Переводчица Светлана Рогач в этом году отметилась как лауреат премии «Дебют» в номинации «Перевод». С «Нашей Нивой» Светлана поделилась мыслями о белорусской литературной жизни, рассказала, как стала переводчицей и почему никогда не будет работать в школе.
«Наша Нива»: Сначала расскажите о себе немного. Откуда вы?
Светлана Рогач: Я сама из Вилейки, из семьи учителей истории. Вся семья гуманитарии. Отучилась там в школе, потом — в Минске, в филологическом классе лицея БГУ. Затем поступила в БГУ на филфак. Изучала основным языком польский. Вторым выбрала чешский.
«НН»: А почему решили поступать именно на филфак? В плане денег в Беларуси нужно выбирать другие специальности. Я думаю, вы уже поняли это, когда поступали.
СР: Я понимала также, что если стану экономистом, то буду бездарным экономистом. Пойду в IT — стану бездарным айтишником. А если займусь языками, то, может быть, из меня получится хороший филолог.
«НН»: И получился?
СР: Ну, хочется в это верить. Я много для этого работала, скажем так.
«НН»: Хорошо. А что поразило девочку из Вилейки в Минске, когда вы перебрались в столицу?
СР: В Минске я бывала и раньше, поэтому город, скажем так, уже не был для меня каким-то необычным. А в лицее БГУ больше всего меня поразил уровень образования. Несравнимо, конечно, с гимназией в Вилейке, где я училась.
«НН»: А родители вас не отговаривали переезжать в Минск?
СР: Нет, наоборот — поддерживали.
«НН»: Когда вы поступали, то как выбирали специальность? И почему?
СР: Я всегда интересовалась славянскими языками. Тем более, боялась, что английский я, честно говоря, не потяну. А на филфаке такая система, что не каждый год можно поступить на любой язык. В тот год, когда поступала я, был только польский из славянских языков.
А когда я выбирала дополнительный язык, то выбор был. Решила взять чешский в дополнение к польскому, так как он также западнославянский, и плюс — в голове был такой романтичный красивый образ этой страны. Хотя до того я в Чехии не бывала.
«НН»: А когда вы решили стать переводчицей? Еще во время учебы?
СР: Ну… в университете у меня не было такого четкого плана на жизнь. У меня его и сейчас, честно говоря, нет. Но думала, что, может быть, останусь преподавателем в БГУ. Получилось, правда, иначе. Я сейчас работаю в частной фирме, преподаю на курсах польского языка.
«НН»: А вернуться в Вилейку не думали?
СР: Нет — там нет работы. Разве только в школе, и то не всегда. А в школе я работать не хочу, ни в Вилейке, ни в Минске. Мои родители, учителя, от любой работы в школе меня тоже очень сильно отговаривали. Наша школа сегодня, мягко говоря, в состоянии кризиса.
«НН»: В плане знаний или в плане денег?
СР: Во всех планах, я боюсь. В плане руководства тоже. Насколько я знаю от родителей, любые изменения в министерстве образования — например, если меняется министр — влекут за собой какие-то реформы и эксперименты на детях. Изменения в программе, всякое такое… Я частью этого быть не хочу. Да и не хочу менять свои взгляды, продвигать какую-то идеологию или что-то такое. Мне это не интересно.
«НН»: А если вернуться к переводческой деятельности — когда все же начали и почему?
СР: В принципе, мне всегда казалось, что я буду переводчицей, еще в школе я так думала. Не писательницей — создавать что-то новое меня не так влекло. Может, от недостатка креатива… А вот переводить нравилось: если что-то, что существует на одном языке, начинает существовать на другом, будто бы такое же, но в то же время разное… Это я люблю.
Более-менее серьезно я начала переводить на втором курсе, когда учила чешский. У меня преподавал Сергей Смотриченко, известный в богемистике человек, куратор книжной серии «Чешская коллекция». Он мне предложил перевести небольшую повесть в качестве курсовой. Я сделала, ему, кажется, понравилось. Впоследствии он еще давал мне задания… И потом я начала переводить для «Чешской коллекции».
Также переводила с польского и словацкого для журналов «Arche» и «Макулатура». Словацкий очень легко понимать, когда уже знаешь чешский и польский. Также несколько моих переводов вышло в интернет-журнале «Прайдзісвет».
«НН»: Наоборот — с белорусского на чешский — тоже переводите?
СР: Нет. Здесь нужно очень хорошо уже знать язык, быть в нем. Лучше, чтобы это все же делали носители языка. Ведь определенные оттенки, тонкости — это совсем другой уровень знания языка. Для этого вообще лучше пожить продолжительное время в стране. Просто знать язык на академическом уровне, чтобы переводить с него — достаточно. Чтобы переводить на него — нет.
«НН»: А за современной белорусской литературой следите?
СР: Стараюсь. Но не всегда хватает времени.
«НН»: Нравится что-то?
СР: Ой, сложно ответить… Знаете, мне очень стыдно, но в последнее время я читаю не белорусскую литературу, а иностранную на белорусском языке. Я знала, что вы меня об этом спросите и специально сегодня посмотрела на свою полочку. Книг на белорусском там много, но это не белорусы (улыбается). Я больше слежу за переводами на белорусский.
«НН»: Кто из белорусских писателей достоин перевода, на ваш взгляд?
СР: А всех, кто достоин, перевели. Короткевич, Бахаревич тоже, кажется… Наталка Бабина.
«НН»: А за чешской, словацкой литературой следите?
СР: Стараюсь, что-то приобретаю, когда попадаю в Чехию, Польшу или Словакию… Но систематически отслеживать не получается.
«НН»: А как тогда вы выбираете очередную «жертву» для перевода?
СР: Читаю книги. Понравилось — задумываюсь. Слежу за премиями, самая знаменитая из которых в Чехии — «Магнезия Литера», за бестселлерами. Переводы для «Чешской коллекции» преимущественно предлагает Сергей Смотриченко, куратор.
«НН»: А сравнить белорусскую и чешскую литературную жизнь можете?
СР: Отличий много. Во-первых, у нас же двуязычие, кто-то пишет по-белорусски, кто-то по-русски.
«НН»: А это хорошо или плохо?
СР: Это? Это интересно.
Но в Чехии литературная жизнь более интенсивная, несмотря на то, что страны более-менее сравнимы. В общем, с белорусской литературой никогда не было просто. Поэтому хорошо, что она сегодня есть какая есть.
«НН»: А если сравнить премии? Чешскую «Магнэзию Литеру» и белорусского «Гедройца»?
СР: Тут дело в чем — это нормально, что самая известная белорусская премия выдается на деньги из-за границы? Вот она, специфика белорусской ситуации. Но опять же, хорошо, что хоть «Гедройц» есть.
«НН»: А интерес, который вызывают лауреаты в Беларуси и в Чехии соответственно?
СР: Чешская писательница Катержина Тучкова, которую я переводила, как раз получила несколько премий за роман «Житковские богини». Но и там само произведение очень хорошее, его популярность, думаю, зависит не только от премий… но тираж — 100 тысяч. То есть, примерно каждый сотый чех ее приобрел.
«НН»: А у нас лауреаты Гедройца выходят тиражом в несколько сотен.
СР: Ну, может, если бы люди больше говорили по-белорусски, то и тираж был бы другой… Но, не знаю… Мне кажется, у нас какой-то общий гуманитарный кризис, который начинается еще с образования, когда там сокращают часы на язык и литературу постоянно, а сам язык учат только для того, чтобы сдать ЦТ. А потом же язык забывают, и белорусский, и русский — каждый пишет, как хочет. А читать книжку — это что-то такое уже старомодное… Не всегда, конечно, так считают, но очень уж часто.
«НН»: А кто виноват в этом? Школа?
СР: Это идет из такого общего гуманитарного кризиса, когда такие вещи, как литература, становятся людям мало нужными. Людей учат быть айтишниками, инженерами, ведь это денежные профессии. А гуманитарную сферу не развивают.
«НН»: А кто должен ее развивать?
СР: Ой, я не знаю. Но, наверное, что-то должно идти из семьи, а что-то из школы. Было бы хорошо, если бы хотя бы не сокращали часы литературы в школе и не выкидывали мировую литературу из программы.
«НН»: Кстати, продолжая о тиражах — ваши переводы также выходят относительно небольшими тиражами. Нет ощущения, что вы работаете «в стол»?
СР: Бывает. Но вот Тучкову, кажется, покупают. Вот уже выпустили второй тираж. Кто-то читает.
«НН»: А сколько вы работаете над переводом романа?
СР: Год. Но я еще в очень хороших условиях. Чешское Министерство культуры выделяет деньги, я получаю гонорар. А вот еще и получила премию. Очень хорошо получать деньги, премию за то, что я, наверное, делала бы и так.
«НН»: Расскажите о «Дебюте». Вы впервые представлялись на премию?
СР: Впервые. Но на самом деле, не я представлялась. Не знаю, кто это сделал. Скорее всего, Смотриченко, но точно не скажу. Я узнала, что меня номинировали, когда уже вошла в четверку финалистов.
«НН»: Хотелось победить?
СР: Хотелось… Но я уже понимала, что мои шансы неплохие, так как сразу два моих перевода вошли в шорт-лист. Когда получила премию — было очень приятно, безусловно. Опять же, больше людей узнало о том, чем я занимаюсь. Немного повлияло и на продажу моих переводов.
«НН»: Родители поздравили?
СР: Да. Мама даже присутствовала на вручении. Семья мою победу восприняла очень позитивно. Меня «зауважали» в семье, так как некоторые из родственников думали, что я абы чем занимаюсь, вместо того, чтобы личную жизнь устраивать. А теперь наконец поняли, что это сложная работа. Деньги людей убеждают (смеется).
«НН»: А тот скандал, связанный с тем, что победителя в номинации «Поэзия» не было? Как вы к нему относитесь?
СР: Я не знаю, что бы чувствовала сама на месте номинантов. Но я понимаю, что в предыдущие годы уровень номинантов был выше. Поэтому принять то решение, которое и было принято, жюри вполне имело право.
«НН»: А вы бы начали скандалить, если бы попали в такую ситуацию?
СР: Нет. Премия — вещь, которую нужно воспринимать как подарок. Никто не обязан ее тебе давать.
* * *
Светлана Рогач родилась в 1989 году в Вилейском районе. Окончила славянское отделение филологического факультета БГУ (2011), изучала польский и чешский языки.
Переводит с польского, чешского и словацкого. Среди переведенных авторов — Эда Крисеова, Петр Шабах, Павел Виликовский, Роберт Менассе, Имре Кертес и др.
Живет в Минске.
Одна из победителей переводческого конкурса «Ператвор» (2012).
В марте 2016 года получила премию имени Максима Баглановича «Дебют» — за перевод книги «Житковские богини» чешской писательницы Катержыны Тучковой.
