И почему Алесь Рязанов не рассказывал мне об этом? Может потому, что я не расспрашивал? Или потому, что, зная мою импульсивность, остерегался меня «завести»? И вот, надо было мне прожить 36 лет, чтобы узнать, что писал Олег Лойко в закрытой рецензии на сборник Алеся «Шлях-360» (1981). Потребовалось 36 лет, чтобы узнать, что машинопись знаменитого сборника читал заведующий отделом культуры ЦК КПБ, доктор философских наук Иван Антонович.
Сборник, напомню, знаменит тем, что тексты поэта «подпёрт» предисловием Пимена Панченко и послесловием Варлена Бечика, рецензиями (положительными) философов Владимира Конона и Альфреда Майхровича и литературоведа Ивана Шпаковского. А еще в книге указано, как если бы это был научный сборник, вышла под редакцией Владимира Короткевича. Ни один поэтический сборник в Беларуси не выходил с таким сопровождением. А про закрытую рецензию Олега Лойко и о том, что сборник «Шлях-360» предварительно читал Иван Антонович, я узнал из недавно изданной книги «Невядомая велічыня: Гутаркі, артыкулы, згадкі», автором которой является Александр Рязанов. Сборник издал Игорь Логвинов — издатель, которого вынудили перенести свое издательство из Минска в Вильнюс. Это уже 14-я книжка Алеся Рязанова, которая увидела свет у Логвинова. По содержанию она перекликается со сборником «З апокрыфа ў канон: Гутаркі, выступленні, нататкі», который вышел семь лет тому назад, продолжает и дополняет его.
Фото bookstore.lohvinau.by
И если уж разговор зашел про «Шлях-360», то следует отметить, что этот сборник знаменит не только «подпорками» — структурой, архитектоникой тоже. Автор заботился о таком жанре, как книга поэзии. Каждый раздел ее начинается с поэмы, за ней следуют два-три стихотворения, а замыкают его две квантемы.
С квантемами у меня связано личное воспоминание. Кажется, я писал уже, что еще не опубликованные квантемы Алесь проверял на мне. Однажды, где-то во второй половине 70-х прошлого века, когда я зашел к нему на квартиру, которая была тогда на улице Веры Хоружей, Алесь потащил меня, как следует не экипированного да и не любителя солнечных ванн, на Комсомольское озеро — загорать. Там-то он мне и читал:
надзея навырост
парожні поўдзень
распростваецца
жоўты
дзьмухавец
И эту:
я адымаецца
шчыльнеюць рыштаванні
чысты час
Сколько лет прошло, а помнится!
Квантемы вошли в «Шлях-360». Совсем недавно сняв с полки этот сборник, я с удивлением обнаружил, что он без дедикации. Как так получилось? Полистал книжку и догадался: купив ее, я не пошел к поэту за дарственной надписью, а начал внимательно читать (может внимательнее, чем Иван Антонович). И по-варварски ручкой (а не карандашом) делал пометки. Прочитал строку «Ступіў, куды — не бачыў» и обозначил: «Ян ХІІ, 35». Прочитал строчку «я той, хто шлях і хто па ім ідзе» и обозначил: «Ян XIV, 6». Прочитал строку «што назавецца — гіне» и обозначил: «Omnis determinatio negatio est» (правда, я почему-то вместо omnis написал omne). И без учета пометок наподчеркивал я в том Алесевом сборнике немало. Читая же квантемы, в каждой из них я считал строки: нет ли среди них хокку и танка? Ни хокку, ни танка я не обнаружил, но заметил, что из 18 квантем в семи по 21 слогу. На закон жанра не тянуло, но все же тенденция просматривалась…
О том, в каком высоком кабинете читали сборник «Шлях-360» и что о нем писал Олег Лойко, я вычитал в беседе Алеся Рязанова с Михасём Скоблой для Радио «Свабода». Каюсь, на сайте белорусской службы РС я этого текста не читал. И раз я уже написал о квантемах, то не могу не упомянуть еще об одном введеном Алесем Рязановым жанре — пунктирах. Они своей архитектоникой Татьяне Дубовский, беседа с которой включена в новую книгу, тоже напоминали хокку и танка. В одном из разговоров Михась Скобла спросил у Алеся, оказали ли на него влияние восточные поэты, в частности мастер хокку Мацуо Басё, которого наш поэт переводил. И Алесь ответил, что в пунктирах (как, и в квантемах, добавлю я) можно, конечно, находить «перезвук» с восточными формами стиха, но «это перезвук». А не подражание.
Не помню, называл ли кто (например, Ева Леонова, Анатолий Иващенко, Иван Штейнер) Алеся Рязанова «жанротворцом». Если нет, то этим титулом наделю его я, ведь, помимо квантем и пунктиров, поэт ввел еще версеты, и зномы.
И не забываем, что Алесь — и немецкоязычный, немецкий поэт. Пишущий по-немецки, став на другую почву, он почувствовал, что стихопредложением трудно выраразиться, и стал автором такой жанровой формы, как Wortdichte, что переводят, как стихослово, а я (имея в виду глагол «dichten» — творить, сочинять) перевел бы как «словатвор». Принимая во внимание слово «Dichte» (плотность, густота, сжатость, концентрация), Wortdichte переводят и как «сжатое слово». Наш германист, посол Петр Садовский, нашел среди рязановских «стихослов» семь гениальных. А еще один наш немецкоязычный поэт, Владимир Попкович, несколько немецкоязычных произведений Алеся Рязанова перевел на белорусский.
«Жанротворчество» Алеся Рязанова я бы назвал ответом на им же поставленный вопрос в посвященной Франтишку Богушевичу «Поэме комментарии»: «навошта я, калі не магу па-свойму?». В случае Богушевича «по-своему» — прежде всего по-белорусски, в случае Рязанова «по-своему» — это «пераўзысці зацверджаныя межы і ўяўленні» («Паэма запаленых свечак», я, помнится, уже цитировал эти строки).
«Жанротворец», чуткий к звукам, заботящийся о звукосочетании и благозвучии стиха, внимательный к его архитектонике, Алесь Рязанов в последнее время (2015 и 2017) опубликовал два не совсем обычных в нашей литературе произведения. Жанр не новый — разбор, анализ одного стихотворения. Из таких публикаций я помню эссе Варлена Бечика о стихотворении Максима Танка «Ластаўкі». Это, как помнится, был текст на одну страницу газеты «Літаратура і мастацтва», а может даже немного больше. У Алеся Рязанова это развернутые тексты. Второй из этих текстов — про Михася Стрельцова.
Про Михася Стрельцова Алесь писал еще в 1994-м (этот текст печатается в новом сборнике). В этом же году он взял для анализа «глубоко биографическое, «нутряное»» стрельцовское стихотворение «Пад шоргат кропель дажджавых…» из классического сборника стихов «Мой свеце ясны». Рязановский анализ стихотворения адресован тем, кто живет поэзией и в поэзии, а также литературоведам, живущим с поэзии, и, конечно же, большим любителям поэзии. Этот текст своей плотностью, детальностью напоминает мне работу молодого Антона Адамовича «Максім Гарэцкі (Спроба манаграфіі аб творчасці)».
Такими же качествами обладает и текст Алеся Рязанова о стихах Алеся Письменкова «Мой сад у снезе па калена…». Помнится, когда я первый раз читал это произведение незабвенного Алеся Письменкова, у меня сразу родилась мысль: какой музыкальный стих! И вторая мысль: это должно быть музыка для танца. К сожалению, я абсолютный профан в музыке, но мне почему-то подумалось, что эти стихи ложатся в канон танго. Мне даже представилось, как их поет Александр Вертинский. И Алесь Рязанов пишет, что этот «простое и даже прозрачное» стихотворение своей ритмикой, своей интонацией близкое «песнаспеву». Опять же, рязановский анализ стихотворения Алеся Письменкова предназначен знатокам и большим любителям поэзии, теоретизирования. Как и текст о стихотворении Михася Стрельцова, это нелегкое чтение.
Писал Алесь Рязанов и про Анатоля Вертинского и Владимира Конона, своим словом поддерживал поэтесс в Подляшье Надежду Артимович и Зою Сачко. Это уже тексты иного склада, эссеистические. Они также вошли в новый сборник.
В новом сборнике полнее «просвечивается» лицо Алеся Рязанова, определенные моменты его жизненного пути.
И снова не могу не пуститься в воспоминания. Алесь и некоторые другие наши ровесники попали под влияние Пражской весны с ее идеями обновления общества, плюрализма, терпимости.
В новой книге поэт это признает. И в определенной степени объясняет события 1968 г. на филологическом факультете Белорусского государственного университета этим влиянием. Когда я после вторжения войск стран Варшавского договора в Чехословакию оказался в старом монастырском здании с зарешеченными окнами и с дверями, которые могли открывать только отмычками и только люди в белых халатах, Алесь был один из тех, кто посетил меня в этом учреждении здравоохранения. То было, как помнится, в декабре 1968-го. В БГУ уже кипели страсти, ректор, академик Антон Севченко, уже отдавал распоряжения, но мой визави ни слова не сказал ни о сборе подписей за преподавание на белорусском языке, ни о том, что его взяли в переплет.
Из новой книги Алеся Рязанова можно узнать, что писал Максим Танк его не на шутку встревоженной матери.
Какую роль в жизни поэта сыграл Владимир Колесник (а мне он был оппонент, особенно когда это касалось личности Антона Луцкевича). Как ему, который лучше всех выдержал вступительные испытания, не дали места в дневной аспирантуре Института литературы АН БССР. Какая сопроводиловка пришла на него в армию. Как после увольнения с работы в редакции газеты «Літаратура і мастацтва» в ЦК КПБ ходил за него заступаться Иван Мележ. Как ему посодействовал секретарь Центрального Комитета Александр Кузьмин («хітраван стары Кузьмін» посодействовал не одному Алесю Рязанову). Как его, опального, вынужденного работать в редакции журнала «Родная прырода», пригласила на работу в издательство «Мастацкая літаратура» Вера Полторан. И это стало, если на то пошло, реабилитацией поэта.
Правда, впереди Алеся Рязанова ждало еще не одно препятствие. И в БССР, и в лукашенковской РБ. Из новой книжки можно что-то узнать и о его житье-бытье в Ганновере и Бонне, Граце и Цуге. Наверное, так оно и должно быть — наверное, на пути творца должны появляться препятствия, появляться оппоненты и даже враги.
Когда творец имеет твердые убеждения, имеет твердый характер и творческий потенциал, он преодолевает те препятствия (перашкоды), а его оппоненты и враги уходят с его пути, остаются на обочине. Как писал Владимир Дубовка, «варожасць шляху не зачыніць: у перашкодах дух расце».
* * *
5 декабря Алесю Рязанову исполнится 70 лет.
