В соцсетях перед выборами распространяли список «белорусского умного голосования» — надо же быть модными, как Навальный! Проголосуем все за Дмитриева и Добротвора — и будет ого-го!
В России идея прокатила, так как по крайней мере в Москве и крупных городах там как-никак считают голоса. Да, кандидатов могут не допускать к выборам. Да, могут быть вбросы голосов. Да, в Чечне окажется 99%. Но в глобальном плане подсчет ведется.
Те, кто хоть раз побывал наблюдателем на участке в Беларуси, в один голос утверждают: никакого подсчета у нас нет. Фальсификации многоступенчатые, выпадение одного из этапов принципиально не меняет картину.
Во-первых, досрочное голосование создает невероятно высокую явку — на сей раз 36% — и позволяет ночью подменять бюллетени или вбрасывать их днем, как показала история, выявленная наблюдателям Вощенчуком в Бресте.
Во-вторых, каждый член комиссии считает свою часть пачки бюллетеней, не видя общей картины (или успокаивает свою совесть тем, что не понимает общей картины). Общую картину может видеть только председатель комиссии, но она ему не обязательна — у него могут заранее быть цифры, которые нужно написать в протокол.
В-третьих, даже если председатель комиссии составил честный протокол, документ передается в окружную комиссию, где его могут просто переписать. Ни одной открытой базы с протоколами по участкам не существует.
Председатели избирательных комиссий — вот кто персонально и непосредственно вовлечены в этот механизм и не могут не понимать сути происходящего.
Никакой возможности увидеть бюллетени и подсчет у наблюдателей нет. Никакой возможности пересчитать голоса после выборов тоже нет.
При этом в комиссиях только свои люди, а в период кампании на безопасное расстояние отдаляют тех, кто слишком много шумит — условную Халип.
Поэтому голосовать за кого-то, чтобы «нас услышали» — иллюзия. Эти бюллетени даже не посчитают.
Результат умного голосования, которое мотивирует людей прийти на участок, возможен только один — председателям комиссий придется меньше накручивать явку.
Предыдущие выборы создали иллюзию, что с назначением Анисим и Канопацкой власти позволят обществу если не выбирать, то, по крайней мере, иметь право голоса в парламенте.
Кто-то надеялся, что на сей раз таких голосов станет не 2, а 4 или даже больше. Демонстративной нерегистрацией двух безобидных депутаток власть показала гражданскому обществу свое видение его места и роли.
Все это вместе взятое не дает основания верить в анонсированную конституционную реформу.
Есть ли разница, какая система голосования будет — мажоритарная или пропорциональная, если председателей избиркомов будут по-прежнему «ориентировать» на «правильные» цифры явки и «правильные» результаты? Есть ли разница, сколько будет полномочий у президента, а сколько — у таким образом сформированного парламента, если студентов и военнослужащих по-прежнему будут загонять на досрочное голосование, и они ясно осознают, в каких целях это делается? Есть ли разница, кто будет назначать премьера, если система не предусматривает конкуренции?
Если бы власти реально были настроены на поступательные перемены, они бы допустили свободные или ограниченно свободные выборы хотя бы в одну из палат Национального собрания или, по крайней мере, хотя бы в одном из регионов. Ничего такого мы не наблюдали.
Сохранение существующей системы выборов говорит также о том, что власть по-прежнему опирается на абсолютное меньшинство общества — иначе не нужны были бы столь сложные и многоступенчатые фильтры отсева.
Это означает также, что для большинства единственным способом показать, что оно большинство, остаются уличные акции протеста.
Никаких институционализированных способов протестовать не существует. Не считать же таковыми возможность подавать жалобы и писать петиции. Значит, взрывы возмущения вроде «маршей нетунеядцев» 2017 года будут и в дальнейшем — такими же неожиданными.
И это означает, что реальная политическая оппозиция будет концентрироваться на уличном и публичном протесте, а гражданское общество будет по-прежнему избегать политики.
Давление же России будет усиливаться в условиях, когда общество живет с убеждением: «от нас все равно ничего не зависит».
