Белорусоведение все активнее развивается на Западе. В Германии постепенно оформляются важные исследовательские центры, которые интересуются Беларусью: в первую очередь выделяются университеты Ольденбурга и Гисена. Неслучайно в этой связи, что очередная премия Конгресса исследователей Беларуси имеет отдельную номинацию для немецкоязычных работ.
Вскоре выйдет очередное исследование, посвященное белорусской (точнее — белорусско-польской) тематике. Коллективную монографию об истории Беловежской пущи Томас Бон, профессор восточноевропейской истории в университете Гисена (Германия), представил в апреле в мюнхенском Фонде Сименса.
Постановка вопроса в исследовании рассматривает национальный парк в его историческом развитии, как мостик, связующий два способа писать историю — историю региона и историю окружающей среды. Исследователи, работавшие над книгой, — кроме профессора Бона это были Александр Долговский (историк из Минска) и Маркус Крошка (немецкий исследователь, изучающий Польшу), — ставили целью рассмотреть взаимодействие политических структур, социальных групп и природной среды.
Такая перспектива позволила привнести в книгу широкий спектр проблем. Это и обычные исторические сюжеты: смена политических систем и режимов, влияние разработанных ими идентичностей и лояльностей. Это локальные вопросы о том, как взаимодействовали местные жители, неместные собственники леса или присланные ими специалисты и зарубежные экологи и защитники природы. Символическое и практическое значение зубров и, собственно, леса, сотрудничество поляков и белорусов, упрочение американской идеи национального парка, логика немецкой оккупационной власти были среди других тем книги.
Интересно, что для рекламы лекции организаторы использовали имя действующего президента Беларуси: «Какое отношение к зубру имеет Лукашенко?» Этот вопрос был расширен следующим образом: «Насколько судьба последнего европейского лесного заповедника связана с политикой Лукашенко? Воздействует ли «ответственный» туризм на белорусскую автократию? И насколько белорусское стремление к большей самостоятельности от России и осторожное сближение с Западной Европой сказывается на содержании парка, с его живущими на воле 800-ми дикими быками? И как складывается польско-белорусское сотрудничество в администрировании парка?»
Собственно книга представляет собой «сквозную» историю Беловежской пущи. В лекции, состоявшейся в качестве презентации, значительное внимание уделялось также мифам, возникшим вокруг пущи преимущественно за последние 200 лет. Вхождение Беловежской пущи в современную литературу произошло благодаря польским романтикам (к сожалению, в докладе оказался обойден вниманием Микола Гусовский). Для Мицкевича пуща была современницей польского короля, а зубр и прочие животные — императорами первобытного леса.
Пуща функционировала как место памяти, символическое воплощение сил сопротивления — как российским царям, так и немецким оккупантам. В том числе по этой причине изображения зубров стали частью памятников в Гайновке и в Каменце.
Главной задачей коллективного исследовательского проекта была «историзация» (т. е. рассмотрение в историческом контексте) пограничного памятника экологии. Последний в 2004 году неожиданно стал рубежом между «свободным миром» и «последней диктатурой Европы». Однако профессор Бон рассматривает такое восприятие как ошибочное, так как парк является объектом взаимодействия белорусских и польских властей.
Значение Беловежской пущи вытекает прежде всего из того, что это — последний подобного рода лесной массив в Европе. По этой причине в 1979 году польская часть пущи была включена в мировой список наследия ЮНЕСКО; в 1992 году туда включена и белорусская часть. В 2014 году, на основании совместной заявки белорусской и польской администраций парка Беловежская пуща стала рассматриваться в списке как единый объект.
На протяжении своей истории пуща «обросла» многочисленными культурными мифологиями, динамично менявшимися в зависимости от политических режимов, границ, идентичностей. Пуща служила «площадкой ментальных проекций фантазий о первобытном лесе». Конкретными примерами таких мифологий являются образы «императора пущи» (именно так Мицкевич характеризовал зубра), или представление о 600-летней истории заповедника.
Объектом интереса исследователей являются также отношения, складывающиеся между природой, животными и человеком. Так, в конце XIX века местное население использовало для самоназвания общераспространенное понятие «тутэйшы». Позже, с межвоенной поры, распространяется самоназвание «пушчанцы» — как способ отмежеваться от тех, кто живет в «поле».
В долгой истории пущи, которая была и «литовским лесом» в культуре Речи Посполитой, и «царским лесом» в Российской Империи, в XIX веке происходит интервенция человека в пространство пущи: царский двор, который непосредственно управлял лесом, расстроил здесь во второй половине века соответствующую инфраструктуру. В 1888 году началась заготовка древесины.
В Первую мировую войну немецкие оккупационные власти ставили своей целью создать в пуще «образцовое хозяйство», которое служило бы наглядным примером преимущества немецкого порядка. Расстраивалась инфраструктура: например, была построена железная дорога. Впоследствии этим наследием воспользовалась Польша, которая продала концессию на заготовку леса британской фирме.
Отдельный любопытный сюжет — история популяции зубров, которая была уничтожена в 1919 году. В конце 1920-х годов идея восстановления популяции нашла международную поддержку, прежде всего в Германии. В этом деле конкурировали польские и немецкие ученые. После 1945 года это направление приобрело на какое-то время те или иные траектории в СССР и в Польше. В годы лысенковщины советские ученые проводили эксперименты со скрещиванием зубров. В ходе десталинизации было достигнуто принципиальное соглашение между польскими и советскими коллегами: в пущу могли в дальнейшем допускаться только расово чистые животные.
Интересно, что некоторые московские специалисты выражали недовольство концентрацией разведения зубров в Беловежской пуще. Воспринимая зубра как символ советского патриотизма, они предлагали переместить эту индустрию ближе к Москве, в специальный парк.
В годы Второй мировой войны большой интерес к пуще проявлял Гёбельс, который считал, что зубры символизируют лучшие качества арийской расы («характерно германское животное»). По этой причине предпринимались попытки создания в пуще «имперского охотничьего пространства». Это осуществлялось в рамках расистского переупорядочения пространства — наряду с уничтожением евреев и сжиганием деревень.
После войны пуща была разделена между Польшей и СССР. Это была уступка Сталина польскому правительству в изгнании, поскольку линия Керзона в 1919 году определяла, что на территории пущи и вокруг нее проживают белорусы и украинцы, а не поляки. Белорусская партийная элита пыталась убедить Москву в нецелесообразности такого разделения, но безрезультатно.
Любопытно изменялся статус пущи в СССР после войны. С одной стороны, Сталин готов был демонстрировать заботу об охране природы в пуще. Это была своего рода «компенсация» амбициозных проектов вмешательства в экологию (поворот рек, например). Впоследствии Хрущев поставил целью грандиозную программу жилищного строительства и стремился сократить остальное «расточительство». В результате в конце 1950-х сложился интересный «двойной» статус пущи: как природного заповедника и как эксклюзивных охотничьих угодий.
Просторы пущи оставались в это время недоступны для местного населения, зато их посещали руководители советского государства. Например, Хрущев семь раз бывал в Беловежье, Брежнев охотился здесь трижды. Этот эксклюзивный статус был подвержен критике в годы гласности.
В сентябре 1991 года пуща приобрела статус национального парка, который формально охватывал весь лесной массив. Интересно, что сам концепт национального парка был заимствован из Америки. В нем заложены два основных момента: защита природного наследия и экономический фактор туризма.
В 1994 году пуща перешла в прямое управление Администрации президента. Она финансировалась государством лишь частично, поэтому там должна была развиваться бизнес-активность. Это привело к конфликтам между различными группами интересов: администрацией, учеными, местным населением. Голоса недовольных заглушались путем увольнений.
Постепенно все более очевидным становился символический и туристический потенциал пущи. С 2000-х годов в Беларуси активно эксплуатируется образ зубра, впоследствии такая тенденция наблюдается и в Польше. Наиболее ярким примером, безусловно, является Волат — талисман чемпионата по хоккею 2014 года.
Новый импульс белорусскому управлению пущей был придан юбилейными празднованиями 2009 года. Лукашенко объявил природный памятник национальной святыней. В административной практике это означало реактивацию старого концепта «национального парка». В этом проявилась «власть дискурса», отдаленный эффект экологического поворота, произошедшего в 1970-е годы.
Книга «Wisent-Wildnis und Welterbe. Geschichte des polnisch-weissrussischen Nationalparks von Bialowieza» («Пуща зубров и всемирное наследие. История польско-белорусского национального парка Беловежье») выйдет в сентябре 2017 года, в издательстве «Böhlau».
Видеозапись выступления Томаса Бонна в Мюнхене доступна для просмотра на YouTube-канале Школы исследований Восточной и Юго-Восточной Европы (по-немецки).
