В 1950-х годах молодой Владимир Короткевич то и дело писал стихи не только по-белорусски, но и на русском языке. Писал и позже, но уже гораздо реже, как дружеские посвящения и неформальные шутки. Они в основном не печатались при жизни автора (хотя одно стихотворение опубликовано, например, в романе «Нельзя забыть), не вошли в 1-й том знаменитого восьмитомника, но есть они в новом 25-томном собрании сочинений. В «поздравительную» подборку вошли три ранних, серьезных, текста и одно более позднее, «хулиганское», стихотворение.
Вадзянік
Кліч нясецца над сеткай зялёных дрэў,
Над зялёнай вясновай вадой,
Гэта вечны покліч, пяшчотны сьпеў,
Гэта бег крыві маладой.
Заклікае ў гушчар сяброўку алень
І пяе салавей «люблю»,
Ад гульні матылькоў чырванее пень,
Бо любоў прыйшла на зямлю.
Блізкі бераг у сініх прыцемках зьнік,
Што ахуталі нас неўспадзеў.
Нават сьлізкі старэнькі цар-вадзянік
Напрадвесьні памаладзеў.
Ён цікаўным вокам глядзіць з глыбінь,
Азірае бераг ракі,
Дзе сыходзяць пары ў начную сінь
І ўплятаюцца сны ў вянкі.
Пад гарачай поўняй і млын стары
Абымшэлыя грэе бакі,
Ад каханьня прагі млеюць віры
І хвалююцца вадзянікі.
Наш пражыў стагодзьдзі і бачыў усіх,
Што прыйшлі, а потым сышлі,
Ён праводзіць і гэтых, покуль жывых,
Пад зялёную корку зямлі.
Ён жа мудры, ён знае, каму зь лілей
Не ажыць наступнай вясной,
Дык чаму ён сумна глядзіць далей
І зайздросьціць долі зямной?
Ён глядзіць з вады на зямную страсьць,
На жыцьцё паміж чарацін —
І халодную вечнасьць вось-вось аддасьць
За людзкі пацалунак адзін.
Ён, што зьведаў зімы гора зь бядой,
Сёньня зноў даў веры вясьне,
Покуль срэбны сьмех гучаў над вадой,
Заміраючы ў тумане.
Замер дрозд, атуліўшы жонку крылом,
Дзе-нідзе ў дупле валтузьня,
Лес ахутаны непрабудным сном,
Цішыня вакол, цішыня.
[1954]
* * *
Абрыдла ныць у цямрэчы,
Цямрэча шчасьця ня дасьць.
Сьпявайма сьветлыя рэчы —
Розум, радасьць і жарсьць.
Люблю сьвятло й хараство я,
Не веру ў пануры верш,
Бо слаўлю ўсё, што жывое,
Чым у жыцьці жывеш.
Сярод задухі і бруду
І злосьці самой на злосьць
Буду верыць, як цуду,
Сонцу, якое — ёсьць.
Ёсьць — і цемры ўсё меней,
Ёсьць — і ўсё больш вясны,
І сонечнае праменьне
Разгоніць кашмар начны.
19/3-54 г.
Мёртвыя вясёлкі
Скончана.
Ной не ўратуецца з Лотам.
Выбух зьмяце ўсе людзкія сьляды.
Сумным вясёлкам вісець над балотам
Зь мёртвае, а не жывое вады.
Ды любавацца зіхоткай дугою,
Бачыць зялёны й пунсовы пажар
Будзе каменьне адно, што з тугою
Скіне сьмяротнага праху цяжар.
Толькі каханьне маё вялікае,
Кінуўшы клеткі пустую турму,
Будзе крычаць над зямлёй, ды крык яго
Болей пачуць ня будзе каму.
Не.
Забіце мяне, калі трэба,
Толькі пачуйце малітвы мае.
Мёртвай вясёлкай
Атручана неба.
Маці-зямля, —
Пашкадуйце яе.
5.ХІ.59 г.
Медсёстрам лечкамісіі у адказ на просьбу напісаць пра іх «злыя вершы»
Мне ў палаце не да оргій,
Медсястра — сьвяты Георгій:
Просіш чарку — шле праклёны,
Я тут зьмей, прычым зялёны.
Хоць кілішак інваліду!
А прыносяць шпрыц, як дзіду:
«Дзіда мае рацыю,
Коле зьмея ў срацыю».
[1978, жнівень]
Водяник
Зов несется над сеткой зеленою ив,
Над зеленой весенней водой,
Этот нежный зов, этот вечный призыв,
Этот голос любви людской.
Слышишь, в зарослях кличет подругу олень,
И летит соловей на зов,
И от бабочек парных алеет пень,
И объемлет землю любовь.
Предзакатный час, туман голубой,
Над водою таинственны мы…
Даже дряхлый и скользкий царь водяной
Взволновался с приходом весны.
Обратив из омута взгляд к земле,
Он глядит на берег реки,
Где белеют смутные пары во мгле
И из «сна» плетутся венки.
Даже мельница старая под луной
Обомшелые греет бока,
И тоска по любви горячей, живой
Возмущает порой старика.
Он столетия прожил. Он видел их,
Сотни их пришли и ушли,
Он проводит и этих, сейчас живых,
Под зеленую корку земли.
Он ведь мудр, он знает, что водокрас
Умирает с каждой зимой,
Отчего же сейчас, в этот вешний час,
Он завидует доле земной?
Отчего под этот весенний зов,
Под журчанье радостных струй
Ледяное бессмертье отдать готов
За один земной поцелуй.
Он разочарованный и больной
В этой вечной тяге к земле,
И серебряный хохот звучит над водой,
Замирая в туманной мгле.
Замер дрозд, прикрывая жену крылом,
В дуплах тихая воркотня,
Обнят лес непробудным, усталым сном,
Тишина кругом, тишина.
[1954]
* * *
Мне ныть во тьме надоело:
Тьма — это только тьма.
Пойте о радостях тела
И светлом счастьи ума.
Прочь стихотворную тризну,
Есть лучшая, светлая честь,
Славьте живое в жизни,
Такой, какова она есть.
Порою грязной немного,
Порою душной и злой,
Но все же идущей к порогу,
За которым повеет весной.<…>
И верьте <…>
Пробьется луч и разгонит,
Рассеет кошмары и мрак.
19/3—54 г
Мёртвые радуги
Кончено.
Ноя не будет и Лота.
Взрывы сметут человека следы.
Радуги вырастут над болотом
Не из живой, а из мертвой воды.
И любоваться зеленым и алым,
Аркой, сияющей в небесах,
Будут одни только голые скалы,
Сбросив с себя смертоносный прах.
Только любовь моя беззаветная,
Клетку свою покинув пустой,
Будет летать и кричать над планетой,
Но не услышит ее никто.
Нет.
Убейте меня, если надо,
Только услышьте моленье мое.
Радуги мертвые,
Мир безотрадный,
Матерь-земля,—
Пощадите Ее.
5.ХІ.59 г.
Медсестрам лечкомиссии в ответ на просьбу написать про них «злые стихи»
Тошно мне в подлунном мире:
Не медсестры, а вампиры.
Вместо чарки шприц несут,
Кровь из жил моих сосут.
Неуклонны, непреклонны,
Как Георгий на иконе:
«Держит шприц, как копие,
Тычет змия в жопие».
[1978, жнівень]
Оригиналы приведены по изданию: Уладзімір Караткевіч. Збор твораў у 25 тамах. Том 1. Паэзія 1950-1960. С. 220, 224-225, 387. Том 2. Паэзія 1961-1984. С.260
