Лауреат Нобелевской премии по литературе Светлана Алексиевич накануне поездки в Стокгольм дала большое интервью Би-би-си.
Отвечая на вопрос, не кажется ли ей, что критически писать о событиях в России легче, когда живешь в Беларуси, она отмечает:
«Дело в том, что то, чем я уже почти 40 лет занималась, — я писала историю утопии, вот этой красной утопии, красной империи, которая властвовала почти 100 лет. Я ездила не только по России, но и по Украине и Казахстану — по всему тому пространству, что недавно было Советским Союзом. Конечно, больше всего по России, потому что в России этот эксперимент дошел до конца.
Если в Беларуси время как бы остановилось, — мы еще живем в условиях смеси социализма и, даже не знаю, императорского такого президентства, — то в России абсолютно чистый эксперимент доведён до конца. Остался красный человек после красной империи. И вот это промежуточное состояние, когда он шарахается то в религию, то готов шарахаться в фашизм, милитаризм. Там легче проследить происходящие процессы. У нас иначе — мы как бы живем все еще в полусоветском времени.
— Как вы думаете, почему так произошло в России после периода, когда создавалось впечатление, что эта страна становится более открытой и демократичной?
— Об этом очень хорошо у Шаламова есть. Шаламов, который просидел 17 лет в лагерях, и лучший, я считаю, писатель ХХ века. Его «Колымские рассказы» — великое произведение. У него есть такая фраза, что лагерный опыт развращает и палача, и жертву. Я думаю, что нельзя выйти из лагеря — того лагеря, в котором мы жили почти 100 лет, — и быть свободными сразу. Свобода — это не швейцарский шоколад или финская бумага, или «Бентли», которые у нас сейчас по улицам ходят. Свобода – это состояние, навыки жизни, которых у нас абсолютно нет.
Мы были наивные в 90-е годы, когда думали, что вот не будет коммунистов, — и мгновенно будет та новая другая жизнь, и мы будем свободными. Оказалось, что идти к свободе – это путь, долгий путь. Вот этот красный человек, когда вышел из лагеря, оказалось, что у него нет навыков для этой новой жизни. И конечно, он опять отказался от свободы и вернулся в то, что он знал — милитаризм, рабство — все то же самое. У меня последняя книга так и называется – «Время секонд-хенд».
— А можно ли было избежать этого явления?
— История не любит сослагательного наклонения. Всё произошло уже. Но мне кажется, что
большую ответственность несёт элита, которая во время коммунизма хорошо сидела на кухне и мечтала. А когда пришлось строить новую жизнь, оказалась совершенно неспособна — не имела ни идей, ни знаний, как это делать, как объяснить народу. И сама не знала путей, по каким и как идти.
Рядом с нами есть Польша, есть Прибалтика, которым удалось избежать того, что происходит в Беларуси и России. Видимо, там другая историческая память, другие ментальные навыки. Здесь этого не было.
