В белорусском политикуме стало модно демонстрировать свою неприязнь к революции.
Эта мода родилась в 2005-м — после первого Майдана. Я помню, как осенью 2005-го на белорусско-немецком форуме немцы призвали белорусов: keine Revolution! Немецкие призывы были порождены желанием нравиться основному поставщику энергоносителей, который не на шутку испугался Оранжевой (неоконченной) революции в Украине, и заботой о надежной работе Трубы, которая пролегла через Беларусь. Эти призывы были легко восприняты нашими либералами и даже некоторыми социал-демократами.
Что касается наших либералов, то меня удивил кульбит, совершенный ими. Как известно, они с начала 1990-х пропагандировали культ Аугусто Пиночета: дескать, совершив государственный переворот, организовав убийство и исчезновения тысяч людей, он поднял экономику Чили на невиданные высоты. И вот через десять лет наши либералы и их идеологи стали сторонниками ненасильственных перемен.
Что же касается некоторых социал-демократов, то здесь обнаружилось элементарное невежество: люди за свою жизнь не прочли ни одной серьезной книги по истории и теории революций.
В прошлом году дальше всех в отрицании революции зашла компания «Говори правду». Ее кандидат на пост президента Татьяна Короткевич (наверное, не без подсказки западных советников) выдвинула лозунг «За мирные перемены». И никто из демократов не среагировал на него. А лозунг был подленький.
Выступая как оппозиционный кандидат, Татьяна Короткевич и ее благодетели давали понять: мы за мирные перемены, а вот вся остальная оппозиция… Эта клевета на демократические силы Беларуси была созвучна обвинениям, которые не раз вырывались из уст «единственного политика страны».
Выставлять какие-то претензии лично Татьяне Короткевич не имеет смысла: политически она не самостоятельная личность. Бывшая социал-демократка, она не могла поразить товарищей по партии своим знанием истории и теории социалистического движения. Войдя в самостоятельную жизнь уже в посткоммунистический период, она не нашла времени, чтобы изучить как следует английский язык, не говоря уже про историю и теорию… А вот к кому действительно есть претензии, то это к бывшему социал-демократу, доктору исторических наук Игорю Марзалюку.
Игоря Марзалюка я знаю с его студенческих лет. Учился он в Могилевском педагогическом институте. В том же институте и на том же факультете, где раньше учился человек, который открыл питерский период в жизни Франциска Скорины. Игорь был одержим нашим прошлым. Слушая его, совсем юного, я думал: фанатик.
Теперь я вижу, что увлечение нашим далеким прошлым, бывает, вредит. Со временем обнаруживается, что человек плохо изучил мировую историю.
На днях доктор истории Марзалюк заявил: «Нужно искать диалог, главное, чтобы насилия не было. Я категорически против революций, любых: оранжевых, желтых, зеленых. Ведь революция — это всегда смерть, крушение институтов, коллапс экономики».
И это говорит историк. Будто не знает, что революции бывают насильственные и мирные, ненасильственные. Будто не знает, что после ужасов пуританской революции и периода протектората в Англии была Славная революция.
Так, призванный в Англию Вильгельм Оранский высадился с армией, но войны не было: буржуазия сумела договориться с лендлордами, армия перешла на сторону противников Якуба II — и Англия избавилась от Стюартов.
Славная революция чем-то напоминает Великую революцию в России, которую большевики назвали Февральской. Как в Англии против Якуба II, так и в России против Николая II были практически весь политический класс и армия.
А Революция гвоздик 1974 года в Португалии, когда народ подносил цветы офицерам и солдатам, которые свергли фашистскую диктатуру Салазара-Каэтану?
Революция гвоздик в Португалии была бескровной и сделала страну демократической. Фото из Википедии.
Нельзя ли назвать революцией и то, что происходило после смерти каудильо Франсиско Франко в Испании? Мы же помним, как 23 декабря 1981 года контрреволюционеры (или реакционеры, называйте как хотите) захватили испанский парламент и министров и хотели повернуть Испанию назад. И помним как Бурбон, король Ян Кароль (Хуан Карлос), который отказался от многих своих прерогатив в пользу демократии, осадил реакционеров.
И уж совсем свежи в памяти массовые демонстрации в Германской Демократической Республике и Бархатная революция в Чехословакии, которые свергли коммунистические режимы в этих странах. И «бархатный развод» Чехии и Словакии также помнится.
Вот несколько примеров, а нам доктор истории говорит, что «революция — это всегда смерть, крушение институтов, коллапс экономики». Так, отжившие институты в ходе революции рушатся, но не всегда этому процессу сопутствует кровопролитие. Или слово «смерть» Игорь Александрович применил к слову «институты»? Тогда правильно, институты умирают. Но без кровопролития.
А вот насчет коллапса экономики уважаемый доктор истории очень серьёзно ошибся. Через 100 лет после Славной революции Англия (точнее — Британия) стала первой экономикой мира, начала Промышленную революцию (век паровой машины) и вытеснила Францию из Северной Америки и Индостана… Не думаю, что после Революции гвоздик хуже живется в Португалии, зато точно знаю, что в экономическом развитии Испания обогнала Россию. А про чехов не зря говорят, что они — славянские немцы. Да и Словакия после революции не горюет.
Спросят: а Россия после Великой революции? Так дело в том, что в России через 8 месяцев после демократической революции произошла насильственная контрреволюция, которая уничтожила зачатки демократии. Не было в России своего Бурбона.
Таким образом, усвоим: если в стране не проводятся реформы, если власть не ищет компромисса, не ведет с оппонентами диалог (о котором говорит доктор Марзалюк), революции неизбежны.
Второе: революции бывают насильственные и ненасильственные. Какой характер приобретет революция в той или иной стране, зависит от конкретной общественно-политической ситуации. Третье: предсказать время и место начала революции трудно. Как правило, революции начинаются в столицах, но определить время их начала не может никто. «Вождь и учитель мирового пролетариата», выступая в 1915-м перед молодыми швейцарскими социал-демократами, с грустью отмечал, что его поколение, вероятно, не доживет до новой революции в России. Если же через какие-то полтора года революция смела с престола Николая II, Ленин первые два дня не мог в это поверить.
Отсюда вывод: к революции нужно быть готовым ежедневно. Власть знает об этом. Поэтому и ведет непрестанно политику превентивной контрреволюции.
