Александру Мосейчуку 29 лет, он директор минской ІТ-компании, в которой работает около 20 человек.
Компания занимается образовательными программами. Принцип их работы в том, что искусственный интеллект анализирует лицо человека, когда тот читает с экрана, и по эмоциям, мимике, миганию и т. д. распознает реакцию читающего: где ему было интересно и где отвлекался. Всё — через фронтальную камеру.
Программа привлекает миллионные инвестиции, но название и конкретные суммы нас просили не называть.
Однако пишем мы об Александре не в связи с его программными продуктами. Дело в том, что недавно он оказался на Окрестина после одного из модных теперь «велопробегов солидарности».
Александр Мосейчук рассказал «Нашей Ниве» эту историю.
«Наша Нива»: Как вы стали участвовать в «пробегах солидарности»?
Александр Мосейчук: Когда задержали Бабарико и люди стали собираться, мне говорит невеста: «Ну всё, пойдем».
И я, хотя и флегматик, 20 раз должен подумать, прежде чем что-нибудь делать, но тут уже такое чувство, что всё, сидеть ровно и просто смотреть на эту несправедливость, в которой живешь, невозможно.
Мы поехали в город в половине десятого, были там часа два-три. Я на электросамокате, она на велосипеде, катались по центру.
Позвонили еще друзьям: «Ну что вы там, на диване сидите?». Они приехали. Почувствовали мы тогда эту эйфорию от солидарности.
На следующий день в локальных чатах стали звучать предложения, мол, было много людей на велосипедах в городе, а почему бы не выезжать кататься? Это абсолютно мирный пробег, без лозунгов и криков. Но всем ясно, к чему мы привлекаем внимание.
Так и начались выезды, появились первые улыбки людей, аплодисменты — становилось ясно, что все делаем правильно.
Доходило до сотен участников пробега.
На третий-четвертый выезд люди на одной из ресторанных террас в центре повскакивали со своим вином, аплодировали нам, снимали на мобильники. Я, как скромный человек, подумал, что так, наверное, чувствуют себя рок-звезды.
Выезжали совершенно разные люди, были и сотрудники органов. И пожилые люди, мамы с детьми, бизнесмены.
Была поддержка и от гаишников, но здесь — без деталей. Честным сотрудникам выражаю уважение, отдельным индивидуумам — нет.
«Наша Нива»: Почему вас задержали?
Александр Мосейчук: После одной из акций мы проехали пару кругов по Октябрьской площади, как раз, видно, вокруг каких-то руководителей милицейских.
Это стало поводом для задержания. Как потом выяснилось в милиции, проезд по кругу посчитали несанкционированным мероприятием.
А когда задерживали на следующий день, было так: я собираюсь ехать к сестре на свадьбу, уже кинул вещи в маршрутку, невеста там моя сидит, а я вышел покурить. В одной руке сигарета, в другой — мобильник. Читаю, что задержали Андрея Боровского, одного из велосипедистов.
Я возвращаюсь к маршрутке, а там возле нее уже несколько человек типичной внешности: «Вы на 72 часа задержаны». Тут же — микроавтобус. Посадили. Там, по форме, еще один омоновец. Ну и поехали.
Я в этот момент спокоен. Я работал пожарным, за время службы отвечающий за тревогу орган атрофировался [Александр Мосейчук увольнялся, будучи начальником пожарного аварийно-спасательного поста. — «НН»]. Ну да, неприятно, но без паники. Мне уже ясно, что на свадьбу я не попаду. Но там же, в маршрутке, невеста моя с ума сходит. Она не знает где я — пропал человек.
Я говорю: вы понимаете, что она меня потеряла, что мне три слова сказать ей по телефону? Дайте позвонить.
Они молчат, а сами снимать трубку не хотят.
Мне, как человеку, который тоже служил, понятно, как начальство в силовой структуре может на тебя надавить и загнобить, что тебе будет многое не нравиться, но ты будешь до какого-то времени это делать.
И я видел, что они всё это вытворяют без особой радости и охоты, а «главный» омоновец сидел и смотрел в окно с влажными глазами всю дорогу.
Уже потом, в милиции, дали позвонить любимой, но там всё в порядке. Оказалось, какой-то иностранец все видел, и когда она выскочила из машины, он описал картину, и она поняла, что произошло. Милиционер автовокзала, кстати, помог ей. Начал даже снимать записи с камер, но ему откуда-то позвонили: «Не надо, не лезь».
«Наша Нива»: Что было в милиции?
Александр Мосейчук: Завели меня в кабинет, три человека там, показали что мне предъявляют, видеозаписи. Но на записях не я. Я стал отрицать, часа два мы посидели, уже вечер, надоело им и мне, я ничего не признал, меня повезли на Окрестина.
«Наша Нива»: И как там?
Александр Мосейчук: Небольшая оговорка. Сколько я увидел конвоиров и охранников, то 80% из них лояльны, мне так показалось. Ну досмотрели там меня, завели в камеру.
Двухместная камера. Воняет страшно! Редко когда услышишь такой запах в обычной жизни. Какие-то люди спят на шконках, а в камере — тот самый Андрей Боровский.
Мы рядом легли на полу. У меня две маски было, так я — одну на лицо, другую — на глаза, потому что «что-то сломалось» и свет на ночь не отключали, но я думаю это враньё, как и то что не было мест — были.
Какой-то отвратительный бомж с нами сидел, который пердит, сморкается, съедает больше всего этого местного хлеба — и начинается… Второй мужик — просто бродяга.
Там же, на Окрестина, по видеосвязи состоялся суд, какой-то конвейерщик присудил мне 7 суток. Андрея перевели, а самого меня поместили в карцер: мол, по правилам, с которыми меня не ознакомили, днем на железной кровати спать нельзя.
А в карцере, в принципе, сухо, тепло и темно. Нормальная одноместная камера. Мне охрана сообщила, что, оказывается, это самое плохое что могло случиться.
Как было в карцере? Думал о том, как сестра сыграла свадьбу.
А потом, в понедельник — «с вещами на выход». Пока был в буферной камере, слышу, как из соседней кого-то выводят к «моему» карцеру.
А меня, соответственно, ведут в ту камеру, откуда человека вывели. В камере я узнаю, что это был Северинец, а я — на его место. В камере трое еще, бродяги, но не маргиналы.
Я спрашиваю, как здесь сидится Павлу. Мне рассказывают: «Держится молодцом, бодро, три РУВД шьют ему административные нарушения, он их посылает». Северинец делился вещами с остальными, спал на втором ярусе, под голову — бутылку с водой. Едой тоже делился, его там сокамерники уважали.
Нас поменяли на 40 минут: потом я снова в карцер, а его в камеру. Еще я слышал, как к нему кто-то в карцер приходит, а он с ними ругается.
В день нерегистрации кандидатами Бабарико и Цепкало на Окрестина было шумно: ночью начали привозить людей, всё гудело.
Потом нас еще раз меняли, когда я «выселялся», а Северинец был в карцере. А мне мать же передавала передачи, и я ему оставил бутерброд, пачку вафель «Черноморских», шоколадный батончик, пару леденцов. Все условились, что это будет для Северинца, после того как он вернется в камеру.
Также скажу, что методы давления администрации не работают. Они думают, мол, начнут отбирать вещи, ухудшать условия, а другие арестанты поймут, что это из-за политических, и затравят их. Нет, неправда. Солидарность и там.
Есть, конечно, вероятность математической погрешности, но все понимают, что происходит в стране, ничего такого не работает.
«Наша Нива»: Каковы ваши выводы после ареста?
Александр Мосейчук: Для меня это такой опыт личный, ведь мало ситуаций, когда взрослый человек может остаться со своими мыслями, не глушить их музыкой или ненужными встречами.
А там ты остаешься один. Я мысли структурировал, подумал, попланировал. Ничего страшного не произошло, ну поспал без матраса, но это не смертельно. Условия в камере вряд ли отличаются от тех, в которых оказываются многие молодые специалисты в провинции.
И еще замечу: после публикаций в интернете кормили всё лучше и лучше.
А глобально я ничего менять в своем мировоззрении не намерен. Если можешь что-нибудь делать — делай. А велопробеги — всё легально, законов на них люди не нарушают, милиция вынуждена цепляться к мелочам, вроде поворота зеркала.
Понимаете, человек может быть не согласен с этой системой не только потому, что ему не хватает денег. Это насчет айтишников.
Почему у меня ни разу не спросили: что не так, что ты хочешь изменить? Власть таких вопросов не задает, хотя умные люди видят, что здесь многое можно делать иначе.
Люди не видят политических целей, не видят образа будущего, а ты же живешь среди них, это твои друзья детства, одноклассники, соседи, ситуация в стране угнетает.
А Лукашенко — это человек, с которым я лично виделся раз пять. Я лауреат фонда одаренной молодежи, в 2010-м я жал ему руку на концерте «За Беларусь!».
И отношение к нему становится у меня хуже с каждым годом. Я вижу, что Беларусь можно не превращать в голую банановую республику, что у нас есть ум и ресурс.
Иной вопрос, что видит он: покрашенные стены и асфальтированные дороги, придуманные рейтинги?
Мне вот вспоминается фильм «Гудбай Ленин», где мать главного героя, партийная функционерша ГДР, впала в кому, а когда очнулась, то сын с друзьями снимал для нее фейковые выпуски новостей, искал старые упаковки от продуктов, чтобы убедить ее, что ГДР еще существует. Вот у него то же самое сейчас, мне кажется, только на месте сына — целые аппараты.
Но за этой лирикой не хочется упустить главного: наши люди достаточно умные и способные, чтобы построить дееспособную республику без Лукашенко.
