…«Ты убит! Падай! Падай!»…
Почти через 70 лет на 19-й странице небольшой книжки я читаю: «Падай, дурак! Ты убит…»
Книжка называется «Полигон», жанр — «ост-модернистская повесть». Автор — Андрей Лазуткин. Ему 21 год. Он молодой коммунист.
Дискуссия вокруг повести сразу достигла такой температуры, в которой, казалось бы, еще немного — и сгорит автор вместе со своей книжкой или книжка вместе со своим автором.
Короче, произведение было объявлено антибелорусским.
Вспомнилось клеймо «антисоветский». И я, в значительной степени воспитанный литературой с этим клеймом, вытащил книжку Лазуткина из костра, который разжег некто У.С. в рецензии с язвительным названием «Палігон для цімураўцаў».
Вытащил и начал читать.
Должен заметить, что я вовсе не профессиональный читатель. Со всякими там дизель-панками или ост-модернизмами пусть разбираются профессионалы. Правда, профессионалам сегодня считает себя чуть ли не каждый, кто одолел букварь. Для меня же в восприятии литературных текстов важнее всего чувство.
В начале повести меня охватило чувство раздражения. Что он знает, этот наглый молокосос, о войне, оккупации, коллаборации, подполье? Начитался книжек, публицистики, может, и сам участвует в историко-политических драках, вот и навыдумывал абы что… Вот и немцы у него — победители во Второй мировой войне… И Центральная Рада во главе с Островским у власти, под немцами… Альтернативная, понимаешь ли, история. Но зачем Рокоссовского с Тухачевским путать?.. Да и герой какой-то невнятный — то с партизанами, то с подпольщиками, то с бандитами, а то и с ненавистной ему коллаборационистской властью… А эти перескоки в настоящее, где обитают некие чудовища в облике не то колхозных механизаторов, не то случайно встреченных в европейской Польше бомжей!..
Но вот что — ничего антибелорусского не заметил. И с чего это так взъелся на Лазуткина неизвестный У.С.?!
Оттого, что на белорусском языке разговаривают отрицательные персонажи? Так ведь положительных персонажей — в литературоведческих измерениях — в повести нет. По логике У.С. все как раз наоборот — «отрицательные» герои сплошь разговаривают по-русски. А может, оттого взъелся, что белорусская власть под победившими немцами в повести представлена неприглядно? Так ведь и партизаны неприглядные, и полицаи, и подпольщики все наперечет убийцы. Да и Беларуси в повести нет, есть Остланд. Или в воображении У.С. Беларусь под нацистами — БЕЛАРУСЬ?
Нет, не согласился я с У.С., счел его обвинения притянутыми за уши, а попытку втиснуть художественное произведение в квазиполитическое прокрустово ложе — обычным примитивом. И захлопнул книжку. Прочитал — и прочитал…
День проходит, неделя… Почему же эта повесть продолжает занимать меня? Почему не забывается? Да, я понимаю, что в литературоведческом измерении это сырец, нечто недоделанное, комковатое. Но вот же же держится, не выходит из головы, даже нервирует…
И я снова раскрыл книгу.
Наверное, это признак настоящего таланта, если книга вынуждает к ней возвращаться. И начинаешь замечать, что ко всем первоначальным впечатлениям добавляется цепкий авторский взгляд, пружинистый ход событий, ненавязчивая метафористика… Но не это главное из того, что осталось не услышанным сперва.
Не услышанными остались любовь и убийство.
Убийство любви.
«Падай, дурак! Ты убит…» — на 19-й странице.
«…Отворачиваюсь, спускаю курок… Прости меня. Я мертвый. Я живой. Я не знаю, как жить дальше» — на 137-й.
Последние слова — курсивом. Как и все то, что в повести о современной жизни героя.
Начиная со времени, когда убивает любовь, и доныне он не знает, как дальше жить. Ведь жизнь — бесконечный, от войны до войны, полигон для испытания человека на способность убивать. Сначала Любовь — единственное, что спасает героя повести от выстрела в упор. И единственное, во что он в упор стреляет.
И живой — становится мертвым.
Между тем, о любви в повести ни единого слова. Просто есть девушка-партизанка, которая жалеет бедолагу. И есть тот, кто убивает ее. Под натиском всесильного Полигона.
Такая вот не отмеченная критиками сюжетная линия, которая делает «Полигон» Произведением. Если в чем-то и анти, то антивоенным прежде всего.
…«Ты убит! Падай! Падай!»
Вовка шатается, цепляется за леса, отрывает доску и вместе с ней неуклюже шмякается на кучу песка… Я радостно подскакиваю к нему. И вдруг замечаю, как по щеке течет кровь. Глаза закрыты, не двигается. Откидываю деревянное ружье, толкаю в грудь: «Вставай! Вставай!»
1947 год, нам по шесть, мы играем в войну. Сколько есть сил, трясу его за плечо. Он открывает глаза: «Я же убит…»
…Я захлопываю книжку. И вижу перед собой молодого человека, который через 70 лет после той войны чувствует себя убитым. Вижу, как сегодня по его лицу течет кровь — кровь отечественной истории.
И тычу ему в грудь, трясу за плечо: «Вставай!»
