Серый барановичский двор. Девятиэтажки на выезде из города, которые с одной стороны подпирает гаражный массив, с другой — Светиловское озеро.
Серый фон разбавляет кислотная окраска подъездов длинного дома №33 на улице Наконечникова. Здесь до своего июньского задержания жил Игорь Лосик, консультант «Радыё Свабода» и администратор телеграм-канала «Беларусь головного мозга», который 42 дня держал голодовку протеста в Жодинском изоляторе. О том, что Игорь прекратил голодовку, стало известно за день до публикации этого интервью..
В опустевшей квартире живет его жена Дарья и дочь Павлина. И огромный кот. Об отце напоминают фото и вещи в шкафу.
Как живет теперь семья, Дарья откровенно рассказала в интервью «Нашей Ниве».
— К нам пришли 25 июня. Около полудня, жара, солнце светит, мы вышли с дочерью на прогулку, во дворе уже стоял серый бус с «красавцами», но мы тогда как-то не обратили на него внимание. Возвращались с прогулки, зашли, поднялись на лифте, а у двери, на лестничной площадке, уже стояло с десяток человек — кто-то их пустил в подъезд. Сунули удостоверения на миг — ни имени, ни ведомства, ничего не видно. «Покажите еще раз». — «Мы уже показывали. Ваши проблемы, что не разобрали. У нас постановление прокуратуры на обыск».
Я отказалась открывать дверь, так как квартира принадлежит моему отцу: «Ну тогда будем взламывать». При ребенке? «Звоните тогда отцу». Приехал отец, нашли двух понятых из подъезда и вошли в квартиру. Мы все войти не могли. Могла я, но дочь отказывалась оставаться с дедушкой. Я всё время — этот час-полтора — ждала под своей дверью.
Детская коляска у двери в квартиру Лосиков.
— Это были барановичские сотрудники?
— Был такой солидный в пиджаке, их главный, как я поняла. Он сказал, что из Барановичского ГОВД. Конечно, когда мужа увезли и я начала звонить в местную милицию, там сказали, что никакого Игоря у них нет. Мол, «вы что, мы никого сегодня не задерживали и обысков никаких не проводили». Тот человек меня обманул.
— Что успел сказать Игорь, когда его выводили?
— Ничего не сказал вообще. Выводили мимо меня, он молчал. Он понимал, что значит это всё. Я иду за ним, кидаюсь в бус — берите меня с ним! Один «красавец» меня взял за руку и держал молча, ничего не говорил, только чтобы я не влезла в бус. Игорю сказали, чтобы взял денег на талончики, мол, что-то подпишет — и отпустят, ага.
— Что ты делала после этого?
— Я в таком шоке была. Я просто села и сидела. Потом приехал «Интекс-пресс», вечером приехала мама посидеть с дочкой, а я утром поехала в Минск.
— Какие тогда были твои мысли?
— Я думала, что это все до выборов — выборы пройдут, еще немного, и отпустят. Тональность его писем такая же была, он тоже так думал. До сентября письма были позитивными. У него был срок содержания по 293-й статье. Он рассчитывал, что в конце концов или дело пойдет в суд, или изменят меру пресечения. А после того как перевели в Жодино — очень расстроился. Среди ночи дернули его на этап. И с осени письма пошли очень негативные, он злился: «Сколько это будет продолжаться, почему я здесь нахожусь?» 40 дней в вонючей камере. Открытый туалет, говорит, как ты его не вымывай — всё равно вонище. И подселили соседа с педикулезом, у него вши, его не обрабатывали.
— Какое письмо тебя больше всего тронуло?
— Он написал, что когда вернется, мы повенчаемся, потому что мы через столько прошли, что наши отношения вряд ли что-то сломает.
— Вы не расписаны?
— Мы расписаны, но не венчались. 9 февраля будет 8 лет, как мы в браке. И скоро 11 лет, как мы познакомились.
— Как это было?
— Я зарегистрировалась «ВКонтакте», и так вышло, что он первый, кого я добавила в друзья, — алгоритм подсказал, мистика какая-то. Пару месяцев попереписывались, я ему первая написала. Мы тогда учились на первом курсе — и он, и я. Я в Барановичах, он в Минске.
— Чем Игорь тебе понравился?
— Он очень открытый и очень добрый. У меня жестче характер, а он добрый и мягкий человек, и меня этим зацепил: характером, обращением без резкости, заботливый. Первое свидание мы просто долго-долго гуляли по городу и много говорили, но я пришла домой и поняла, что еще бы говорила и говорила. Игорь на выходные приезжал. Он поучился до весны и сказал, что будет забирать документы и переводиться в Барановичи, сказал, что «очень мало выходных, очень мало тебя». Сказал, что хочет видеть меня каждый день. И вот он перевелся, заезжал каждый день, мы гуляли. Мы из разных, полярных районов, а он каждый день в любую погоду ко мне катался и последним автобусом возвращался.
— А дочь ваша — он очень ее любит — она долгожданный ребенок?
— Дочь у нас очень долгожданная. Он очень рад был, очень хотел дочку. А когда была на первом УЗИ, мне сказали, что будет мальчик.
«Увидишь, будет девочка», — говорил Игорь.
«Ну что ты споришь? Врачи сказали же, что мальчик»»
«Нет, увидишь».
И следующий раз на УЗИ врачи говорят: мы ошиблись, будет девочка. Каким он был счастливым! Имя выбрал — Павлина. Мы как-то долго не обсуждали имя, мне уже рожать скоро, я говорю: ну может, уже как-то решим? Он говорит: А я давно придумал, Павлина будет.
— Какой рабочий день эсэмэмщика? Он сутки за компьютером?
— Он работал так, что было время и на меня. Мог взять перерыв, сидеть с дочкой, когда я уходила. Не то что сел за комп и сутки сидит.
— Ты видела, о чем он пишет?
— Да.
— Это не казалось тебе рискованным?
— В каком-то плане казалось, но все было в рамках. Нет там экстремизма никакого. Какой криминал?
— А не было ощущения, что с такой работой возьмут и придут?
— За столько дней до выборов — нет. Тихановского задержали в мае, но Тихановский собирал пикеты. Мой муж ничего не собирал и участия ни в чем не принимал.
— А как ты восприняла его голодовку? Вы же начинали вместе.
— Он через адвоката сказал, что подходит время окончания срока содержания под стражей. Или в суд, или изменение меры пресечения. Он говорил, что если будет новое обвинение, то объявит голодовку, потому что творится несправедливость. И ему предъявили. Как я восприняла? Я была готова. Но чтобы 40 дней… Тяжело, ему становится хуже. Я тоже объявляла, но вынуждена была остановить, потому что я единственный опекун дочери. Пока он сидит, мне намекнули, что если потеряю сознание, то семьей займутся соцслужбы, поэтому я прекратила. А когда голодала, то мне не было слишком тяжело — шесть дней же всего. Первые два дня хотелось есть, а потом нет. Хотя не могу сказать, что много ем — не лезет, ведь знаю, что он голодает. Если раз в день поем, то и хорошо.
— Он знал, что ты тоже начнешь?
— Конечно, знал, что я тоже буду это делать, если он решится.
— А как письма доходят?
— Весь декабрь — ужасно. Праздничные дни — у цензора много писем. А теперь хорошо — за неделю пять писем, от 20 января свежее пришло.
— Что Игорь пишет?
— Благодарит, что привезла спортивный костюм. Мол, всё стирает, но долго сохнет. Говорит, понимает, что за решеткой, но, тем не менее, выглядеть надо опрятно и адекватно. Говорит, что устал, тяжело столько времени не видеть семьи. Смотрит на переданные фото дочери, любуется, как она подрастает.
— Все эмоции передает в письмах или что-нибудь скрывает?
— Я думаю, он скрывает правду о своем самочувствии. Пишет, что все нормально. Но думаю, утаивает.
— Как думаешь, как он переносит пребывание за решеткой, каково его моральное состояние?
— Сложно. Не раз писал в письмах: когда уже наконец в Беларуси начнут законы работать? Это же беспредел. Открытым текстом пишет, что ненормальная ситуация. Кандидатов еще не регистрировали, ничего не было, что бы он мог организовать, еще ничего не происходило и не было ясно, по какому сценарию пойдет.
— О чем Игорь там думает?
— Сказал, что у нас всё будет лучше, чем было, надеется, что его отпустят в отпуск, когда он выйдет, и мы поедем в теплую страну, чтобы забыть обо всем этом. Он смотрел прогноз погоды и говорит: какое первое место покажут, туда и поедем. Показали Палермо — туда поедем.
— Как далеко он зайдет в голодовке?
— Я думаю, он остановится. Резонанс большой, люди обратили внимание на проблему Игоря и не только. Очевидно, что на своем примере он привлекает внимание и к другим ни за что посаженным. Мы же видим, что политических заключенных с каждым днем прибавляется, а не уменьшается.
— Чего он хочет достичь?
— Либо снятие обвинения, либо изменение меры пресечения. Это сейчас нужно сделать хотя бы для того, чтобы обследовать человека. Я сомневаюсь, что квалификации жодинских врачей хватает, чтобы оценить состояние здоровья. Замеры давления, содержания сахара и температуры — это не диагностика.
Фото: «Белсат»
— Когда Игорь прекратит голодовку?
— Надеюсь, скоро.
— Почему ты так думаешь?
— Я так хочу.
— А если нет?
— Будем отговаривать снова, каждая моя поездка в Жодино как на Голгофу — дрожишь и ждешь, что скажут что-то хорошее. Адвокат идет к нему, а я либо передаю вещи-фотографии, средства гигиены, либо стою в ближайшем магазине и жду, пока выйдет адвокат. Это часа два в среднем. Зависит от очереди, наличия свободных кабинетов. Бегу навстречу и спрашиваю, как он там, сам ли идет, не ведут ли под руки? А мне в ответ: ходит сам, но щеки уже обтягивают зубы, черные круги под глазами.
— Ты знаешь, чем грозит голодовка?
— Я прочитала, я знаю. Я стараюсь не думать о последствиях, не накручивать, чтобы не загонять свои мысли вообще уже в подвал какой-то.
— Как ты сама переживаешь эти времена?
— Сложно. Радует только, что пишут мне десятки, сотни человек, радует. Родители — и мои, и его — стараются разгрузить меня.
— А за это время стало легче или тяжелее?
— Тяжелее. Сначала понимаешь, что за короткое время ничего не случится. А теперь — как выходить из голодовки? Столько же дней… Это же не просто поел и всё. Нужно запускать работу желудка, кишечника.
— К чему ты готовишься?
— Я готовлюсь, что Игорь прекратит голодовку, что вся международная поддержка как-то поможет.
— Думаешь, это может заставить Лукашенко выпустить Игоря?
— Конечно, они не скажут «это невиновный человек, простите, ошиблись», но меру пресечения нужно менять.
— Какие тебе сны снятся?
— Снится Игорь. Снилось, что его выпустили и мы поехали куда-то. И родителям нашим снится то же самое. Ужасов не снилось, только позитивные сны.
— Каков сейчас твой быт?
— С дочкой. Или катаюсь к Игорю. Пишу письма, оформляю ему месячные подписки — 18 изданий. Все закончились газеты нормальные. Развлекательные, говорит, хоть выпиши. Выпиши «СБ» — почитаю, посмеюсь. Он эту газету как развлекательно-сатирическую воспринимает, а не информационную.
— Как-нибудь отвлекаешься от переживаний?
— В Минске есть подруга, можем пойти кофе попить. Хотя что я говорю… Мы за 7 месяцев виделись два раза.
— А как реагируешь на гадости, которые пишут об Игоре и тебе в провластных телеграм-каналах?
— Да я не читаю. Они до меня доходят только в таком виде, что сочувствующий кто-нибудь перешлет мне скриншот с брутальным комментом, мол, не принимай к сердцу. Так я увидела, что написали, мол он рисует рогатого лося, потому что догадывается о якобы похождениях одинокой жены. Но он же Лосик, поэтому рисует лося. Эту мерзость они пишут от безысходности, им не за что кусать, за нами правда и будущее. Нет в их творчестве ничего умного и порядочного, а то, в чем этого нет, никакого внимания и не заслуживает.
— Что сейчас для Игоря важно в жизни?
— Моя поддержка и максимальная огласка. Ему много пишут, вчера принесли 100 писем сразу.
— Как дочь это всё переживает?
— Такой стресс был, всё у нее на глазах. Показывала на мужчин на улице, когда гуляем, — «дяди». Теперь показывает на игрушечный самолет — «папа улетел». Я же не могу ей сказать, она не поймет что такое тюрьма. Она скучает.
— Тебе не хочется плакать, когда рассказываешь?
— Первые три месяца я это и делала. Теперь нет. Теперь я об этом рассказываю спокойно, без слез. К сожалению, начинаешь спокойнее говорить об этом.
— Ставишь себя на его место?
— Было пару раз. Я представляла себя в тюрьме, что бы я там делала и чем занималась. Думала бы о близких, скучала, читала письма. Когда я ставлю себя на его место, понимаю, как ему не хватает дочери, семьи.
— Какие-нибудь позитивные моменты в этом кошмаре ты видишь?
— Какие там плюсы… Но если уж так поставить вопрос, то можно найти… Мы поняли, что чего стоит, какие вопросы важны в жизни и быту, а какие нет.
— За это время новые друзья появились или старые исчезли?
— Как у него, не знаю. Что касается меня, я до декрета работала экономистом в барановичской поликлинике. За 5 лет я своих коллег привыкла считать друзьями. К сожалению, это не подтвердилось. После того как задержали Игоря, в течение 5 месяцев никаких шагов с их стороны не было, никакой поддержки. Я не говорю о деньгах, но могли бы проявить заботу, спросить, требуется ли мне хоть какая медицинская помощь, не знаю, ну хоть что. Только позвонили перед Новым годом, мол, приди забери подарки от профсоюза. Нет, оставьте их себе, разделите между собой. До задержания мне могли написать: как дела, приходи в гости, как там у тебя дочь растет? А потом как отрезало.
— А новые друзья появились?
— Да! Люди пишут. Ты начинаешь общаться — каждый день интересуются. «Отдохни, приезжай к нам в гости»»
— Ездила?
— Нет, еще не ездила.
— А что принимала из подарков?
— Дарили игрушек много на день рождения дочери, на Новый год, пакеты продуктов, фруктов — не могла домой дотянуть.
— Что сейчас поднимает тебе настроение?
— Солидарность людей. Вот там люди вышли в поддержку, там за границей где-то имя прозвучало. Но, конечно, мне поднимет настроение то, если Игорь прекратит голодовку.
— Как думаешь, когда закончатся репрессии?
— Да что об этом думать и загадывать. В моей ситуации не до анализа. Когда власть поменяется. Это самый очевидный ответ. А у этой — такой стиль, они только это и умеют.
