С чего начинается любая революция? Не с захвата телеграфа, мостов и почты. Она начинается с надежды на перемены, которые большинство народа связывает с политической силой, альтернативной существующему режиму. И вполне понятно, что чем свирепее режим, тем сильнее желание у прогрессивной части населения от него избавиться. Но, с другой стороны, при таком строе и гораздо труднее пробудить в обществе стремление к реальному сопротивлению. В Украине поднять народ на восстание было гораздо легче, чем сделать тоже самое, допустим, в Северной Корее. Лукашенковский режим держится на страхе и насилии. Но то, что произошло в Беларуси во второй половине марта, выбило, по крайней мере, одну из этих опор. И понятно, что на одном костыле он долго не простоит. Белорусский народ наконец-то преодолел страх, воспрял духом и поверил в свои силы.
Брестская крепость оппозиции
В составе десанта из 12 активистов молодежного движения «Оборона» я 18 марта «вторгся» на территорию Беларуси в качестве журналиста-наблюдателя, за день до судьбоносных президентских выборов. Нас вместе с «коллегой» Ольгой распределили в город-герой Брест, где мы в полной мере могли ощутить себя подпольщиками-партизанами. Несмотря на наличие официальных удостоверений и командировочных путевок газеты «Правое дело», все наши передвижения по городу были строго засекречены. Мы поселились на конспиративной квартире. Общаться с кем-либо на большом расстоянии старались с помощью SMS-ок. Постоянно выявляли за собой гэбэшный «хвост». Меняли машины. В одно из своих посещений оппозиционного штаба обнаружили «наружку» (наружное наблюдение) и тут же разошлись из него в разные стороны.
Такие меры предосторожности могут показаться чрезмерными только из спокойных европейских столиц. Для тех, кто хоть немного знаком с реалиями белорусской «стабильности и благоденствия», в этом нет ничего удивительного.
Когда мы находились в штабе оппозиции, туда приходили наблюдатели с досрочного голосования. Рассказывали много интересного. Например, что, несмотря на активные протесты оппозиционеров, члены участковых избирательных комиссий уносили с собой на обед урны с бюллетенями (18 марта УИК работали с 2-часовым перерывом). Подальше от любопытных глаз «посторонних». Учитывая то, что после закрытия участков бюллетени всю ночь оставались «без присмотра», нет ничего удивительного в том, что при подсчете «предварительных» избирательных листов поддержка Лукашенко зашкаливала за 90%. А ведь на предварительное голосование в добровольно-принудительном порядке удалось согнать без малого 30% избирателей.
Еще одна занятная специфика «демократии по-белорусски»: на официальных предвыборных плакатах кандидаты в президенты располагались не в алфавитном порядке, как во всех «якобы цивилизованных странах», а по старшинству (или по степени благонадежности). На первом месте (а не на третьем – как по алфавиту) красовался портрет вечного президента – Батьки. За ним шли все остальные претенденты, и, естественно, на последнем месте главный «смутьян» - Милинкевич.
Про Белорусское телевидение (БТ) отдельный разговор. Смотришь его и чувствуешь себя по уши в брежневском «совке». Основных идеологических посылов, внушаемых телезрителям, два: «мы в кольце коварных врагов», и «мы живем лучше всех». Сплошной антиамериканизм и прославление знатных деяний великого Батьки.
Перед выборами шел занятный телемарафон с приглашением экспертов и со звонками телезрителей. Один из ведущих, озвучивавших мнения белорусов, вдруг заявил: «К нам поступает масса звонков с прямо противоположными суждениями». «Неужели какую-нибудь крамолу озвучат», - опрометчиво подумал я. Между тем диктор продолжал: «Вот к нам дозвонился телезритель из Витебска, который был свидетелем оранжевого шабаша в Киеве. Он говорит, что там просто кошмар что творилось, даже детей специально на Майдан выводили. Неужели у нас такое возможно?». Далее следовал комментарий специалиста, заверявшего, что ничего такого в Беларуси быть не может, потому что не может быть никогда. Потом озвучили мнение жителя Латвии, который уверял, что во всей Прибалтике «просто плачут от зависти», глядя на процветание Беларуси. Затем показали интервью с западными наблюдателями, которые все как один заверяли, что о проведении таких честных и демократичных выборов в их странах приходится только мечтать.
Перед официальным днем очередного переизбрания Лукашенко президентом в Беларуси резко ухудшилась криминальная обстановка. И что самое интересное - именно в рядах оппозиции. Судя по официальным милицейским сводкам, сторонники Милинкевича и Козулина так и норовили повсюду материться, неправильно парковаться или развязывать драки в нетрезвом виде.
Накануне выборов «джинсовые» хулиганы стали самыми желанными гостями в белорусских СИЗО. Для милиционеров вообще слова оппозиционер и хулиган стали синонимами. Только в славном городе Бресте 90% сотрудников предвыборного штаба Милинкевича было посажено за мелкое хулиганство. Не многим лучше была ситуация и в других регионах Беларуси. Ну чем не равные условия предвыборной борьбы?
Непосредственно перед нашей встречей с главой городского штаба объединенной демократической оппозиции его также арестовали за нецензурную брань на четверо суток. Ну никакой культуры речи у «хваленых» просветителей Беларуси!
Российских же «десантников» радушный прием сотрудников МВД и КГБ ждал уже по прибытии на железнодорожный вокзал. Только вот вместо цветов у них в руках был список с занятным названием: «Подозреваются в терроризме и участии в «Обороне»». То есть в глазах отважных белорусских спецслужб движение «Оборона» выросла аж до террористической организации. Список нежелательных персон, судя по всему, был составлен не без помощи нашего родного ФСБ. Теперь понятно, почему басаевцы с такой легкостью захватывают то «Норд-Ост», то бесланскую школу: ФСБ занято выявлением террористов в рядах российской оппозиции.
В Гомеле по такому списку тут же депортировали четырех активистов «Обороны». Правда, они сошли с поезда «Гомель – Москва» на полдороги и тайно добрались до Минска. 19 марта все они были на оппозиционном митинге, что тоже требовало определенного мужества, ведь в случае их повторного задержания им грозил нешуточный срок отсидки. Два других оборонца едва избежали участи своих товарищей. Их арестовали в Гродно, но вскоре отпустили. Нас с Ольгой от подобной участи, видимо, спасло слишком раннее прибытие. Наш поезд приехал в Брест в 5.30 утра. Милиционеры, наверное, предпочли не прерывать свой крепкий сон на отлавливание «опасных» туристов.
Так что наши единомышленники в Бресте настоятельно рекомендовали нам нигде не показывать свои журналистские удостоверения, по которым так успешно выявлялись «враги народа». В день выборов мы должны были проникать на избирательные участки под «крышей» единственного оставшегося на свободе в этом городе доверенного лица Милинкевича. Только в составе его свиты мы могли беспрепятственно составить хоть какое-то представление о ходе голосования.
Но 19 марта нам сообщили, что место в штабной машине хватило только для самого доверенного лица и для представителей миссии ОБСЕ. Ну а для нас – увы. Одна машина у оппозиции осталась ко дню выборов, да и та - не резиновая.
Сидеть без дела мы с Ольгой не собирались и решили поехать в Минск, где планировалось провести митинг оппозиции. Когда проходили к поезду на посадку, сразу бросилась в глаза трогательная «забота» белорусских властей о безопасности пассажиров: у каждого вагона рядом с проводником стоял бдительный милиционер, призванный отфильтровывать «джинсовых». Своеобразный контрреволюционный фейс-контроль. Мы сделали благонадежное выражение лица и беспрепятственно проникли в свой вагон. В пути мимо нас то и дело проходили наряды милиции в поисках оппозиционной добычи.
В каждом соседе нам мерещился агент КГБ. Через несколько минут разговора с попутчиками Ольга не выдержала нервного напряжения. Чтобы отвести от себя всякие подозрения в недостаточно верноподданнических чувствах, она стала на весь вагон расхваливать Лукашенко. «А мне у вас нравится! Стабильность! Высокий уровень жизни! Зарплату вовремя платят! Никаких терактов! Не то что у нас: на улицу выходишь как в открытый космос: не знаешь – вернешься или нет. И президент у вас хороший, нам бы такого!». Все соседи плацкартного вагона смотрели на восторженную лукашистку, говоря словами Александра Галича, «как на рвотное». Я, чтобы не рассмеяться, заполз на верхнюю полку и тихо содрогался там в смеховых конвульсиях.
Наши попутчики, напротив, довольно скептически отзывались по поводу царящего в Беларуси благоденствия. Рассказывали «провокационные» анекдоты и байки про Луку. Женщина напротив нас после глубокого вздоха сказала, что на их «самых демократичных выборах» все заранее предопределено, а мужчина бизнесмен заявил о своем твердом намерении переехать в Польшу, в случае переизбрания Батьки на третий срок. В общем, какие-то неправильные соседи нам попались.
Минск нас встретил вокзалом, опять-таки просто кишащим милиционерами и циклопического вида спецназовцами. Словом, не совсем спокойная обстановка царила вокруг нас в тот знаменательный день.
Майдан он и в Минске Майдан
19 марта. Прорыв.
К митингу оппозиции власти подготовились основательно. Запугивали и взрывами на площади и приравниванием несанкционированных демонстрантов к террористам, с применением к ним самых суровых мер наказания, вплоть до расстрела. Ничего не помогло. Несмотря на все страшилки, народ буквально валом валил на заготовленное режимом «лобное место».
Подъехав к Октябрьской площадь на машине, мы еще долго искали место для парковки – повсюду развесили знаки «Остановка запрещена», предварительно зачистив все близлежащие дороги от какого-либо автотранспорта. Все окрестности были запружены милицейской и военной спецтехникой (включая и те злополучные черные бронированные МАЗы, на которых нас 24 марта везли с Майдана в СИЗО).
Зайдя на единственный в Беларуси Остров свободы, быстро находим своих, держащих в руках флаг «Обороны». Приветствия, объятия, радость бьет через край. Я достал свой легендарный российский стяг, побывавший на украинском Майдане и в Баку, во время попытки проведения там своей Оранжевой революции осенью 2005 года. Через мгновение мой героический флаг развивался над минским Майданом, накрепко прикрепленный к древку джинсовыми ленточками.
Завидев российский триколор, к нам подходило много наших земляков и белорусов, которые тепло благодарили за поддержку и солидарность. Мы в ответ благодарили их за то, что они наконец-то проснулись после долгой спячки, и приглашали их к нам в Москву через два года, помогать нам отстаивать наше право на достойное и свободное существование.
Справедливости ради необходимо отметить, что оборонцы не были единственными представителями демократической России на этом митинге. Над площадью развивались также флаги партии «Яблока» и движения «Мы». С трибуны митинга выступил лидер СПС Никита Белых, а на следующий день – Владимир Рыжков. Разница только в том, что все они очень быстро разъехались, а активисты «Обороны» - остались…
Наша группа из 8-ми человек с оборонским флагом выстроилась вдоль проспекта Незалежности, который проходил вдоль Октябрьской площади. По другую сторону дороги тоже встала живая стена. По проспекту ревущей рекой протекал поток машин, приветствуя демонстрантов гудками. Часто в рефрен главного лозунга оппозиции: «Жы-ве Бе-ла-русь!» (жыве – это по-белорусски). В ответ раздавались одобрительные крики митингующих.
Вопреки всем самым смелым ожиданиям, вся огромная Октябрьская площадь оказалась заполнена народом. И это вдохновляло на активные действия. Выступивший на митинге Милинкевич призвал всех «остаться на площади до объявления официальных итогов выборов и вместе посмеяться». Предложение народного президента было встречено радостным гулом. Собственно это и была уже успешно опробованная в ходе ряда «бархатных» революций тактика: сторонники оппозиции собираются на одной из главных столичных площадей и не расходятся до выполнения своих требований. Именно этот принципиальный шаг способен превратить обычный митинг в народную бескровную революцию.
Но в тот день все закончилось лишь шествием к площади Победы, где лидеры оппозиции возложили цветы к вечному огню, чтобы символически отметить свою победу на выборах и отдать дань памяти тем, кто отдал свои жизни за свободу Беларуси.
Потом по Белорусскому телевидению рассказывали, как пьяные фашистские молодчики глумились у вечного огня над памятью павших… Одно слово – агитпроп.
Первая ночь. Романтика.
Когда я 20 марта на машине объезжал достопримечательности Минска, по радио объявили предварительные итоги президентских выборов. После того, как сказали, что за Милинкевича проголосовало всего 6% избирателей, водитель не выдержал: «Ну тогда я все эти 6% знаю в лицо». Слово за слово и выяснилось, что он - оппозиционер со стажем и 19-го был на «джинсовом» митинге. «Ну а сегодня пойдете?», - поинтересовался я. «А сегодня-то что, уже бесполезно», - опрометчиво предположил он, и, как оказалось, совершенно напрасно. Именно в этот день в центре диктаторской Беларуси началась быстротечная, но прекрасная Джинсовая революция, революция в сознании.
Начало самого митинга не предвещало ничего экстраординарного. Разве что сценарий его проведения стал больше походить на организацию выступлений на киевском Майдане: речи политиков и представителей творческой элиты чередовались с национально-революционными песнями. Милинкевич развлек собравшихся анекдотом: «Приходит Ермошина (председатель белорусского Центризбиркома) после президентских выборов к Лукашенко и говорит: У меня две новости – хорошая и плохая, с какой начать? – Ну давай с хорошей. – Вы избраны президентом Беларуси. – А какая же тогда плохая? – За вас никто не проголосовал».
Все протекало довольно буднично, пока значительная часть молодых демонстрантов не села на корточки и не принялась скандировать «За-ста-ем-ся!» (остаемся). Тогда Милинкевич с трибуны призвал всех приносить на площадь теплые вещи, еду и кофе в термосах. Вскоре кто-то (как позднее выяснилось, это была минчанка Даша со своими эстонскими друзьями) стал устанавливать палатку прямо среди митингующих. Но не успели ее смонтировать, как на палатку набросились разъяренные «товарищи в штатском» и утащили ее с собой вместе со спальником. Но это только раззадорило манифестантов. Тут же сделали живое кольцо оцепления, внутри которого демонстранты могли спокойно разбивать палаточный городок.
После этого на трибуну поднялся активист Оранжевой революции с Украины, который произнес короткую, но пламенную речь. «Сейчас на этой площади мы установили три палатки. Я призываю всех минчан и белорусов приходить сюда с палатками и одеялами. Мы основываем палаточный городок и будем стоять здесь до победы! Да?» «Да-а-а-а-а!», - ответили тысячи голосов. «Кто ваш президент?» - «Ми-лин-ке-вич!».
Вид палаток оппозиции в самом центре Минска буквально окрылил и вдохновил всех присутствующих. «Верим, можем, пе-ра-можем!» (победим), - уверенно разносилось над площадью. Казалось, что мы находимся в начале стихийного протеста, который неизбежно будет разрастаться и сметет архаичный режим Лукашенко. Но Батька, в отличие от Кучмы, не собирался отпускать на самотек революционную стихию. То, что оппозиционные митинги не разгонялись, лишь создавало видимость того, что Лука безукоснительно соблюдает право на свободу собраний и шествий и смотрит сквозь пальцы на открытый бунт своих подданных.
Чуть вдалеке от минского Майдана по всему периметру стоял спецназ и отлавливал всех, кто выходил с Октябрьской площади, или пытался туда пронести еду, вещи, палатки, или просто пройти на территорию, свободную от диктата Батьки.
Позднее мой сокамерник Самвел Сагателян (19-летний гражданин России армянского происхождения, который с 1993 года живет и учится в Беларуси) рассказывал, как вышел с Майдана в 2 часа ночи погреться и попить чаю в работавшем недалеко штабе Белорусского народного фронта (БНФ). Но только стоило ему с товарищем удалится из вида митингующих, как их подозвал ОМОНовец. Первым делом он потребовал отключить мобильные телефоны. Потом затолкал в автобус, где уже находилось несколько их товарищей по несчастью. Самвела с другом сразу положили на пол лицом вниз. Часа через два оппозиционеры уже лежали на полу в три слоя. За малейшую попытку пошевелиться их нещадно били дубинками и ногами, несмотря на то, что у многих затекали конечности, и они просили разрешения хотя бы сесть. Само собой в туалет их тоже не выводили. Так что нижнему слою ребят приходилось лежать в луже известного цвета и запаха.
Знакомого Самвела еще угораздило споткнуться по дороге к автобусу, что было расценено спецназовцами как попытка к бегству. Досталось ему по полной программе. Еще ОМОНовцы отвели душу на парне в оранжевой куртке, хоть цвет белорусской революции – синий, на оранжевый у них уже, видимо, выработалась аллергия в тяжелой форме. «Излишне» волосатым ребятам ножом делали прическу «под полубокс». После того, как в автобус штабелями уложили оппозиционеров, их повезли в СИЗО, что на улице Окрестина. При этом задержанных постоянно избивали, ходили по головам и крыли трехэтажным матом.
Ближе к ночи народу на Майдане заметно поубавилось. Образовалось два центра белорусского Майдана. Один – у колонок с генератором и «Колоколом свободы». Там несли вахту лидеры оппозиции Милинкевич с Козулиным и их ближайшее окружение. Второй – в палаточном городке. Каждый час Милинкевич подходил к палаткам, разговаривал со своими замерзающими сторонниками, подбадривал их. В один из таких заходов он вышел прямо на нашу оборонский десант. Мы в это время распевали гимн Оранжевой революции «Разом нас богато!» и что есть сил прыгали в такт песни, пытаясь согреться. «О, правильно делаете, ребята», - одобрил наши действия народный президент, - «надо прыгать», - и сам стал подпрыгивать в нашем тесном кружке.
Потом он пошел дальше, а я сказал: «Ну вот, теперь в Москве будем рассказывать, что прыгали вместе с Милинкевичем». В ту ночь оппозиция была как никогда близка к народу.
У меня, как у человека, прошедшего Оранжевую революцию, постоянно возникало впечатление дежа вю. В том числе и под воздействием песен с украинского Майдана, многие из которых были переведены на белорусский и были слегка адаптированы под местную действительность. В гимне оранжевой революции «Разом нас богато», мы пели «Милинкевич – так!» и «Мы – Беларуси доньки и сыны».
После 11-ти вечера музыку из колонок отключили. Милиционеры напомнили организаторам митинга, что для громкой музыки существует «час икс». С трибуны сказали: «Мы, в отличие от Лукашенко, соблюдаем законы Беларуси». После этого жители палаточного городка стали петь под гитару. Как ни странно, пели в основном репертуар российских исполнителей: Цоя, Шевчука, Кинчева и др. Один гитарист от усердия порвал аж три струны на своем инструменте. Все как в походе, только вот костра не было. Вместо него в центре «поляны», окруженной несколькими палатками, горели свечи перед большой иконой. Периодически в мегафон читали молитву, которую многие повторяли.
Но большинство все же занималось более прозаическими вещами. Для согрева устроили международные соревнования: забег с национальными флагами вокруг оцепления Майдана. Первым с российским стягом бежал активист «Обороны». Мы из оцепления кричали ему: «Россия, поднажми!».
Если уж говорить о демократическом интернационале, представленном на белорусском Майдане, то надо сказать, что со своими флагами пришли и несколько украинцев, грузин, поляков. Были флаги Литвы, Эстонии, Норвегии, Армении, Азербайджана. Многие «иноземцы» приходили без флагов, но со своей поддержкой, солидарностью, со своим открытым сердцем и душевным теплом. И, как ни странно, это тепло согревало нас в далеко не весенние -13°С, придавало сил и мужества.
Почти каждый час сообщали о продвижении в нашу сторону военной автоколонны. Перед нашим участком оцепления телевизионщики выставили 4 видеокамеры в ожидании эффектной картинки. Решающего штурма ждали в 3 часа ночи (кстати, в день зачистки Октябрьской площади спецназ приехал ровно в 3). Все мужчины встали в оцепление. Нам сказали, что самое главное – выдержать психологическое давление ОМОНа. «Они встанут в ряд, постучат дубинками по щитам, попугают и уйдут, - заверяли нас, - главное выстоять».
И мы выстояли. Выстояли, несмотря на проникающий холод (никто ведь не рассчитывал оставаться на ночь, и все были одеты весьма по-весеннему). Несмотря на минимум еды и питья. Несмотря на сон, который валил с ног. Несмотря на страх перед неминуемым арестом, исключением из вуза, увольнением с работы. Несмотря на вполне вероятную угрозу здоровью и жизни.
И вот, наконец, мы встретили долгожданный рассвет. Над Майданом взошло солнце свободы, которое мы приветствовали скандированием «Ра-нак!» (утро). Те, кто провел эту, наверное, самую тревожную, но и одновременно, может, самую романтическую ночь в своей жизни, не забудут ее никогда, уверен, что еще и внукам будут рассказывать.
Но на этом наши испытания не закончились. С рассветом на Октябрьскую площадь двинулась уборочная техника. Тракторы и бульдозеры стали затягивать круги у палаточного городка. В кабинах тракторов, видимо для уверенности, нередко сидели по двое «чистильщиков». Приблизившись вплотную к оцеплению Майдана, спецтехника описала еще несколько кругов, и, убедившись в том, что демонстранты не собираются сдавать своих позиций, обдала их клубами пыли и удалилась. Уборку мы провели своими силами. Все ночи противостояния на Майдане была образцовая чистота. Попытка «уборочного» штурма провалилась.
С речью выступил Милинкевич, который поблагодарил всех за стойкость и мужество, призвал всех стоять до победы, до назначения даты новых президентских выборов без участия Лукашенко. Майдан на это ответил одобрительным гулом и выкриками «Ми-лин-ке-вич!» и «За-ста-ем-ся!». К слову сказать, Козулин тоже иногда заходил в палаточный городок, но при этом общался он в основном с журналистами, а не с его обитателями.
Итак, белорусский Майдан, которого так ждал весь цивилизованный мир, и которого так боялся Лукашенко – состоялся! Белорусы начали подниматься с колен!
Весь мир узнал, что в Беларуси есть свободные люди, готовые пожертвовать собой ради освобождения своих сограждан. Миф о тотальной покорности белорусов и о невозможности сколь-либо существенного протеста в стране Лукашенко, растаял на наших глазах вместе с ночной мглой.
Начал ходить автобус №100, который останавливался как раз напротив палаточного городка. Каждый автобус встречали криками «Сот-ка!», «Сот-ка!» и «Да-лу-чай-цесь!» (присоединяйтесь). С каждой остановкой автобуса, когда из него начинали выходить люди, ближайший к остановке участок оцепления приседал так, чтобы были видны палатки. При этом все скандировали «Да-лу-чай-цесь!». Кто-то следовал этому призыву, кто-то равнодушно проходил мимо. Вскоре наша оборонская группа на «сотке» поехала отсыпаться, чтобы набраться сил для следующей бессонной ночи.
Вторая ночь. Организация.
Вечером в палаточный городок пришли послы западных стран, как бы подчеркивая, что именно Майдан является частью цивилизованного мира в пока еще диктаторской Беларуси.
Вечерний митинг принес неожиданный раскол в рядах оппозиции. Козулин появился в палаточном городке около 7 вечера. Он заявил журналистам, что есть несколько вариантов развития ситуации. Единую тактику оппозиции он обещал выработать вместе с Милинкевичем. Два вождя Джинсовой революции стали вести переговоры прямо у колонки, откуда громко играла музыка. Видимо для того, чтобы ни журналисты, ни спецслужбы не смогли услышать их разговор. Минут через 15, выступая на митинге, Козулин призвал всех собравшихся на Майдане разойтись, так как, по его «абсолютно достоверным данным», палаточный городок в эту ночь будет сметен спецназом. Возможны жертвы. Все собравшиеся ответили на это дружным скандированием: «Гань-ба!» (позор) и «За-ста-ем-ся!». Рейтинг Козулина среди обитателей палаточного городка рухнул буквально на глазах.
После него выступил Милинкевич, заявивший, что на площади необходимо оставаться до полного выполнения властями наших требований, то есть - до назначения даты новых президентских выборов с новым составом Центризбиркома и без участия Лукашенко, а также освобождения всех белорусских политзаключенных. Сам лидер объединенной оппозиции обещал остаться на Майдане. Народ приободрился и начал скандировать: «Ми-лин-ке-вич!». Затем слово взяла женщина, один из организаторов палаточного городка и пристыдила Козулина за то, что тот постоянно запугивает манифестантов разгоном. «То же самое вы говорили вчера, но ничего не произошло!», - заявила она. Козулин был с позором изгнан из палаточного городка и больше там не появлялся.
На митинге мы вычислили КГБшника, который стоял на парапете подземного перехода и вел оперативную съемку. Долго решали, как от него избавиться, в итоге просто завесили ему камеру российским флагом. Никаких жалоб или выкриков типа: «Не мешайте мне работать!» от него, почему-то, не поступало.
На второй день в палаточном городке появилось больше самоорганизации. За каждый участок внутреннего и наружного оцеплений стали отвечать «командиры квадратов». Комиссаром, неформальным лидером и всеобщей любимицей стала Кристина, двоюродная сестра покойного Дмитрия Завадского. По известным причинам у нее, помимо идеологических, были и личные счеты с Лукашенко и его режимом.
Были четко распределены обязанности. Парни стоят в оцеплении и отвечают за безопасность лагеря, девушки – за их снабжение едой, питьем и теплой одеждой. Кухня работала как конвейер. Еды принесли столько, что с трибуны просили минчан не приносить больше ничего съестного, пока не съели то, что есть. На следующий день появился даже мангал с шампурами, и девушки могли готовить горячий чай самостоятельно, поставив на шампуры чайник. Две палатки были отведены под спальники и теплые вещи. В интернете постоянно обновлялись списки того, что надо и что не надо приносить в палаточный городок. Точно так же, как и во время Оранжевой революции в Украине.
Вообще, сходство двух Майданов (Киевского и Минского) было практически 100-процентным. Только масштаб белорусского Майдана равнялся 1:5, ведь население Украины около 50-ти миллионов, а Беларуси – 10 миллионов жителей. Плюс к этому, надо сделать поправку на тотальную блокаду Минского Майдана. Причем еще на подступах к самой Беларуси: с поездов высаживали всех подозрительных грузин и украинцев. Тотальный контроль был и на границе с Польшей. В аэропорту тоже особо не церемонились, разворачивая обратно всех подозрительных туристов. Не будь всего этого, сравнение масштабности Минского и Киевского Майданов было бы вполне сопоставимым.
И несмотря на все эти контрреволюционные меры, Остров свободы продолжал жить и развиваться. Надежда Лукашенко на то, что люди на Октябрьской площади померзнут и разойдутся – не оправдалась. Белорусы не хотели терять надежду на обретение долгожданной свободы и не желали терять, быть может, последний шанс стать цивилизованной страной.
Во вторую ночь в палаточном городке появились даже свои МS (аниматоры) - ведущие вечерней программы. По классической схеме ими были парень и девушка лет 25-ти. Работали они профессионально, только вот парень практически не знал белорусского, что явно раздражало большую часть обитателей Майдана. Когда ближе к утру хотели поблагодарить журналистов за то, что они стойко перенесли все тяготы майданной жизни, ведущий закричал в микрофон: «Спа-си-бо!». На это революционеры ответили дружным скандированием белорусского аналога этого слова «Дзя-куй!».
Вообще, возвращение к национальным истокам и родной речи - еще один показатель, роднящий белорусский и украинский Майданы. Как белорусам, так и украинцам, очевидно, надоело быть «недорусскими». Они давно созрели для того, чтобы заявить о себе, как о полноценных нациях, со своим языком и культурой. На Майданах преимущественно говорили и пели на родном языке. С этого начиналась и «поющая» революция в перестроечной Эстонии и практически все национально-освободительные революции. «Во мне проснулся белорус», - сказал мой сосед по оцеплению, в ответ на мой вопрос, почему он, по его же словам, в последние дни перешел в общении с русского языка на белорусский…
Утром, наслушавшись рассказов об охоте ОМОНовцев за расходящимися с Майдана бунтарями, мы решили продвигаться к ближайшему метро в группе единомышленников. По пути к метро остановились у гигантского телеэкрана, посмотреть, как нас представляет белорусский агитпроп. Там как раз показывали выпуск новостей БТ. Пошел сюжет про жизнь палаточного городка. Зловещий голос ведущего комментировал «страшные кадры», демонстрирующие продажность и морально–нравственную деградацию «отморозков» с Майдана. Показывали горы пустых бутылок, естественно из-под алкогольных напитков, которые якобы были изъяты у «молодчиков», посмевших поднять свой голос против Батьки. «Отделение милиции стало похоже на отделение вино-водочного завода», - вещал комментатор. В качестве подтверждения показали американского журналиста, у которого за спиной был рюкзак с… палаткой. Показали кадры оперативной видеосъемки, на которых один мужчина в стороне от палаточного лагеря передавал другому деньги. Голос ведущего пояснял: «Каждому, пришедшему на Октябрьскую площадь, выплачивалось по 20 тысяч белорусских рублей» (около $10). Весь сюжет прошел под такой гомерический хохот подтянувшихся манифестантов, что нас, наверное, было слышно в президентской резиденции, находящейся напротив Майдана.
Группой человек в 20 в приподнятом настроении мы двинулись к станции метро «Октябрьская». Рядом с нами было два входа в метро. При этом по напряженным переговорам по рациям людей в штатском было понятно, что они собирают силы для глобального «хапуна». Когда мы уже спускались в метро, за нами по лестнице погналась группа спецназовцев. Уже у самих турникетов они настигли нас и стали хватать в каждую руку по оппозиционеру. Меня остановил «подземный» метрополитеновский милиционер, когда я уже прошел через турникет. Посмотрел мой паспорт и говорит: «А где регистрация? Пройдемте за мной». Он завел меня в участок и со словами: «Еще один россиянин», передал мой паспорт начальнику отделения.
Рядом со мной шмонали по полной программе белорусов. Я уже мысленно попрощался со своей революционной экипировкой. Особенно жалко было терять свой легендарный флаг и все свои фотографии, которые я отснял в Беларуси. Они были у меня с собой на диске, на который я их сбросил со всех флэшек по пути на Майдан. Морально приготовился к принудительному отдыху суток эдак на 15. Тут мне на мобильный позвонил Олег, который проинструктировал меня, что милиционерам надо говорить, что я просто шел в «Макдональдс». «А как же атрибутика?», - спросил я. «А ты что с атрибутикой? Ну, тогда плохо дело!», - «подбодрил» меня Олег.
Но то ли начальнику отделения было лень со мной возиться, то ли он тайно сочувствовал оппозиции, но он не только не стал заводить на меня дело, но и даже не приказал меня обыскать. Он «всего лишь» отобрал у меня паспорт и сказал, что мне его вернут после уплаты штрафа за нарушение правил регистрации. Хотя он и видел мои железнодорожные билеты, подтверждающие, что никаких правил регистрации я не нарушал. Но надо же было ему меня хоть как-то наказать. Кстати, когда я на следующий день пришел за квитанцией на штраф, офицер милиции, посмотрев все те же билеты, сказал, что для граждан РФ регистрация нужна только после 60-ти дней пребывания в РБ. После этого он просто вернул мне паспорт. Я, можно сказать, буквально вышел сухим из воды.
Как выяснилось чуть позднее, всех, кого забрали вместе со мной, отпустили в то же утро. В тот день нам крупно повезло. Ведь сотни людей, которые были в такой же ситуации, уже сидели за решеткой…
Третья ночь. Провокации.
Из Москвы нам прислали флаги России и «Обороны». Один обороновский флаг уже был на Майдане. Мы обвязались тремя российскими и двинулись на Октябрьскую площадь. Чтобы уменьшить вероятность быть схваченными спецназовцами, мы доехали до Майдана на такси, хотя и знали, что с 20-го марта на Октябрьской площади запретили останавливаться такси и личному автотранспорту, а с 21-го – и общественному («сотка» проезжала площадь без остановки). Я попросил таксиста высадить нас на автобусной остановке. Несмотря на энергичное махание гаишника полосатым жезлом перед носом у водителя, мы открыли двери и быстрым шагом прошли к оцеплению, мимо разинувших рот гэбешников. В этот раз на Майдане нас, россиян - оборонцев, было трое. Оля простудилась, трое «региональщиков» уехали в Москву. Остались я, Олег и Коля. Мы водрузили российские стяги на спиннинги и вскоре встали в оцепление.
Эта ночь, по-моему, побила все рекорды по количеству провокаций. В крайней степени странные личности в штатском постоянно атаковали оцепление, пытаясь затеять драку. Но нам было строжайше запрещено словами или действиями как-либо реагировать на их выпады. Даже если кого-нибудь били по лицу, он должен был молча терпеть или уступать место в оцеплении другому, ведь любая драка могла спровоцировать разгон палаточного городка. При этом милиционеры, топтавшиеся около Майдана, хранили во истину олимпийское спокойствие.
Один мужик пытался под съемку журналистов с БТ пронести в палаточный городок 6 бутылок шампанского, но был встречен дружным скандированием «Пьянству бой!». Надо сказать, что с первого же дня основания Майдана на нем был установлен сухой закон и одним из первых лозунгов палаточного городка был «Я сухой!». Распитие любых спиртных напитков было строжайше запрещено, равно как и появление внутри Майдана лиц в нетрезвом состоянии. Не менее строгое табу существовало и на то, чтобы брвть у кого бы то ни было деньги.
Всю ночь вокруг палаточного городка ходил помятого вида мужчина лет 50-ти в спортивном костюме и кроссовках. Судя по всему, в его задачу входило просто расшатывать нервную систему стоявшим в оцеплении. С завидным усердием, достойным лучшего применения, он всячески бранил и издевался над обитателями Майдана.
Более изощренно испытывал нервы собравшихся ни кто иной, как редактор новостей с БТ. Он изображал пьяного, ложился перед видеокамерой со своего телеканала на строй оцепления, пытаясь спровоцировать хоть какую-то потасовку. Но все его усилия оказались напрасны. В следующую ночь он опять пришел, но был разоблачен. Олег, обратившись к нему по имени отчеству, спросил: «А вам не пора новости редактировать?». Но бравый боец идеологического фронта тут же поспешил отойти от нас подальше. За него ответил наш сосед по оцеплению: «А зачем, за него уже Батька все отредактировал!». Потом уже демонстранты стали просто завешивать камеру БТ своими флагами, и вскоре им пришлось уйти восвояси.
Если уж говорить о провокациях, то нельзя не сказать и о мужчине, который пришел к Майдану вечером 21 марта. Лицо его было замотано шарфом. Он объяснил свою законсперированность тем, что является бывшим спецназовцем и заговорщическим тоном сказал: «Ребята, я знаю, что такое спецназ, который вас будет штурмовать. Поэтому я сейчас принесу палки и арматуру, чтобы вы смогли его достойно встретить». Ему тут же ответили: «Не надо нам никакой арматуры! У нас мирная акция. Это провокатор». Замотанный товарищ тут же растворился в толпе.
Давлению со стороны всевозможных силовых структур подвергались не только обитатели палаточного городка. Как стоящим в первом внешнем ряду оцепления лицом к проспекту Незалежности нам было хорошо видно как все машины, водители которых в знак солидарности сигналили, проезжая мимо Майдана, останавливались гаишником, стоявшим чуть поодаль. Те, кто при задержании вел себя тихо, отделывались традиционной взяткой. Тех же, кто не осознавал всей «тяжести» своего проступка и вступал в пререкания с бдительным блюстителем тишины, завозили в арку ближайшего дома, где с ними работал спецназ.
В эту ночь у палаточного городка появилось более менее сносное освещение. Минчане принесли массу разнообразных фонариков и свечей. Часть свечей держали в руках, часть укрепили вокруг оцепления.
Четвертая ночь. Ликвидация.
На этот раз, к нашему удивлению, мы с Олегом прошли на площадь абсолютно беспрепятственно, чего нельзя было сказать о тех, кто пытался что-то пронести на Майдан. Парня, который в тот вечер отважился взять с собой пару столь необходимых в той ситуации биотуалетов (уборную в первую же ночь сделали из открытого канализационного люка, над которым установили палатку), ОМОНовец настиг у самого оцепления и одним ударом по голове сбил с ног. Потом он стал избивать его ногами по почкам. Парня еле отбили и отволокли в палаточный городок вместе с ценным грузом. Он пришел в себя только через пару часов.
В ту ночь все обитатели палаточного городка стали свидетелями довольно символической картины. Сначала над Майданом пролетела группа белых голубей. А некоторое время спустя со стороны президентской резиденции на Октябрьскую площадь двинулась стая ворон. Многими это было расценено как недоброе предзнаменование…
Из восьми человек нашего десанта «Обороны» к последней ночи Майдана остались только мы с Олегом. Для нашего немногочисленного «посольства» на белорусском Майдане выделили отдельную палатку старой туристической модификации, в форме буквы «Л». С обеих сторон укрепили по спиннингу с российским флагом. Третий флаг я набросил себе на плечи. Сбоку палатки наклеили скотчем два плакатика. На одном из них я пафосно написал синим маркером: «За вашу и нашу свободу» и помельче по-белорусски: «Разам нас багата» (Вместе нас много). Олег написал просто и незатейливо: ««Отморозки» из России за свободную Беларусь». Получилось очень даже симпатичное альтернативное посольство России в Беларуси. Жаль только, простоять ему было суждено совсем недолго…
В эту ночь нас в основном развлекали БРСМовцы (Белорусский республиканский союз молодежи – лукашенковский комсомол). Сначала они просто стояли вдалеке от нашей стороны оцепления, держа в руках официозный красно – зеленый флаг Беларуси, в простонародье именуемый «Закат над болотом». Потом они осмелели, подошли ближе и начали скандировать «Лу-ка-шен-ко!». Я набрал полную грудь воздуха и выпалил: «Радзима (Отчизна), свобода, долой Луку урода!». В тот же миг меня поддержали все, кто видел БРСМовцев. Они тут же сникли, поняв, что им нас не перекричать и полезли было в драку, но, видя их явно агрессивные намерения, спецназовцы их вежливо оттеснили. Потом они уже в большем количестве подошли с другой стороны оцепления, приблизились вплотную, но, проскандировав «Фа-ши-сты!», так и не спровоцировали драку и ретировались ни с чем.
Когда к двум часам ночи спала волна атак и провокаций, мы с Олегом смогли буквально полчаса поваляться в нашем относительно хорошо утепленном «посольстве».
Ближе к трем часам ночи практически всех журналистов с Майдана оттеснили на оцепленный милицией пятачок между подземным переходом и проспектом Незалежности. Стало ясно, что сейчас что-то начнется. С трибуны попросили хоть одного журналиста с видеокамерой пройти внутрь оцепления, но никто так и не пришел. Но зато, как я узнал позже, из островка безопасности на Островок свободы перешел журналист Александр Подрабинек со своим профессиональным фотоаппаратом. Он предпочел разделить участь оппозиционеров наблюдению со стороны и отсидел с нами 15 суток в окрестинском СИЗО.
В три часа ночи началась операция по зачистке Майдана. Палаточный городок по периметру окружили черные МАЗы. Из каждого вышло несколько спецназовцев в черном облачении «робокопов». По громкоговорителю начали объявлять: «Ваш митинг несанкционирован. Ваше нахождение здесь незаконно. У вас есть 5 минут, чтобы беспрепятственно покинуть площадь, в противном случае вы будете задержаны и подвергнуты аресту». Но вместо того, чтобы разойтись, все встали в оцепление, сцепившись друг с другом руками в локтях, потом все дружно сели на асфальт и стали скандировать «Милиция с народом!». Тем самым мы до конца отстаивали свой принцип ненасильственного сопротивления и демонстрировали, что агрессия исходит только с одной стороны.
С площади ушло лишь несколько сотрудников спецслужб, внедренных в палаточный городок, под видом оппозиционеров наблюдать за Майданом изнутри. Один из них сбросил с себя опостылевший ему бело-красно-белый флаг и, плюнув на него, потоптал ногами, а потом стал помогать спецназу затаскивать бунтарей в милицейский фургон. Другой такой «засланный казачок» с национальным флагом на плечах решил поразмяться и засветил своему соседу в глаз. Тот недоуменно протянул: «Да ты что, я же свой?!». «Ах, ты свой, тогда еще получи!», - ответил ретивый чекист и посадил ему фонарь под другой глаз.
С трибуны к ОМОНовцам с умиротворяющей речью обращалась женщина: «Подумайте о своих матерях, о своем доме! У нас с вами одна Родина! Нам жить вместе, не надо нас бить!». Но к мордобитию у ОМОНовцев был индивидуальный подход. Меня, например, просто выдернули за руку и затолкали в грузовик. Кого-то били по рукам дубинкой, чтобы разорвать цепочку. Особенно доставалось тем, кто упорно сопротивлялся или ложился плашмя на асфальт. Таких приходилось брать за руки, за ноги, и затаскивать на руках в МАЗ. Особо «идейные» ОМОНовцы дубасили всех подряд, что было мочи. Потом, в СИЗО, мне на глаза то и дело попадались майдановцы с ссадинами на лице, со свежими шрамами. У одного из них я увидел рассеченный ровно посредине лоб, от волос до переносицы. Корреспонденту газеты «The Wall Street Journal» Алану Каллисону при задержании сломали руку и два ребра.
Тот, кто планировал разгон палаточного городка, явно не рассчитывал на такое большое количество задержанных. Спецфургоны были забиты до отказа. К сидячим садились на колени, стоячие стояли впритык друг к другу. ОМОНовцы даже разрешили открыть люк и все окна – дышать было нечем. Как только за нами закрыли двери МАЗа, почти все, как по команде (возможно инстинктивно, возможно для снятия стресса и агрессии у спецназовцев, или для самоуспокоения) начали петь молитву. Помолившись и убедившись, что никто не собирается их избивать, оппозиционеры начали приходить в себя. Первым делом взялись за мобильники, начали сообщать родным и друзьям о своем аресте. Один парень дозвонился до известного белорусского писателя, сторонника оппозиции. И все стали называть свои имена, фамилии и места жительства, для составления списка задержанных. Я сказал про себя и Олега. Олег в это время позвонил на «Эхо Москвы» и рассказал обо всем случившемся подробнее.
В дороге, со временем, народ расслабился, начал шутить. Кто-то осмелел до того, что во весь голос спросил у ОМОНовца: «А вы не боитесь ехать вместе с террористами?» Бравый спецназовец не нашелся, что ответить, и грозно прошипел, ткнув в «шутника» пальцем: «Я тебя запомнил!». Потом, в СИЗО, он подошел к нему и со словами «Дорогой ты мой, я же тебя сейчас убивать буду!», - увел в неизвестном направлении. Видимо, мочить в сортире.
Окрестинский централ, ветер северный
По прибытии в СИЗО на улице Окрестина всех, кто был в машине, сначала построили на улице вдоль стены, во дворе, в два ряда. Через 20 минут нас уже выстроили лицом к стене на втором этаже здания. Сказали снять ремни, шнурки и шарфы.
Сотрудники СИЗО долго ходили по зданию с круглыми глазами. Не могли представить, как они справятся с оформлением такого количества народа. К «бумаготворчеству» был привлечен весь штатный состав СИЗО и все участвовавшие в спецоперации ОМОНовцы. Потом менты жаловались своему начальству, что у них получился 28-часовой рабочий день, а во время отсидки оппозиционеров к их охране даже привлекли гаишников, которые отличались крайне агрессивным поведением (наверное из-за того, что терпели немалые убытки в отрыве от дорожной кормушки). Последних манифестантов привели с улицы днем. То есть, людей полдня держали без движения стоящими на морозе -8°С. Нам повезло больше, так как нас взяли на Майдане в числе первых (мы сидели ближе всех к проспекту), и в числе первых привезли в СИЗО.
Сначала спецназовцы откровенно злобствовали, обзывались, не давали даже голову повернуть. Тем, кто пытался объясняться с ОМОНовцами на белорусском, они приказывали: «Говори по-нормальному!». Сотрудники СИЗО вели себя более корректно. «Цепные же псы режима» подобрели только под утро, после нашего пятичасового стояния у стены. Мы начали открыто общаться, прислонившись спиной к стене, угощать друг друга всякой съедобной мелочью, у кого что было. Моя соседка даже вытерла лицо и руки влажной салфеткой, потом накрасила губы, сделала легкий макияж и обработала подмышки дезодорантом. Все-таки, женщина в любой ситуации остается женщиной…
Для оформления вновь прибывших заключенных на несколько человек выделяли одного спецназовца из тех, что нас зачищали на площади. Я попал в тройку «шахидов», как нас называли ОМОНовцы за то, что у всех нас были бородки. Куратором у нас оказался мой тезка – Эдуард, родившийся ровно на месяц раньше меня: 27 ноября 1973-го года. Благодаря этому между нами установились крайне доверительные отношения. Мы постоянно откровенно общались на самые опасные темы. Да так, что на меня оборачивались все окружавшие нас работники милиции.
Один из них, узнав, что я из Москвы, спросил: «А зачем вы приехали? Вам заплатили?». «Да, - отвечаю, - конечно, обещали по 100 баксов в час, но так и не заплатили. Короче, кинули нас на бабки!». Самое интересное, что он воспринял мои слова всерьез.
Так, с шутками и прибаутками, мы добрались до кабинета, где оформляли протоколы задержания. Все рапорта на всех задержанных были одинаковы: «Принимал активное участие в несанкционированном митинге, скандировал антигосударственные лозунги «Живе (так, по-русски, было в тексте) Беларусь», «Долой Лукашенко» и т.д. На это я заметил, что, во-первых, в рапорте не поясняется, в чем именно выражалась моя активность, во-вторых, лозунг «Жыве Беларусь» - по определению не может быть антигосударственным, а лозунг «Долой Лукашенко» - просто не скандируется, да и не звучал он на Майдане. «Могли бы придумать что-нибудь поправдоподобнее», - заметил я и добавил: «а можно я в протоколах напишу просто: «Брехня?». «Можно!», - хором ответили милиционеры. Но все же какие-то вещи в протоколах соответствовали действительности (то же участие в несанкционированном митинге было бы глупо отрицать) и я написал: «С протоколом согласен частично». А мой коллега по палаточному городку решил отличиться и вывел: «Дяденька, простите меня, пожалуйста. Я больше так не буду». «Вот, сразу видно юридически грамотного человека», - пошутил мой тезка из спецназа.
Все бумаги окончательно оформили лишь к вечеру. Пришел черед размещать нас по камерам. Всех иностранцев отсортировали отдельно, а на нас с Олегом Козловским завели дополнительные протоколы - за нарушение правил регистрации. Опять по той же 185-ой статье Административного кодекса РБ, по которой меня уже безуспешно пытались оштрафовать. Только на этот раз КГБшник уверял, что соглашение, по которому россиянин может находиться в Беларуси без регистрации в течение 60 дней, еще не ратифицировано. Забегая вперед, скажу, что на второй раз штраф тоже не пришлось платить – отделался предупреждением.
Пока окончательно определяли место отсидки иностранцев, мы успели сменить две камеры, и затем оказались в кабинете, где хранились личные вещи, в следующем составе: два россиянина (мы с Олегом), один украинец (Павел Салыга - представитель «Поры»), и один поляк - Мариуш Машкевич, экс– посол Польши в Беларуси с 1998 по 2002 гг.). Как оказалось позднее, Мариуш хорошо знал Милинкевича еще с 1994-го года (когда первый из них работал консулом в Гродно, а второй занимал должность заместителя председателя Гродненского горисполкома) и сейчас приехал поддержать его в трудную минуту. Было еще две полячки: мачеха Мариуша - Катерина (позднее ей присудили 3 суток ареста) и молоденькая журналистка из «Газеты выборча» - Вероника Самолиньска (ее посадили на 10 суток).
Во время нашего пребывания в комнате с вещами, к нам зашел заместитель министра внутренних дел и прочитал нам минилекцию о правильном поведении иностранцев в Беларуси. По его словам, местной политикой они не должны интересоваться принципиально. Только туризм, и строго в пределах экскурсионной группы. Шаг влево, вправо - вмешательство во внутренние дела и подрыв стабильности республики. Сначала он набросился на поляков: «Зачем вы сюда приехали? Революцию делать? У себя в Польше устраивайте революцию! Я вот когда у вас был, меня прессовали на каждом шагу, разве это порядок»? Потом настала наша очередь: «Что, тоже революционеры»? «Да нет, просто посмотреть приехали», - поскромничал Олег. Затем настала очередь украинца: «Что, снова Майдана захотелось? На вашем же Майдане все сало съели!».
Вскоре после этой словесной экзекуции нас тщательно обыскали и проводили в камеру № 21, на третьем этаже старого корпуса СИЗО. В тот день нас так ни разу и не покормили, хотя должны были и даже обещали.
Обстановка в камере была спартанская. Размером она была где-то 3 на 6 м. Справа от двери был сортир типа «параша»: на небольшой возвышенности красовалась дыра в канализацию, обрамленная местом для ног. Никаких «архитектурных излишеств» типа кабинки с унитазом не было и в помине. Параша была отделена от умывальника с ледяной водой небольшой перегородкой высотой где-то 1,5 метра. Потом мы украсили низ параши нашими «любимыми» диктаторами: Лукашенко, Путиным, Ниязовым, Кастро, Милошивечем и др. В центре камеры была большая деревянная лежанка. Ни матрасов ни одеял на ней не было. На ней мы и спали вповалку, укутавшись в свои куртки. Экстрима нам добавляло и то, что в поистине зимнюю погоду у нас не закрывалось до конца окно. В итоге, практически все простудились.
Казенное питание («баланда») было двухразовым. На завтрак «кирзовая» каша с чаем. На обед - суп, каша с котлетой и все тот же чайный напиток. Ели мы это не всегда, но зато всегда сдвигали кружки и кричали наш ритуальный тост: «Жыве Беларусь!!!». Тут же из соседних камер слышался отзыв: «Жыве!».
Компания в нашей камере подобралась прекрасная! Первыми обитателями нашей камеры стали мы с Олегом, украинец Паша и Мариуш Машкевич. Потом была некоторая ротация. В субботу вечером, 25 марта, привели Павла Шеремета (его освободили днем, 27 марта). 24 марта к нам на одну ночь подселили украинца Артура. 29-го Мариуш ушел в госпиталь на обследование (в день освобождения он под предлогом того, что ему надо забрать свои вещи, пришел с нами попрощаться). Вместо него привели гражданина РФ Сергея Баранова, получившего 10 суток за то, что он проходил мимо Октябрьской площади с колбасой. С 28 марта по 3 апреля с нами сидел Самвел Сагателян. С 27 марта и до конца срока с нами был представитель славной диссидентской династии и главный редактор правозащитного информационного агентства «ПРИМА-news» Александр Подрабинек.
Мариуш обучил нас куплету и припеву из песни Яцека Качмарского (польского барда, прославившегося во времена активности «Солидарности»). Они стали гимном нашей камеры, который мы хором исполняли каждый день. По вентиляции нам подпевал польский журналист Петр из соседней камеры. Когда у него был день рождения, он зашел к нам с огромным тортом, точнее с тем, что от него осталось, после пиршества в его камере. Мы съели по кусочку и передали в соседнюю камеру солидную сердцевину торта. Восторгу соседей не было предела. Получился пир на три камеры.
27-го марта нас повезли на суд. Я попросил адвоката, говорил, что был на Октябрьской площади в качестве наблюдателя – журналиста и антигосударственных лозунгов не выкрикивал. Но у них было уже все заранее расписано. Суд больше походил на конвейер. Всем моим сокамерникам, как и мне, вкатили «на полную катушку» - по 15 суток административного ареста. Мариушу не помог ни адвокат, ни вызов двух свидетелей спецназовцев, которые его задерживали. Несколько часов нас вчетвером продержали в маленькой камере, размером 1,5 на 1,5 м., с цементной лавкой. Когда выводили в туалет, я встретил своего веселого тезку-спецназовца Эдуарда. Познакомил его с моими новыми друзьями. Вопреки инструкциям, он даже подержал дверь в нашу коморку открытой, чтобы не было так душно. Еще одна приятная неожиданность. Вдруг распахнулась дверь, и к нам в камеру впорхнула Кристина и быстренько поцеловала каждого в щеку. Все были в восторге от такого дерзкого и приятного выражения поддержки.
По пути в наше родное СИЗО сопровождавшие нас милиционеры раскрыли нам глаза на реальное положение дел в далекой Америке. «Вы думаете в США лучше живут? Как бы не так! У них там только 20% богатых, все остальные – бедные. И вообще, зачем вы пошли на Октябрьскую площадь? Если уж так не терпелось узнать, что там происходит, сели бы в автобус, который мимо проходит и посмотрели бы из окна». Я говорю: «А еще лучше по БТ обо всем узнать». По крайней мере, для наших провожатых, судя по всему, именно БТ являлся источником знаний…
На следующий день нас повели на допрос. Он проходил в виде видеосъемки «дружеской» беседы с сотрудником КГБ. При этом еще присутствовал оператор в штатском и два офицера постарше, в соседней комнате. В отличие от своих сокамерников, Олега и Паши, я сразу отказался от видеозаписи допроса. Следователь слегка опешил и спросил меня, чем я мотивирую свой отказ. Я ответил, что фрагменты видеозаписи с моим участием могут быть использованы при монтаже какого-нибудь пропагандистского фильма. «Есть ведь такая вероятность?», - спросил я. «Ну да, есть», - нехотя признал он, отводя взгляд. «И все-таки, давайте попробуем», - сказал он и приказал включить камеру. «Ваши фамилия, имя, отчество, место работы», - нервно прокричал настойчивый следователь. Я закинул ногу на ногу, скрестил руки на груди и молчу. «Так и будете молчать?», - разочарованно протянул он. Я утвердительно кивнул головой. Камеру выключили. «И отверните ее, пожалуйста», - попросил я, и прицел объектива повернули к другой стенке.
Потом пошли вопросы: когда вы приехали в Беларусь, с какой целью и т.д.» Я начал рассказывать все, по журналистской легенде.
Вам платили деньги за поездку?
Оплатили только ж/д билеты в плацкарте.
Как же так, газета СПС и так мало заплатили?
Ну значит таково их финансовое положение.
А инструктаж перед поездкой в Беларусь с вами проводили?
Да.
А что вам на нем говорили? (следователь заметно оживился, очевидно в предвкушении раскрытия шпионского заговора).
Нам объясняли специфику белорусского законодательства, права и обязанности журналистов, присутствующих на избирательных участках в день выборов.
А вы были в Минске на митинге 19 марта?
Естественно. Как всякий нормальный журналист, желающий подготовить хороший репортаж.
А по ночам оставались на Октябрьской площади?
Да, для сбора материала необходимо быть в гуще событий.
И какая атмосфера была на площади?
Доброжелательная, сплоченная. Атмосфера островка свободы. Пьяных, наркоманов и проституток я там не видел.
Да, да, понятно, - разочарованно выдохнул он.
Тут в кабинет вошел мужчина в штатском. «Ну, думаю, на этом мы можем закончить нашу беседу. Можем?», - обратился следователь к вошедшему чекисту. «Да», - ответил тот. И я, попрощавшись, вышел.
До суда было запрещено передавать нам давать передачи, и выручали только «посылки» польского консула, которые он передавал Мариушу каждый день. Потом передачи нам носили почти каждый день, а бывало и по две в день на человека, или в один день все получали по передаче. Их передавали как отдельные граждане, так и организации: оппозиционные, правозащитные, журналистские.
Украинский консул встречался со своими согражданами раз пять. Выражал свою поддержку, рассказывал новости о реакции в Украине и в мире на их задержание. МИД Украины выступил со специальным заявлением по этому поводу. Консул принес всем арестантам заключение американской международной правозащитной организации о неправомерности их задержания. Наш же консул в день задержания встретился с Олегом (про других арестованных граждан РФ он на тот момент вообще не знал). Олегу было сказано, что он нарушил законы РБ и потому не может рассчитывать на какое-либо заступничество или поддержку со стороны официальной России. При этом он абсолютно ничего не передал российским заключенным, даже зубную щетку. Через несколько дней консул встретился со мной и Подрабинеком. Оказалось, что он работал в якутском лагере, когда там сидел Саша Подрабинек по политической статье.
Мне консул передал, что мой отец звонил в посольство и интересовался моим здоровьем. Тут надо сказать, что я на второй день заключения пошел к врачу с жалобой на сильный кашель. Он меня послушал, померил температуру – она была 37.2 градуса – и сказал, что мне надо лечь в госпиталь, но я письменно отказался от госпитализации, и тогда мне просто сделали два укола. И я пошел обратно в свою камеру. Следующий за мной пациент, Павел Шеремет, когда вернулся в камеру сказал, что доктор в ужасе от моего состояния, что у меня острый бронхит с подозрением на пневмонию.
На встрече с консулом я его попросил передать отцу, что со мной уже все в порядке. А консулу сказал, что на самом деле мне нужны лекарства от бронхита, одеяло, зубная щетка, газеты, и что-нибудь из еды. Начальник СИЗО, присутствовавший на нашей встрече, запретил принести только радиоприемник.
Консул еще спросил, почему я отказался от госпитализации. Я развел руками и сказал: «А как же я такую хорошую компанию оставлю: Павел Шеремет, бывший польский посол…». Консул сразу: «А вы там не поддаетесь на польскую пропаганду?». Я: «Да нет, что вы, держимся, стойко отбиваем атаки ЦРУ-шной агитации! Не поддаемся тлетворному влиянию Запада!». Консул как-то замялся (видимо не ожидал от меня такого политически грамотного ответа), а начальник СИЗО сказал: «Ну и правильно сделали, что отказались от госпитализации, потому что время проведения в госпитале не засчитывается в срок ареста. Вы бы и компанию потеряли, и срок себе продлили».
Через день представитель российского посольства вместе с нашим «оборонцем» Колей передали мне все, что я заказывал. (Правда, на этот заказ российское консульство не потратило ни копейки - все было куплено на деньги оппозиции). После этого никто из родного российского посольства к нам в СИЗО не приходил…
7 апреля, в последний день заключения, нас повезли на «видеодактиллоскопическую экспертизу». Подвели к стене со шкалой роста и сняли каждого на видео со всех сторон - для своей картотеки. Затем взяли отпечатки пальцев и ладоней рук. Во время этой длительной процедуры я разговорился с офицером, проделывающим данную операцию. Он спросил меня: «А почему же вы не поедете в США наблюдать за соблюдением прав человека?». На что я ответил: «Во-первых, в США достаточно давно действует довольно разветвленная сеть своих сильных правозащитных организаций. Во-вторых, наблюдать за соблюдением прав человека в США – все равно, что в Беларуси наблюдать за процессом выращивания картофеля»…
Просто так нас отпускать не хотели. Чтобы мы в ближайшее время не портили Батьке настроение своим присутствием и не подорвали, ненароком, основы государственного строя, нам запретили въезд в РБ на год. Сначала нам клятвенно пообещали дать два дня на добровольную депортацию в обмен на покупку билетов за свой счет. Потом, в 1 час ночи 8 апреля (а по постановлению суда нас должны были отпустить в 3 часа ночи) к нам в СИЗО завалились два офицера МВД. Лица у них были весьма помятые – видно было, что их недавно по тревоге вынули из теплых постелей. Они нам сразу официально заявили, что в связи с изменившимися обстоятельствами нас высылают немедленно, ближайшим же поездом. Нам не дадут даже заехать за личными вещами, которые мы оставили в квартире знакомых. Тут я не выдержал и сказал: «Вы же обещали, что у нас будет два дня на выезд из Минска!». На это сотрудник МВД ответил: «Ну что, еще 7 суток захотели посидеть?».
После выдачи вещей отбывавших вместе с нами в СИЗО 15 суток, нас погрузили в иномарку на территории изолятора - во избежании несанкционированных контактов с прессой. Под покровом ночи мы поехали в паспортно-визовую контору. Поначалу сопровождавший нас милиционер нервничал и не давал разговаривать по мобильному, но потом ничего, привык. Но вдоволь мы наобщались только в паспортном столе, когда нас с Олегом оставили вдвоем в пустом просторном холе второго этажа. Созвонились с нашими оборонцами, которые весь день нас разыскивали, навьюченные нашим багажом. Договорились встретиться на вокзале. Поговорил со своей женой Яной, которая за время моей отсидки заваливала российский МИД, Администрацию президента и наше посольство в Беларуси обращениями с требованием моего скорейшего освобождения. Она одна делала для моего вызволения из «лукашенковских казиматов» больше, чем все наши официальные структуры вместе взятые. Не менее активно боролись за освобождение россиян и активисты «Обороны», которые чуть ли не каждый день пикетировали МИД или белорусские представительства в Москве, Екатеринбурге, Мурманске и других городах России. Огромное им спасибо! Отдельная благодарность Павлу Шеремету, который поднял информационную волну в СМИ по поводу реальных условий нашего содержания в окрестинском СИЗО и прелестей «особого пути» к демократии по-белорусски.
После того, как провожатые забрали наши паспорта, мы поехали на вокзал, где нас уже ждали наши друзья из «Обороны» и белорусские оппозиционеры. Нам с Олегом вручили по гвоздике, перевязанной джинсовой ленточкой. Мы купили билеты, и МВДшники сделали с них копии. На перроне мы сфотографировались с развернутым флагом «Обороны», при этом я еще поднял над собой российский стяг. У четырех наших провожатых от такой наглости аж челюсти на асфальт попадали. Когда пришел поезд, я попрощался с офицером милиции, сказав ему: «Привет Батьке!». Мы с соратниками дружно крикнули «Жыве Беларусь» и зашли в свой вагон.
В Москве нас встретили как героев, по высшему разряду. Среди встречающих был депутат Мосгордумы от СПС Иван Новицкий, который возглавлял список объединенной демократической оппозиции на московских выборах, человек 20 оборонцев, ну и, конечно, наши с Олегом родственники. Шампанское лилось рекой, мне и Олегу вручили охапку красных и белых гвоздик, воздушные шарики, разве что оркестра не было.
***
Для того, чтобы понять, что лукашенковский режим обречен на вымирание, достаточно вспомнить, что на протяжении нескольких последних веков во всем мире прослеживается четкая тенденция установления все большего контроля народа над
