Одна русскоязычная преподавательница Кембриджского университета делилась своим опытом работы в этом учреждении. Из поста представала красочная картина старинного британского образования.
Образование в Оксбридже (Оксфорд и Кембридж) организовано исключительно вокруг письма. Курс называется paper, и делится на 12 тем; они называются эссе. Каждая включает заранее сформулированный вопрос, отвечая на который, студент пишет небольшой текст. Тот в дальнейшем обсуждается с преподавателем. А итоговый экзамен тоже представляет собой письменную работу.
Очевидно, что дидактическая цель такой организации занятий — научить писать. Задаваться вопросами, аргументировать. Это техническое целеопределение: не «что», а «как». С красивым выводом: «В Кембридже знания — это письмо».
В современной педагогике это называют «компетентостным подходом», «наработкой способностей».
Я могу сослаться также на собственный опыт. Благодаря контактам Белорусского государственного университета с немецкими университетами я получил возможность два семестра поучиться в Лейпциге (там в свое время Жилунович печатал белорусские учебники).
В сравнении с БГУ это был иной мир. Начиная с того, что требовалось самому позаботиться о своем расписании, и заканчивая как раз таки дидактической повседневностью. Умолчу, насколько свободнее чувствует себя человек в западном кампусе (да и не такой уж и Запад та Саксония). Скажу лишь о курсах.
Весь семестр, например, мы изучали Пьера Бурдьё. Второй семестр — Райнхарта Козеллека. Неделю за неделей читаются тексты одного автора — статьи, доклады, отрывки из книг — и обсуждаются. В конце обычно пишется так называемая домашняя работа (Hausarbeit). Это — экзамен.
Не обязательно учить два семестра общую педагогику, семестр — историческую дидактику и семестр — педагогику высшей школы (этакий профессиональный бэкграунд магистра истории с дипломом БГУ), чтобы увидеть, что нынешнее белорусское образование бесконечно далеко и от Кембриджа, и от Лейпцига. Будь то БГУ или Университет имени Шамякина, в Беларуси учат одинаково. За семестр проходят, например, всю философию (в элегантной, непринужденной википедийной манере). В конце сдают кафкианский экзамен на полсотни вопросов.
Поэтому реформа исторического образования, анонсированная Марзалюком, не должна вызывать вообще никаких чувств, кроме déjà vu. Восхищаться не то чтобы рано: восхищаться нечем. Национальная перспектива, государственность, философия — царица наук? Темы начала 90-х или даже более раннего времени. Такими мерами ничего не изменить в белорусских университетах.
Смущает в этой истории не масштаб или содержание реформы. Зная рамки, в которых работает нынешнее правительство, удивляться не приходится, а после отмены конкурсного отбора в гимназии и вовсе не о чем говорить. Только боль. Озадачивает содержание и направление дискуссии об образовании.
Лишь однажды у Марзалюка промелькнула «студентоцентричность» (разве что случайно). Голубев и Пашкевич, комментируя, согласились, что изменения хороши, но разошлись во мнении, будут ли они осуществлены. Хотя разницы никакой: будут или не будут. Еще с 1993 года в Беларуси историю преподают с той самой «белорусской точки зрения». Менялись нюансы, но не сама перспектива. И всегда в центре была государственность (это еще Карамзин).
Собственно об университете, о его отстраненности от европейской современности никто не заботится. То же самое происходит пока еще и вокруг Университета имени Гилевича. Еще никто не объяснил, как там будет происходить обучение. Плохо будет, если основу составят водянистые компиляции и бессмысленные экзамены, но по-белорусски.
Надо ясно понимать. Главный дефицит белорусского образования, функция образования в поддержании белорусской оруэлловщины заключается в том, что студентов учат, стараясь объять как можно больше информации. Эта проблема — наследие советского образования. Здесь и думать нечего: советское образование — зло, которое надо искоренить. Сегодня в белорусских университетах должны были бы не зубрить, а учиться анализировать и применять знания.
Не пересказывать на семинаре статью из википедии о Мишеле Фуко, а читать и разбирать отрывки из «Истории сексуальности» или смотреть его дискуссию с Хомским. Не заучивать, кто и в какой день в эпоху революционных войн 1917—1920 годов занимал Минск, а анализировать «Тутэйшых» Купалы, обсуждая постколониальную ситуацию и субъектность.
Учить читать и учить писать. А уже в дальнейшем, возможно, удастся поправить и психологический климат в университетах, и пересмотреть дипломы (в Германии историк и учитель истории — разные профессии; пора об этом задуматься), и ввести кредитную систему.
Может, когда-нибудь такой счастливый день настанет. Но для этого нужно ход дискуссии изменить, заставить ее работать на модерность. Пересмотреть ошибочную повестку дня, точнее анализировать текущую ситуацию. В конце концов, расширить систему координат: чтобы Кембридж и Гилевич соседствовали в дискуссии.
