Сергей Касперович возглавляет Главное управление профессионального образования Министерства образования Республики Беларусь.
Профессиональное образование — это все, что касается приобретения знаний вне школы, знаний, которые связаны с освоением будущей профессии: профессионально-техническое, среднее специальное образование, высшее, переподготовка, повышение квалификации и др.
Управление формирует государственную политику в этих направлениях, контролирует качество и разрабатывает подходы к совершенствованию системы образования от объемов подготовки до трудоустройства студентов по специальности и формирования преподавательского состава.
Касперович ответил на вопросы «Нашей Нивы», а также анонсировал ряд предстоящих изменений.
— Прежде всего, нас интересует, над какими реформами министерство работает сейчас?
С. Касперович: Из основного, наверное, это внедрение современных методов получения образования, цифровых технологий. Вопросы повышения квалификации преподавателей, совершенствование системы приема в вузы. Словом, работаем над актуальным.
— За последние годы наши университеты выпустили тысячи экономист-юристов и юрист-экономистов, которые не знают, куда им с тем дипломом приткнуться. Тенденция сохранится?
С. Касперович: В 1990-е действительно был такой бум: в технических университетах открывались экономические специальности, в «классических» — юридические.
Это все делалось произвольно, по наитию — тогда менялась структура экономики, нужны были такие люди. Теперь же у нас работает электронная система «Заказ», куда работодатели вносят прогнозную потребность в кадрах.
И ныне реальность такова, что дополнительная потребность в новых экономистах — несколько десятков человек в год!
Больше не нужно, потому что работодатель может брать их не только с университетской скамьи: на рынке много кадров, получивших образование ранее, существует трудовая миграция из фирмы в фирму. А в стране аж под 20 вузов, которые их готовят. Нужно ли это? Наверное нет, это неэффективно.
Поэтому, во-первых, с текущего года мы сокращаем наборы во всех непрофильных вузах. Это не затронет региональные университеты, которые готовят специалистов конкретно для своего региона. Но в столице столько экономистов и юристов нам не нужно. Это будет происходить постепенно — в текущем году бюджетный прием сокращен по экономическим и юридическим специальностям на 10%.
Также приемы сократятся на ряд гуманитарных специальностей: журналистика, историко-философский блок, международные отношения. По технико-технологическим специальностям сокращений не будет, по IT даже увеличиваем набор — готовили около 6000 человек, теперь еще будет плюс 300 где-то.
Почему сокращаем прием по гуманитарным специальностям? Мы смотрим в систему «Заказ» и не видим потребности. Конечно, филолог — это прежде всего учитель, историк — учитель. Нужны и историки-ученые, чтобы заниматься исследованиями и участвовать в формировании государственной идеологии и политики.
Но их нужно не много, они и не выкристаллизовываются сразу после университета, на это нужно время.
Журналистов, как и экономистов, также несколько десятков человек в год надо выпускать, один БГУ с этим справится. Можно было бы просто закрыть несколько факультетов, но тогда не будет среды, где смогут «вариться» перспективные историки, философы и журналисты.
Кроме того, пришло время готовить межпредметников. Чистый гуманитарий, чистый технарь, с моей точки зрения, — это пережиток прошлого.
Ошибается тот, кто в детстве говорит «вот — это гуманитарий, а это — технарь, надо их направлять, чтобы не мучились». Это же неправильно.
Сегодня и учителю белорусского языка нужны IT-компетенции, хотя еще 5—10 лет назад об этом особенно не задумывались. Сейчас мы видим задачу формировать специалистов смешанных, на стыке специальностей.
Например, инженер. Ему нужны «soft skills»? Конечно, как же ему тогда работать в современной команде? А впоследствии, когда ему понадобится умение управлять?
Мы эти задачи видим и закрепляем в программах. Поэтому не прав тот, кто попрекает нас устаревшими планами: мол, специальности те же. Это названия те же!
Содержание меняется — вводятся новые дисциплины, а устаревшие выводятся. Хотя название то же, специалисты выходят другие.
— Часто звучит вот такая критика со стороны студентов: «Пришел дед, пересказал нам старый учебник, а потом уже мы ему этот бред пересказываем». Что делать с устаревшими методиками?
С. Касперович: Это задача ректоров, деканов, заведующих кафедр — анализировать методики преподавания, менять их на современные, если нужно, оптимизировать учебный процесс.
Кто использует устаревшую систему лекций и семинаров, таких следует постепенно заменять передовыми преподавателями, которые используют современные подходы: деловые игры, выездные занятия, диалоговые формы и прочее. Таких преподавателей, на самом деле, хватает. Надо их стимулировать и мотивировать, чтобы они подтягивали за собой остальных.
Современный преподаватель — это не ретранслятор, который взял книжку и передал текст студенту. Он — генератор знаний, он должен открывать что-то новое, а потом и свои знания, и знания, которые генерируются по специальности коллегами и зарубежными исследователями, передавать студентам.
Опять же, система не рождается быстро, у зарубежных флагманов — столетия истории. А нашим университетам сколько? При этом мы жили и работали в других условиях, мы жили в Союзе. Многое с тех пор все еще применяется, если говорить о методике, но время идет. И теперь инициатива исходит даже не от нас, а от тех самых молодых преподавателей.
Вообще-то, у нас есть атлас перспективных профессий с учетом тенденций в мировой экономике. Что-то там может показаться смешным, но фактически сегодня специалистов по востребованным в будущем профессиям не готовят не только у нас, но и нигде в мире. Да просто нет преподавателей, например, по специальности «архитектор живых строительных систем».
И нам следует смотреть вперед, готовить таких преподавателей у себя — пусть они идут в магистратуру, аспирантуру, занимаются научными исследованиями по теме, обмениваются опытом с заграницей, и со временем из них вырастут модерновые преподаватели.
— А не кажется ли вам целесообразным разбавлять академические кадры в университетах профессионалами из конкретной отрасли? В качестве узкого примера приведу тройку лидеров среди интернет-СМИ: TUT.by, Онлайнер и «Наша Нива». Но сколько человек из этих изданий преподают в Институте журналистики? И такая ситуация почти во всех сферах.
С. Касперович: Если говорить о факультете журналистики, то в БГУ проводится серьезная оценка его работы в целом. И новое руководство получит рекомендации привлекать к учебному процессу настоящих профессионалов и действующих специалистов.
Но мы не хотим жестко регулировать подбор кадров, здесь нужно, чтобы руководство университетов само все понимало.
И если речь зашла о разбавлении академических кадров практиками, то это не то чтобы целесообразно — это необходимо! И мы регулируем эти процессы, даем соответствующие рекомендации, чтобы практико-ориентированная подготовка была и углублялась, чтобы привлекались люди из реального сектора.
Но не каждому дано преподавать, поймите. Человек может быть блестящим практиком или ученым, но в аудитории он не сможет передать свои знания. Здесь задача декана — посмотреть, может ли человек преподавать, умеет ли? Есть варианты, когда человека можно научить, повысить его квалификацию, но бывает, что и нет.
Мы также финансируем стажировки преподавателей за рубежом, начинаем привлекать иностранных специалистов из таких стран, как Германия, Россия, Япония, Корея.
Пока что речь идет, прежде всего, о технических специальностях. Скажем, нет особого смысла привлекать историка из Британии, а пригласить немца в технический университет — это полезно. И на таких занятиях обязательно присутствует и преподавательский состав.
— Вы говорили о сокращении наборов, а не распространится ли со временем эта тенденция на сами университеты?
С. Касперович: Мы проводим анализ таких рисков, на сегодня количество университетов — 51 — соответствует оптимальному, но сокращается количество кафедр.
Не исключено, что со времени отдельные университеты станут нецелесообразными и закроются из-за того, что в них не станет абитуриентов или преподавательских кадров.
Отмечу, из 51 университета четыре — Минсельхозпрода, четыре — медицинские и так далее. Универсальных не так и много, если не считать профильные.
Пока явных претендентов на «вылет» из числа вузов нет, но я думаю, что в случае сокращения университеты перепрофилируются и будут оказывать дополнительные образовательные услуги.
Потому что принцип будущего таков: образование в течение всей жизни, lifelong learning. Сегодня не нужно пять высших образований, хватит и одного.
А дальше — пожалуйста: через курсы, самообразование, переподготовку меняй свою профессиональную траекторию. И некоторые университеты, видимо, с учетом стремительного развития мира и технологий, могут превратиться в структуры по переподготовке и дополнительному образованию взрослых.
— Сегодня складывается ситуация, когда при существующих проходных баллах в университет может поступить и жук и жаба. На некоторых специальностях конкурс отсутствует вообще. Не считаете ли вы, что таким образом девальвируется сам институт высшего образования?
С. Касперович: Вы говорите о престиже. Высшее образование, оно для избранных в любом случае, поскольку есть конкурс. Действительно, на некоторые специальности в отдельных университетах в отдельные годы конкурс может отсутствовать.
Но престиж — это не возможность поступить в вуз одной только интеллектуальной элите.
Дело в том, что абитуриенты выбирают разные траектории — вот теперь кинулись за IT. Но наша задача и в том, чтобы развивались сферы, например, связанные и с лесным, сельским хозяйством, машиностроением… хотя там, возможно, невысокие зарплаты. Не вся интеллектуальная элита хочет идти туда работать, как поощрять в таком случае людей к поступлению?
Но и ошибочно думать, что 15 баллов на ЦТ — это 15% от усвоенного за 11 лет школьного материала, то есть — двойка. У нас рейтинговая система. Задания разные: есть очень тяжелые, олимпиадного уровня, с которыми справляются единицы и получают 100 баллов, но большинство заданий такие, что выполняются многими.
И впоследствии при исчислении общей суммы алгоритм подсчета насчитывает человеку 20 баллов, хотя он успешно выполнил, условно, около половины теста. Так построена система сейчас и, возможно, она действительно не дает точной картины знаний, которую можно было бы соотнести с успеваемостью в школе.
С 2019 года мы планируем перейти на более понятную систему, когда балл на ЦТ — например, 70 — будет соответствовать 7 баллам в школе.
Тестирование будет не рейтинговым, а показывать абсолютный уровень — долю выполненных заданий. Соответственно, и проходной балл повысится. До скольки? Я пока не могу сказать, может, и до всех 50.
Но опять же не факт, что человек, прошедший порог, поступит. Возможно, он выберет такую специальность, где проиграет конкуренцию.
— С этим ясно. Ладно бы те случайные студенты с 15-ю баллами вылетали, после того как случайность их поступления становится очевидной для преподавателей. И речь идет не о единичных специалистах лесного хозяйства, а об относительно престижных специальностях платной формы. Но в университетах существуют негласные запреты отчислять студентов-платников, какое бы дно они не пробивали в процессе учебы.
С. Касперович: Ситуации, которые вы описываете, действительно деструктивные. От имени Минобразования скажу, что мы таких приказов — «тянуть за уши двоечника» — не высылаем. У нас есть правила аттестации: три двойки — отчисление, комиссии не пересдал — отчисление.
Такие практики необходимо искоренять, проблему надо решать с руководством каждого отдельно взятого вуза. О случаях, когда вот так закрывают глаза, нужно сообщать нам — нужны сигналы от студентов, родителей.
Но, честно говоря, среди обращений в наш адрес больше всего нареканий на другое — на то, что, мол, несправедливо исключили.
В конце концов, справедливость здесь отрегулирует рынок: хотел человек диплом, где-то допустил слабину университет… И абсолютно ясно, что будет дальше — такого выпускника не возьмут на работу. И я убежден, что следует отчислять и бюджетников, и платников, если они не в состоянии усвоить программу.
— А как быть с завышенными баллами школьных аттестатов?
С. Касперович: Если говорить насчет поступления, то здесь роль аттестата не такая и значительная — всего 1/4, остальные же 3/4 — это все же ЦТ. Теперь относительно самой школы…
Мы прорабатываем вариант, когда не все смогут получать аттестат, — таким будет дорога в учреждения профтехобразования, где они смогут, дошлифовав свои общие знания, получить специальность. В университет сразу поступить они не смогут.
Мы также хотим, чтобы школьники не ошибались с выбором профессии — разрабатывается и будет налажена система профессиональной ориентации, когда во время учебы школьник сможет примерить на себя определенные профессии из взрослой жизни.
— А сколько должен зарабатывать университетский преподаватель?
С. Касперович: Как минимум больше, чем в среднем по отрасли, для которой он готовит кадры. Для некоторых направлений сложно определить, например, в математике. Но, если мы говорим о специалисте, преподающем профессиональные дисциплины, то здесь ориентир такой — зарплата по отрасли. Иначе он просто уйдет, ведь экономика открытая.
Тут уж каждый ректор работает как может: существуют гибкие надбавки, премии, доплата за научную деятельность, кураторство и так далее. Но, опять же, как и в других сферах, — расти зарплаты могут только в соответствии с экономикой.
— Вы упомянули научные публикации, научную деятельность. Но бывают ситуации, когда за науку выдают антинауку, для создания видимости этих самых научных процессов и получения надбавок.
С. Касперович: Здесь уже не совсем моя компетенция, мы не лезем в содержательную сторону науки, мы чиновники. Есть научное сообщество, оно и образует контрольное сито. Под научными публикациями я прежде всего понимаю серьезные работы, со скопусовским цитированием. [Скопус — реферативная база с возможностью отслеживания научной цитируемости публикаций. — НН].
— Давайте вернемся к студентам. Тенденции последнего времени таковы, что ощутимый процент выпускников белорусских школ поступает за рубеж. Ладно бы они поступали в Лозанну или Оксфорд. Но они идут в рядовые университеты Польши, Литвы и России, которые вряд ли качественно отличаются от наших. В чем вы видите причину?
С. Касперович: Первая — это недостаточный, наверное, престиж отечественного образования в массовом сознании.
Но, простите, разве выпускники российских вузов создали Wargaming и EPAM? Разве выпускники польских и литовских университетов работали над Вайбером в белорусских офисах?
Я думаю, что дело здесь в ощущении, что «заграница нас спасет». Не конкретно нас, а отдельно взятого человека, который принимает решение поехать туда лишь бы в какой университет не для того, чтобы потом вернуться и стать конкурентом здешнему выпускнику — они просто считают, что там лучше устроятся, стремятся там жить. Это уже вопрос не из сферы образования.
Также существует мнение, мол, белорусские дипломы не признаются, но это бред. Беларусь — участник всех международных процессов о признании дипломов.
Конечно, при принятии на конкретную должность конкретный работодатель например в Испании может решить, что такой диплом ему не подходит.
Но точно так же он может расценить диплом любой другой страны, это его право.
Если же мы говорим про Литву и Польшу, то они действительно проводят глубокую работу по привлечению наших абитуриентов, в том числе на бесплатную форму образования.
— А как у нас обстоят дела с реализацией дорожной карты Болонского процесса?
С. Касперович: В основном дорожная карта реализуется. Срок был два года, мы присоединились к этой группе стран сорок восьмыми — позже всех, — у остальных было куда больше времени на реализацию принципов, начиная с мобильности, академических свобод и так далее.
В мае на Парижской конференции министров образования будет принята оценка наших действий.
Из кулуарных контактов можно предположить, что она будет позитивной. Отдельные пункты нам действительно выполнить сложно.
Например, распределение: сейчас оно у нас по всем бюджетным специальностям. Возможно, в перспективе будет так, что обязательным распределение останется в основном для учителей и медиков, прорабатывается также вариант, когда распределением смогут воспользоваться платники — тогда им будет присвоен статус молодого специалиста со всеми льготами. Но надо исходить из потребностей экономики и думать не только над безусловным выполнением положения, но и над сохранением того позитивного, что у нас имеется.
Например, я считаю, что фундаментальные элементы образования — это плюс.
Тот же Lifelong education… Если мы готовим узкого специалиста, то как он в дальнейшем будет обучаться? Сумеет ли легко сменить сферу деятельности?
У нас такое видение, что фундаментальная образование — это не минус.
— Часто звучат упреки, мол, в независимой стране система высшего образования недостаточно белорусизирована. В частности, историк Олег Трусов зарегистрировал «Национальный университет имени Н. Гилевича» как попытку изменить ситуацию. Эта же тема поднималась и в ходе встречи с Лукашенко.
С. Касперович: Отмечу, что у нас отдельные специальности преподаются на белорусском языке полностью.
Но университет, прежде всего, призван подготовить человека для работы. И на англоязычное образование спрос есть, прежде всего это IT, и мы увеличиваем количество часов преподавания по-английски на отдельных специальностях, и будем увеличивать в дальнейшем, особенно в магистратуре и аспирантуре.
А что с белорусскоязычными инженерами, насколько они нужны работодателям? Готовы ли с ними работать? Да, это наш национальный язык, его употребление необходимо расширять в повседневной жизни, за этим все и потянется.
Я не думаю, что есть необходимость открывать отдельный университет, мы и в имеющихся, которых 51, можем вести обучение групп по-белорусски.
— Кажется, Трусов видит решение озвученной вами проблемы иначе. Он справедливо думает, что, если из университетов будут приходить белорусскоязычные специалисты, то работодатель будет работать с ними. Язык здесь — это элемент самоуважения, ведь главное, конечно, это компетенции.
С. Касперович: Такой подход тоже имеет право на жизнь.
Конечно, если будут только такие специалисты, то только их и будут принимать на работу. Можно пойти и таким путем, но нам видится путь более эволюционный.
Мне кажется, надо начинать еще с детского сада в плане формирования у молодежи практики употребления белорусского языка, прививать понимание, почему это важно.
Что конкретно мы можем делать? Если будет группа из 15—20 человек школьников, абитуриентов, которые соберутся и заявят, мол, они хотят учиться по-белорусски по какой-либо специальности, то мы пойдем навстречу и создадим им группу. Никаких проблем!
Учебный план переводится на белорусский язык — это самое простое. Учебные программы составят преподаватели, мы подберем таких, у которых нет проблем с белорусским языком. И группы будут. Не в специально созданном университете, а в БГУИР, например, будут, хоть где. Пусть студенты решают.
— В заключение хотелось бы затронуть еще такую тему: сейчас говорят о создании IT-страны, IT-экономики. Но как можно строить IT-страну, в то время как большинство трудоспособного населения работает физически и на устаревших предприятиях, с устаревшими компетенциями? Каким образом образовательные институты могут интегрировать таких людей в современность?
С. Касперович: Тема эта обширная, давайте сразу выведем за скобки программистов — мы их готовим, кажется, неплохо. Конечно, не только в рамках развития IT-страны, но и в рамках здравого смысла надо прививать IT-компетенции всем специалистам, начиная с учителей.
Говоря об уже занятых в экономике людях, отмечу курсы повышения квалификации и переподготовку.
Если это простой рабочий, который чувствует, что его способностей не хватает, или у него не получается найти новую работу, то уже сегодня он может переучиться на базе колледжей и ПТУ, где ему прививают современные компетенции. Конечно, стать, например, проектировщиком он не сможет, но жизнь себе он упростит, получив знания о принципах работы компьютера, архитектуре программ.
Если мы говорим о специалистах с высшим образованием, которые уже «устарели» для современного мира, то здесь также существует уйма образовательных программ повышения квалификации и переподготовки. Это и программы на базе университетов, и частные фирмы. Ранее были актуальны курсы парикмахеров и визажистов, но уже просматриваются тенденции образования более высокого, скажем так.
Здесь надо менять мышление людей. Ведь сейчас как? Человеку 35—40 лет и он начинает думать, что ему уже ничего не надо менять, что он и так доработает до пенсии.
А за рубежом востребованы факультеты третьего возраста, куда люди спокойно приходят и осваивают новые специальности. Даже не обязательно с дипломами.
И мы также готовы к этому, у нас есть кадры и база. Надо людей туда направить, чтобы они понимали, что это важно. А они, как видим, не идут, даже при низких зарплатах в отдельных сферах. Что тогда нужно? Чтобы работодатель их заставлял? Этим должна заниматься не система образования, должны работать другие мотиваторы.
Отмечу наконец, сегодня и в интернете тысячи курсов, бесплатных. Хоть лекции Оскфорда слушай — кто не дает?
Кто-то говорит, что это наш менталитет. Но я не согласен, потому что общество меняется. И мотиваторы, которые движут людьми, тоже меняются. В советское время была уравниловка — куда ни пойди, повсюду будет приблизительно одно и то же. Теперь же масса возможностей для карьерного роста, для перехода из сферы в сферу.
Уверен, со временем понимание необходимости бесконечно самосовершенствоваться внедрится и в нашем обществе. Я вижу в этом задачу социально-гуманитарных дисциплин — запустить этот двигатель мотивации на всю жизнь.
Пусть помощь обществу в этом окажут и СМИ, а задача министерства все же — удовлетворять такие потребности, а не создавать.
