В камере Александр Борозенко сделал кольцо из хлебного мякиша и после освобождения подарил его своей любимой — Ирине. После выхода из-под ареста журналист «Белсата» рассказал об условиях пребывания на Окрестина.
— Каким был последний день перед освобождением?
— Начиная где-то с 10-х суток, я считал часы. Мне оставалось, например 72 часа и я сидел, подсчитывал, что 30 из них — это сон, то есть остается продержаться всего 42 часа. Это очень помогает. В последнюю ночь оставалось уже 20 часов, и с каждым часом было все проще и проще. Все это время я жил мыслью о том, что когда выйду, сразу сделаю предложение своей девушке.
— Ты сделал это прямо там, возле Окрестина?
— Нет, сразу не удалось, так как я сделал кольцо из мякиша белого хлеба и положил его в куртку. А когда выходил, было тепло и куртку сложил к вещам. Еще очень боялся, что кольцо могут отобрать, потому что перед выходом меня снова обыскивали, заставили раздеться, проверили все карманы, вещи. Поэтому удалось достать его только когда мы приехали домой и я распаковал вещи. Таким образом мы обручились.
Это решение помогало мне дожидаться освобождения.
— Ты знал, что тебя будут встречать родные, коллеги на Окрестина. Какой встрече ты ожидал?
— Я ожидал какой-нибудь «спецоперации» от сотрудников милиции. Я был удивлен тем, что меня никуда не вывезли, не стали развлекаться играми в казаки-разбойники. Ведь обычно, когда выходят активисты или журналисты, то их вывозят, прячут по РУВД, а потом отпускают — чтобы избежать этих массовых встреч. Мне было очень приятно выйти, увидеть всех. Было неприятно только, что не отдали корреспонденцию и проводили снова эту позорную процедуру обыска.
— А зачем она? Что можно там украсть?
— Я не знаю, теперь даже ложки все пересчитывают, когда выдают пищу. Может, это такой «дембельский» подарок на освобождение, чтобы не просто так выпустить…
— Тебя задерживали 25 марта наряду с другими журналистами. Как ты считаешь, почему их отпустили, а тебя оставили на сутки с приговором?
— Возможно, у кого-то на меня был «зуб» в Московском РУВД. А еще я думаю, что уже тогда был дан приказ начать охоту на «Белсат», и мое задержание стало первым шагом. Когда приехал Ластовский, мне кажется, он уже знал, что я останусь.
— Судебное заседание было абсолютно абсурдным, свидетельства явно лживые. Как ты чувствовал себя в суде? Какие были эмоции?
— У меня было ощущение, что я в цирке. Я понимал, что все заранее известно, а судья абсолютно не самостоятелен. Я ждал, когда закончится процесс, чтобы узнать, какой приказ отдан в отношении меня, посмотреть на всю ту глубину маразма, на которую они способны. Неприятно поразило поведение судьи Мотыль, которая объявила перерыв до 15:00, а потом сама прервала его в 14:40 и не дождавшись адвоката зачитала приговор. Здесь был очевиден страх, было понятно, что она сама боялась того, что делает.
Есть некий предел маразма, который даже таких людей выводит из зоны комфорта. Ей самой было неприятно, поскольку спустили приказ присудить мне 15 суток, а дело не стоило абсолютно ничего.
— Ты смотрел в глаза судье, свидетелям?
— Пробовал, но они отводили глаза.
— Как пришла мысль о голодовке? Это в знак протеста, ждал ли ты реакции или просто не знал, что еще сделать?
— Это шаг скорее для себя. Я не рассчитывал на какую-то публичность, на то, что акция по голодовке что-то изменит в условиях содержания, или в головах судей, свидетелей. Это самостоятельный акт, чтобы в своих глазах не принять этот приговор, даже в такой мелочи, как эти их каши и хлебные котлеты. Я не объявлял голодовку в изоляторе, не писал никакого заявления, так как знал, что меня могут оставить без передач, а для меня очень важна была питьевая вода. Иногда я брал порцию пищи и отдавал ее кому-нибудь из соседей по камере.
— Как ты проводил время в неволе? Кто-то читает художественную литературу, кто-то рисует, кто-то усиленно берется за специализированную литературу для личного развития, на которую нет времени в будничной жизни. Что ты делал?
— Для меня спасением стала именно художественная литература. В изоляции время просто останавливается. Надо его как-то привести в нормальное движение, я уже не говорю о том, чтобы ускорить. Я прочитал три раза Андруся Горвата, так как это была единственная книжка, что у меня была, которую мне передали на суде. Я дочитывал и начинал сначала. Следующая пришла только через четыре дня, это был Владимир Войнович «Приключения солдата Ивана Чонкина».
— Условия на Окрестина для чтения были?
— Для чтения условия хорошие. Света в помещении хватает, выключают его в 22:00, когда отбой. Но при этом надо заметить, что сами по себе условия на Окрестина довольно тяжелые. Было много нарушений прав осужденных, например, я не получал корреспонденцию. Это было полное отсутствие информации. Я знаю, что они даже решали, какие газеты пропускать и какие нет. Мне пропускали только спортивные газеты, а общественно- политические, где можно было бы узнать новости страны, не пропускали. Новости я узнавал только от адвоката и каким-то образом один раз к нам попала «Народная воля» за 27 или за 28 марта. Там я прочитал, чем все закончилось в Минске 25-го.
Отсутствие информации о том, как там мои родные, как моя девушка — это основное наказание, когда ты отбываешь арест.
— А было ли время на глобальные размышления? О себе в журналистике, о том, что происходит с белорусской независимой журналистикой, и не лучше ли сидеть дома?
— Вопрос о посидеть дома давно уже был решен, когда я выбрал профессию. Каких-то глобальных мыслей тоже не было, выбор сделан давно и у меня в нем нет сомнений, потому каких-то глобальных рефлексий не было.
Мотивация не растерялась, и злости тоже нет. 15 суток — это не срок, чтобы можно было заставить отказаться от любимой профессии.
— Когда ты узнал, что в офисах Белсата был обыск и изъяли всю технику, какие были мысли?
— Было понимание, что это начало мощного давления, большого удара. Я не думаю, что это касается только Белсата. Сейчас на нас отрабатывается один сценарий. Для других независимых медиа могут быть припасены другие, или менее брутальные, а может и более, вроде ворваться и вынести все. Я уже вряд ли удивлюсь каким-либо действиям белорусской милиции.
— У тебя отобрали твою личную технику, из офисов Белсата вынесли компьютеры. Скажи, можно ли остановить работу журналиста таким образом? Повлияет ли это на качество?
— Я надеюсь, что это никак не повлияет на качество. Надо понимать, что время движется вперед, методы распространения информации меняются. Сейчас кроме профессиональных журналистов есть блогеры, могут быть трансляции в Facebook от любого гражданина. Поэтому ломай-не-ломай, конфискуют любую камеру, конфискуют телефон, ничего не изменится. Каждый может купить новый телефон за небольшие деньги и начать стримить. Те методы, которыми пытаются сейчас милиционеры запугать журналистов, остановить распространение информации, абсолютно уже не работают.
