю — третьем по величине острове Японии. Я преподавала танец, перенесла несколько балетов и хореографических миниатюр, в которых сама танцевала. С ними мы гастролировали по всему острову.
— Почему же вы уехали?
— Мой контракт с самого начала был несколько странный. В месяц платили всего 500 долларов. Эта сумма была большей, чем получала в Минске, но для Японии это смешные деньги. Но мне очень хотелось танцевать, поэтому на финансы не обращала внимания. Потом все-таки поговорила с начальством, и зарплату подняли до 1,5 тысячи. Но для Японии это все равно немного. Русскоязычных людей рядом не было, а мой английский еще не был таким хорошим, как теперь. Я поработала два года, не выдержала и вернулась.
— В Минске вы некоторое время являлись репетитором в балетной труппе Музыкального театра. Между тем в театральной среде долгое время ходили слухи о конкуренции и даже соперничестве между Валентином Елизарьевым и Ниной Дьяченко. Это правда?
— Такое соперничество действительно существовало. Дьяченко ставила балеты с теми же названиями, что шли в Большом. А Валентин Николаевич опасался, что некоторые зрители могут перепутать и пойти в другой театр. Да и вообще, как любой творческий человек, он хотел быть первым и единственным хореографом.
Но пик этого противостояния пришелся на 1990-е. Когда я вернулась из Японии и пришла в Музыкальный в качестве репетитора, наконец-то посмотрела все балеты. Стало понятно, что никаких поводов для ревности нет. Труппа была маленькая. Сравнивать ее продукцию с балетами Большого некорректно. Да и Дьяченко к тому времени стала называть спектакли по-другому.
— В сентябре 2009 года вы неожиданно переехали на Аравийский полуостров — в Оман…
— Балетной труппы Музыкального в прежнем виде уже не существовало. Дьяченко была великолепным педагогом и руководителем (могла слепить танцовщика буквально из ничего!). Меня отгородили от оперетты, и я репетировала только классический балет. Но постепенно в наши дела начал вмешиваться директор театра Алексей Исаев. Он запомнился как странный, очень нетворческий человек (хотя о себе, наверное, думал иначе). Ничего не понимая в хореографии, он начал рассказывать Нине Николаевне, как надо ставить балеты. В конце концов она не выдержала и ушла, а труппа фактически распалась. Я проработала в Музыкальном еще несколько лет. А затем познакомилась с педагогом Аленой Грамович, которая является директором школы балета в Маскате, столице Омана. Она пригласила меня поработать преподавателем танца.
— Каким было ваше первое впечатление от Востока?
— Оман — очень молодая, современная и богатая страна, где живет очень много иностранцев. В последнее время появилось много школ и колледжей. Работает университет. Почти все местные жители (даже таксисты) говорят по-английски. Здесь можно жить без знания арабского.
Главный минус — жара! Разумеется, в каждом помещении установлены кондиционеры. Но ведь иногда приходится выходить на улицу. Если зимой столбик градусника поднимается до 25—30 градусов, то летом — до 50! Никто из местных жителей не ходит пешком. Все передвигаются на машинах. Поэтому у дорог имеется только проезжая часть, а тротуары отсутствуют. Когда мы с мужем иногда идем пешком в магазин, то на улице больше никого нет.
— Чем же вас привлекает Оман?
— Только работой. Там я зарабатываю 1,5 тысячи долларов в месяц. Муж, преподаватель английского в университете, — 4 тысячи (правда, каждый из нас отдает 500 долларов за нашу квартиру). Сомневаюсь, что мне предложат такие условия в Беларуси. При этом цены на продукты ниже, чем в Минске. Каждый раз, приезжая домой, убеждаюсь: Беларусь — очень дорогая страна.
Вначале думала, что быстро уеду из Омана. Чужая среда, все другое, мало учеников. Первое время занимались всего 2—3 девочки. Остальные приходили на одно-два занятия и уходили. Говорили: «Мы думали, балет — это весело. А тут скучно». В какой-то момент поняла, что такое длительное обучение, как у нас в колледже, никому не нужно. Практически никто из моих учениц-оманок не станет балериной. В 16 лет каждая из них наденет абаю — верхнюю одежду, которая полностью спрячет их фигуру от мужских глаз. Поэтому надо быстро объяснять им элементы танца, торопить вперед и выпускать на сцену. Чтобы девочки выступали в концертах и получали удовольствие. А технику можно нагнать потом. Так появились новые ученики. Преподаю у двух групп девочек: 8—11 и 11—16 лет. В классах дети всех национальностей (европейцы, американцы, арабы). Одна американка мечтала стать балериной. Когда ее родителей перевели в Арабские Эмираты, по-прежнему приезжала ко мне на занятия.
— Статус заслуженной артистки Беларуси, примы Большого театра оперы и балета позволил вам высоко котироваться на Востоке?
— Разумеется, наши звания им ничего не говорят. Оманцы понимают: если «заслуженный», значит, чего-то добился. Но не более того. А вот упоминание о Большом театре вызывает у них восторг. Дело в том, что русский балет и заложенные им классические традиции очень высоко ценятся во всем мире. Между танцовщиками из Беларуси, Украины и России оманцы не видят разницы. Поэтому могу сколько угодно объяснять, что танцевала в Большом театре не Москвы, а Минска, но никто не будет слушать.
— Какие впечатления от местных жителей?
— Больше общаюсь с русскоязычными. Так, одна моя хорошая подруга работает в нефтяной компании, вторая — педагог английского языка, третья — окулист. Если говорить об учениках, то быстро нашла контакт с европейками и американками. А вот с местными иногда возникает барьер в общении. Они очень закрытые. Индусы вообще воспринимают нас через цвет кожи. Иногда кажется: когда они видят «белого», как будто внутренне «сворачиваются».
Со стороны оманцы кажутся добрыми и отзывчивыми, но при этом наивными людьми. Им не хватает эрудированности, начитанности. Совершенно по-другому, чем мы, понимают искусство. Во время показа «Ромео и Джульетты» они могут смеяться там, где мы плачем. Во время показов в кинотеатре могут разговаривать на весь зал. Если говорить о женщинах, то их коснулась европеизация. Например, появились прозрачные абаи, или эта же одежда, но с наворотами и капюшонами.
— Вы упомянули балет. А разве в Маскате есть театр?
— Оман — абсолютная монархия. Но султан Кабус бен Саид очень любит искусство. Поэтому в этой стране (единственной на Аравийском полуострове) построили здание театра. Его площадь немного превышает площадь нашего Оперного. Своей труппы в Маскате нет. Но постоянно приезжают именитые гастролеры — American Ballet Theater, Мариинский театр, труппа из Копенгагена, Ла Скала, которые показывают оперы, балеты, устраивают концерты. Однажды итальянцы привезли «Турандот». Султану так понравилась сценография, что он купил декорации! Теперь они хранятся в здании театра. Интересно, что из постановок смело вырезают все эротические сцены.
Сезон начинается в октябре и заканчивается в мае. Билет в театр на самые дорогие места может стоить до 100 долларов. На места похуже — 40—50 долларов. Наша зарплата позволяет смотреть все лучшее.
— Каждое лето вы посещаете Беларусь, а значит, и наш Оперный. Каковы впечатления?
— Жаль, что в театре теперь нет Елизарьева. Человека, который создал эту труппу. Жалко, что сейчас снимаются все его балеты. В афише нет «Жар-птицы» и «Весны священной», практически не идут «Спартак» и «Сотворение мира». Не хочу показаться старой грымзой, но убеждена: если что-то снимать, то надо ставить лучше. Видела новую версию «Щелкунчика». Она сильно уступает елизарьевской. Да, в труппе есть техничные исполнители — Ольга Гайко, Людмила Кудрявцева. Увы, молодежь я не знаю. Да, они очень техничные, но меньше обращают внимание на пластику, драматизм, меньше вживаются в роли. Впрочем, многие молодые танцовщики теперь уезжают из страны. Во времена СССР было не важно, сколько артист зарабатывает. Теперь — важно. Сейчас вообще не лучший момент для искусства.
— Каковы ваши дальнейшие планы? Планируете дальше работать в Омане?
— Думаю поработать еще один сезон и вернуться. Если бы была одна — обязательно осталась в Беларуси. Но неизвестно, найдет ли тут работу мой муж. Мы познакомились с ним в Омане. По национальности он русский, но еще в советское время уехал на Запад. Жил в Нью-Йорке, учился в Колумбийском университете. По паспорту — гражданин Канады. Но в любом случае вначале на некоторое время вернусь на Родину. А там посмотрим…
