Меня не было в Беларуси 5 месяцев. Я уезжал в начале зимы, вернулся в преддверии лета. Приезд после долгого отсутствия сильно обостряет зрение. Ищешь следы поездов, на которые не успел. И среди позитивных моментов, о которых знает любой читатель городских порталов, я обратил внимание на новую особенность, о которой никто не предупредил.
Немыслимо много стало тех, кто просит деньги на улицах.
У вокзала ко мне подошли сразу три человека — старая женщина и двое мужчин трудоспособного возраста. Мелочь закончилась уже на втором, и дальше приходилось стыдливо опускать глаза и ускорять шаг. Те, кому нужна денежная помощь, ждут ее в подземных переходах, возле входов в метро, на улочках в центре, возле крупных магазинов и на выходе из кафе.
Это не бомжи, ведь они неплохо одеты, пусть и з безысходностью в глазах. Их одежда опрятна, то есть им есть, где спать и где стирать. Они не выглядят как сильно пьющие люди, и откуда-то — ощущение, что аскают они не на чернила, а на хлеб. Раньше такого не было. Собственно, появляться первые просители стали примерно год-полтора назад. Но теперь их значительно прибавилось.
Это явление имеет выраженный минский колорит. В других европейских столицах нищие сидят на тротуарах, рядом — картонка с просьбой и банка с мелочью. В Германии и Франции нищих побольше, в Швейцарии их нет вовсе: при таких ценах на хлеб, как там, лучше ехать нищенствовать куда-нибудь еще, ведь сколько бы ни собрал — на жизнь не хватит.
В Беларуси сесть на ступеньки возле метро и собирать у добрых людей деньги не приходится. Почему? Покрутите головой — обязательно заметите рядом одетую в серую униформу причину. И вот, явление, которое удалось скрыть, заглядывает вам в глаза на ходу.
Наши бедняки вынуждены просить на бегу. Оглядываясь. Чтобы не задержали. Чтобы не возникло проблем. Ведь, знаете, тут проблемы могут быть даже у тех, у кого ничего нет. Как там говорили наши предки? «З жабрака сарочкі не здзярэш»? Еще как сдерут — даже странно, что на нищету до сих пор не ввели налога.
Откуда берутся христарадники? С одной стороны, мы граничим со страной, в которой идет война. Но ни у кого из просителей я не слышал какого-то особенного, нездешнего, акцента. Да и число беженцев, осевших в Беларуси, статистически мало для того, чтобы сформировать новое социальное явление. Мне показалось, что все просители были нашими людьми. Что вынуждены были уехать из деревень, где жить невозможно, даже если работаешь от темна до темна; что сбежали из райцентров, где есть работа, но платят за нее так, что хватает только на мизер. Да что я говорю — спросите сами в следующий раз, когда у вас попросят денег в переходе или у магазина.
Как переварить это новое общественное явление? Как определяет отношение к неимущим белорусская культура?
Ведь, знаете, тут легко запутаться. Когда по телевизору восхваляется культ успешности и гнобятся тунеядцы (как будто они стали тунеядцами и голью из-за собственной лени, в отрыве от те же причин, которые определяют содержание нашего телевидения), когда на бигбордах в городе восхваляется элита с бодрым взглядом и стальными челюстями — можно подумать, что общество искренне желает трудовых лагерей для тех, кто остался на обочине процветания. В ситуации, когда социология говорит только о том, о чем ей сказали говорить, слушать надо культуру. Ведь именно в ней закодированы архетипы, определяющие симпатии или антипатии больших масс носителей той культуры.
С русской культурой все понятно. В советской школе нас научили анекдоту «От сумы и тюрьмы не зарекайся». На пространстве, где исторически нет закона, только случай определяет, кем ты будешь — нищим, купцом, узником или князем. Белорусские анекдоты немного другие. Благополучие в них — не случайность судьбы, а результат упорства, рвения, трудолюбия: «Змоладу балі спраўлялі — пад старасць галышамі сталі». Или «не хочаш у маладосці працаваць — будзеш на старасці з торбачкай танцаваць».
Но, что важно, отношение к бедным в белорусском фольклоре — почтительное, без презрения. Помним, например, поговорку «Лепей жабраваць, чым красці». Помним унизительное для богатых «Усё паны ды паны, а хлеба з торбаю не палажы, бо і хлеб з’ядуць, і торбу ўкрадуць». «Паны», состоятельные люди, «высший класс» в фольклоре — хуже нищих, так как те не воруют, а просят. Трудолюбивый, упорный человек не будет «ходить по людям», но если кто-то ходит — ему нужно помочь, так как он — не «пан», не ворует.
Как во многих культурах, нищий в белорусском фольклоре может иметь дополнительную «святую» вариацию. Это не бездельник, а «божий человек», который отказался от накопительства и ступил на путь совершенствования души. Наличие этого свойства наделяет любого человека, который просит, признаками святого. В Армении говорят: «Если к тебе в дом постучался человек — к тебе постучался Бог. Ты должен его накормить». В Беларуси говорят: «Бог жабраваў і нам казаў».
Нищий в этом прочтении — один из аватаров Спасителя. И, главное, ты никогда не знаешь, кого видишь перед собой, — персонажа поговорки «Не хочаш у маладосці працаваць — будзеш на старасці з торбачкай танцаваць» или того, кого описывает поговорка «Бог жабраваў і нам казаў». А потому мудрость наших дедов учит нас жалеть всех и помогать всем.
И это то, что позволяет мне меньше переживать за бедолаг, которых вдруг стало очень много на улицах белорусских городов. Ведь фольклор значительно глубже, чем государство. Люди в темно-серой униформе могут гонять их из переходов, задерживать и штрафовать.
Для них могут придумывать налоги, организовывать трудовые лагеря, но за ограждением тех лагерей всегда найдутся чистые сердцем, которые помогут тем, кто ведет себя «как Бог».
