Дмитрий Дашкевич рассказал, чем кардинально отличаются тюрьмы в восточной и западной Беларуси

В новом выпуске видеопроекта «Ток» Змитер Дашкевич рассказал, как за годы отсидок на собственном опыте понял, что разница между западной и восточной Беларусью все же существует.

«По самим зонам я заметил очень большую разницу между восточной и западной Беларусью. Я только на зоне понял, что это такое.

Я приехал в Горки, в восточную Беларусь, где мне со старта прилетело: «Пи*ры, такие-сякие!» Эти полковники пеной исходят, угрожают, в изоляторе собираются майоры, адвоката не пускают, никого не пускают — просто дурдом. Я когда поехал по этим изоляторам, у меня тряслась голова.

[Жена] Наста говорит, что не пускали несколько месяцев, «вы подонки» — оскорбляли, мат-перемат. Опять же, это сейчас, в сегодняшнем дне, может быть, для нас это нормально, а тогда это были первые случаи.

Меня когда в 2010-м судили без свидетелей, которые прятались в отдельной комнате, это был нонсенс. Сейчас это практика на десятки тысяч.

И меня перекидывают в западную Беларусь — в Глубокое. Приезжает мой адвокат с [женой] Настой. Их сразу принимает начальник, адвокату дают со мной встречу.

Если там не пускали адвоката, здесь раз — пускают адвоката, Насту приглашают, она приходит в кабинет начальника. В кабинет начальника приходит и заместитель по оперативно-режимной работе, который занимается всеми блатными, режимом: он руководит, где каких зеков расставит, где кого лбами столкнут.

И начальник ему говорит: «Ну что ты, Петя, был на исповеди в костеле в воскресенье? Что, тебя не было?» Наста рассказывала, что просто поехала в этом кресле. Там мат-перемат — язык просто не передать, — а здесь человек говорит: «Ты был на исповеди в костеле?» Я просто ошалел!

В Глубоком были люди, которые тайно приносили мне еду в изолятор. Вызывает меня для разговора сотрудник, достает еду, понимая, что я там голодаю. Хотя я не знаю, чем он может поплатиться, может, даже погонами. Я прячу эту еду или ем там у него, иду в камеру обратно.

И меня из Глубокого снова переводят в Мозырь. В Мозыре сидит начальник, который еще тогда, до Крыма, орал: «Мы здесь русская раса, православная раса, я вас, протестантов, на порог не пускаю!» Причем, имел от Православной церкви какой-то орден, построил какую-то православную часовню на зоне. А Мозырь называется «Мозырская экспериментальная колония строгого режима».

И он мне cновf: «Да вы там пи*ары, я тебя к блатным посажу, тебя блатные будут иметь, если тебе понравились все эти игры гейские, здесь или на свободе, мы тебя в бетон закатаем, ты никому не нужен!» — ну просто… Я стоял и молчал на этих судах, потому что просто не мог поверить, что такое может быть. Чтобы 10 человек, предгенеральских чинов, с одной-двумя вышками вот так разговаривали!?

Я каким-то чудом выгреб из этого экспериментального Мозыря, мне дали крытую — и вывозят в Гродно. И в Гродно заходит заместитель снова, фактически главный человек на зоне, который занимается самыми страшными блатными Беларуси — самые серьезные авторитеты, воры в законе туда въезжают все. Когда кто-то заходит, зэк обязан сказать своё имя, срок и сколько лет. Я ему говорю это, естественно, по-белорусски. И он мне говорит: «Якая прыгожая ў нас мова!»

Там я слышу «Здесь тебя будут иметь блатные, разговаривай нормально, я русская раса», а тут «якая прыгожая мова». Я тогда ощутил разницу в 20 лет большевизма.

20 лет коммунизма — одно поколение. Это колоссальная разница, когда встречаешься с аутентичными людьми из той местности. Вот такая была разница, связанная лишь с территориальным признаком»