Виктор Мартинович размышляет на budzma.by о сегодняшней белорусской системе и том, почему ответственность за нее лежит на каждом из нас.
Читая в эти дни многочисленные гневные отклики на сказанную сверху глупость, я думаю вот что: как это стало возможным? Как могло сделаться так, что жизнь и здоровье девяти миллионов человек завязаны на беспечность, или, наоборот, на офигенный ум и интуицию только одного властителя?
И есть ощущение, что соотечественники сильно ошибаются, когда завязывают все на Лукашенко. Когда пытаются направлять свои чувства в условиях эпидемии только в его адрес.
Когда у шикарного торгового центра ты видишь тонированный «Лэнд Крузер» со специальными номерами, думаешь: ну вот она, абсолютная власть. В этой тачке ездит кто-то всесильный, «благодаря» которому мы теперь там, где мы есть. А потом наблюдаешь, как к машине подходит увешанный сумками полноватый мужичок с подвижными перепуганными глазками, и понимаешь: нет, он — не власть. Он, может, возит ту власть. Или охраняет ее. Но он-такое же бессильное существо, как и ты сам. Он боится так же, как ты.
То, что происходит сейчас со статистикой по инфицированным, со статистикой по смертям, — результат не воли одного человека. Это система. Результат «дела медиков», о котором вы, конечно же, читали.
Одного центра вы не нащупаете, как бы ни старались. Куда бы вы ни сунулись, кого бы ни наблюдали, даже на уровне министра или вице-премьера (или даже выше), вы увидите те же подвижные глазки.
И, кстати, не Лукашенко придумал эту систему. И не Ермошина выстроила феномен белорусских выборов. Так было всегда. Не верите — почитайте ту повесть Андрея Федоренко, в которой лирический герой вспоминает, как устраивал в школе выборы во времена Кебича. То же самое шоу. Та же самая «элегантная победа», обеспеченная такими же перепуганными винтиками.
Кто придумал этот образ? Кто есть отцом системы, основанной на страхе? Может, Сталин? А может, все началось еще раньше?
В «Тихом Доне» Шолохова есть страшный момент: 1917 год, безвластие после февральских событий и отречения царя, «вертикаль» отошла к Временному правительству, а большевики создали свои параллельные советы, провозгласившие себя единственной «народной» силой. И вот Шолохов показывает спор между симпатизирующими большевикам казаками и офицером, который командует их полком. Офицер еще держится той, предыдущей, «человеческой» логики и этики, которая поблекла с уходом монарха, он ведет себя «по-человечески», как монархист и христианин.
И один из казаков достает пистолет и стреляет тому офицеру прямо в рот. Далее очень точно (Шолохов, похоже, знал, что происходит с человеком, которому пуля попадает в голову) описывается, как офицер падает и, умирая, «сладко цокает языком». Он сплевывает выбитые выстрелом зубы. А большевики-казаки триумфуют с ощущением победы «новой» логики.
Вот отсюда, из этой сцены, вырастает система, царившая в стране советов весь ХХ век и царящая кое-где до сих пор. В чем ошибались революционные казаки, так это в том, что после свержения «офицеров» наступит «народный порядок», руководить которым будут рабочие и крестьяне. Наступила такая же дрянная жизнь, только страха и расстрелов сделалось намного больше (монархисты, например, не могли допустить, что дезертиров во время Первой мировой можно расстреливать).
Тот, кому некомфортно жить в Советском Союзе, должен предложить свой именно системный подход. И когда читаю об альтернативах, идеи которых бурлят в головах возможных соперников, я вижу, что они все — сплошь такие же советские люди. Способные родить (или поддержать собственными руками) такую же систему, основанную на страхе. И ничего это не изменит.
Любая альтернатива должна работать с основной составляющей системы — гражданами.
И если вдруг кто-то решит сыграть Калиновского или Иисуса Христа и предложит приученным годами к тоталитаризму перепуганным соотечественникам мир добра и справедливости, это закончится так же, как закончилась карьера «благодушного» Дмитрия Медведева (был такой политик в России).
Если такой лидер и проберется на самый верх, скинут его через несколько лет те самые крестьяне с наганами в грубых руках.
Поэтому, знаете, хватит нарекать.
Лукашенко — это мы.
Каждый из нас.
Ермошина, Караник — это воплощение нашего понимания того, как должен быть устроен мир.
Любой, кто громко возмущается сейчас, должен предложить что-то принципиально иное, за чем не маячили бы очки Берии или усы Сталина.
Я не говорю, что это принципиально невозможно и не сработает с системой ценностей постсоветских белорусов. У украинцев же наконец что-то да получилось, пусть и с нюансами. Или у поляков (там нюансов еще больше). Или у литовцев. Все эти альтернативы неидеальны, но они существуют и держатся.
Но прежде чем произойдут такие вот системные сдвиги, всем нам нужно привыкнуть к мысли, что ответственность — на каждом из нас.
