Я с большим внимание прочел публикацию Николая Янкойтя, перепечатанную «НН» с сайта «КуКу.Орг» И решил ответить.
И вот почему.
Когда-то некто Заметалин сказал обо мне, что я – провинциальный школьный учитель. Я горжусь этим званием и не скрываю этой страницы своей биографии – как, впрочем, и любой другой страницы. Пять лет работы в средней школе стали школой для меня самого. Хорошей школой. И был я, как утверждают мои выпускники, не самым плохим учителем.
В этом качестве мне довелось несколько раз участвовать в обсуждении проектов школьных программ по литературе, проходивших по инициативе Министерства образования БССС, а потом уже Республики Беларусь. Могу сказать, что полемика шла не шуточная: главный заказчик программы – государство – не давало ответа на вопрос, зачем в школе преподавать литературу. Ответ на него означал бы ответ и на другие вопросы – сколько часов и в каких классах необходимы, каких писателей и какие произведения изучать и в каком объеме. А государство ответа на него не давало. И не дает.
Не дает, потому что сначала нужно определиться в принципе, какой человек нужен суверенной Республике Беларусь.
А действительно — какой?
Сегодня господствует концепция делегирования права распоряжаться своим материальным благополучием, свободой и даже жизнью – государству. Так сказать, «родина слышит, родина знает…». Государству сегодня – по его мнению – нужны послушные работники, не претендующие на свободу выбора. Отсюда постоянное снижения роли гуманитарного знания в образовательном процессе. Отсюда унижение гуманитарного знания в университетской и академической науке. Сокращение часов, слияние кафедр, факультетов и академических институтов – это все оттуда. Любой авторитарный и ксенофобский режим закрывает двери литературе, истории, философии, говоря: это – лишнее. Правильно: если потребности человека сводятся к чарке и шкварке, Кант и Стендаль ему не нужны.
Русская литература в качестве самостоятельного предмета осталась белорусской школе в наследство от школы советской. Тогда это казалось оправданным и разумным. Не было ни учебников, ни программ, ни переводов на белорусский язык обязательного для культурного человека комплекса текстов мировой классики. Но сейчас прошло двадцать с лишним лет. Над словами одного из депутатов Верховного Совета 12-го созыва о том, что «Усадим студентов – они переведут!» уже можно не смеяться: выросла большая школа переводчиков с основных мировых языков на белорусский язык. Так что теоретически мировую литературу можно преподавать не только на русском, но и на белорусском (преимущественно, пока есть не переведенные тексты) языке. А собранная Михасём Скоблой антология «Галасы з-за небакраю» показывает, что историю мировой поэзии уже сегодня можно преподавать по-белорусски.
Вопрос ограничения гуманитарной подготовки великими текстами русской литературы невозможно свести к борьбе с концепцией агрессивного «русского мира»: не укладываются в эту концепцию ни «Евгений Онегин», ни «Герой нашего времени», ни «Война и мир», ни «Дама с собачкой». Я потому и приветствую публикацию Николая Янкойтя, что он ставит вопрос не об «имперской сущности русской литературы» (это глупость – тогда и английская литература, и французская, и бельгийская с японской должны отчитываться за имперскую сущность). Янкойть говорит о другом.
В советской школе господствовал метод идейно-тематического анализа литературного текста. «Темное царство», «обломовщина», «лишние люди», «свинцовые мерзости жизни» и «город желтого дьявола» — штампы, которые были крайне удобны для воспитания борцов с мировым империализмом. Была одна программа, одни тексты, одна история литературы, строившаяся в соответствии со статьями Ленина «Памяти Герцена», «Партийная организация и партийная литература» и «Лев Толстой как зеркало русской революции». Альтернатива не обсуждалась. И из мировой литературы отбиралось то, что, в какой-то мере, все эти штампы и догмы могло иллюстрировать. Отсюда «Мещанин во дворянстве» и «Гобсек» (обличаем буржуазию), «Паломничество Чайльд-Гарольда» (протест против современности) и «Ванина Ванини» (образ революционера). В средних классах – «Овод» (ну, с этим все понятно).
И только в пятом классе на минуту появлялись фрагменты из «Одиссеи» и «Дон-Кихота». И – все! На Шекспире и Гете концепция давала сбой, но их тоже не могли обойти, потому их преподавали в конце учебного года, когда и учителям, и ученикам было уже не до таких сложных текстов.
Так было в то время, когда учили меня и учился я.
Сейчас ситуация, как я понимаю, еще хуже, потому что количество часов на преподавание литературы катастрофически уменьшилось.
Действительно, пора пересмотреть концепцию.
Если мы уходим от ленинской (и сталинской) концепции, пора ответить на вопрос: какова цель преподавания литературы в средней школе?
Могу предложить свой ответ.
В начальной школе мы должны научить ребенка читать и понимать прочитанное на уровне фабулы (истории, рассказанной в тексте) и образа.
В средних звеньях мы должны выработать у подростка привычку читать и получать от прочитанного удовольствие.
В старших классах и колледжах мы должны научить школьника анализировать прочитанное (дать инструментарий анализа литературного текста) и делать из него самостоятельные выводы.
Необходимость первой стадии литературного образования понятна даже Министерству финансов Республики Беларусь, постоянно сражающегося за экономию бюджетных денег. Без этой стадии человек не сможет вообще получать информацию и внятно излагать свои мысли. И здесь безразлично, какие тексты читает ребенок. Понятно, что будет читать стихи, легкие рассказы и сказки. И тут найдут себе место и Змитрок Бядуля с Михасем Лыньковым, и Михаил Пришвин с Виталием Бианки, и Ханс Кристиан Андерсен с Шарлем Перро – эти, правда, в адаптированном варианте.
Вторая стадия – воспитание человека, умеющего заниматься самовоспитанием и самообразованием. Подросток должен понять, что читать – это в кайф, это в удовольствие. И здесь героем урока должен стать литературный сюжет. Не нужно заставлять несчастного ребенка зубрить «Скажи-ка, дядя, ведь недаром» не из-за якобы имперских воззрений Лермонтова. А просто потому, что ему это не интересно. Он в этом звене школы должен пройти путь от сказки через детектив и фантастику к сюжетной психологической прозе. И пусть даже сказка будет написана немцем Гофманом, детектив – англичанином Честертоном, фантастика – французом Экзюпери, а психологическую прозу представит сентиментальная повесть Троепольского «Белый Бим Черное Ухо» — лишь бы не «Муму», которая уже лет восемьдесят никаких эмоций, кроме ненависти, даже у меня не возбуждает.
А вот в старших классах юношей и девушек нужно учить анализу. Именно здесь нужны высочайшие образцы мировой литературы. Им нужно объяснить, как устроена трагедия и комедия, что такое – роман, почему существуют «вечные образы». Вот здесь каждый школьный учитель должен получить возможность выбрать из некоторого числа мировых авторов. Поверьте, «Войну и мир» и «Преступление и наказание» все равно хороший учитель в программе оставит – рядом с Шекспиром и Шиллером, Стендалем и Сенкевичем. Эти тексты дают великолепный материал для серьезных размышлений взрослеющих ребят. Главное – не заставлять их заучивать те штампы, которые зафиксированы в старых советских учебниках.
Сейчас проблема еще и в другом. В количестве часов на гуманитарную подготовку. Их значительно меньше. Отсюда уменьшается и объем преподавания литературы. Это очень плохо. Потому что государству в его нынешнем идеологическом виде читатели «Преступления и наказания» и «Хаджи-Мурата» так же опасны, как читатели «Дзядов» и «Колосов под серпом твоим». И читатели «Красного и черного», «451 градуса по Фаренгейту» и «Дон-Кихота» воспринимаются им как враги, с которыми нужно бороться. В этом – проблема.
Но ведь только читатели понимают, что они защищают не территорию, в центре которой стоит холодильник с продуктами, а – Родину и любимых людей. Только они способны вытерпеть голод – ради будущего.
Александр Федута, кандидат филологических наук, пушкинист
