«Хочется заснуть и проснуться, чтобы была нормальная человеческая жизнь». 6 сентября, когда Тихон поехал на марш, Инна взяла телефон и на одном из опубликованных видео увидела, как ее сына задерживают. Этот день стал для нее одним из самых тяжелых за последнее время: «Я переживала, где он, что с ним, а потом Тихон позвонил и сказал, что у него уголовка. Я говорю: «Какая уголовка, ты же ничего не делал, просто снимал девушку на телефон!».
Парня забросили на Окрестина, через три дня дали штраф и освободили, после еще трижды давали по 15 суток в Бресте. После уже в качестве подозреваемого на уголовном деле его дважды вызывали на допрос в Минск, но второй раз мать, которая его сопровождала, была вынуждена возвращаться домой одна: прокурор оставил Тихона под стражей.
По словам Инны то, во что ее семье пришлось окунуться, вызывает ощущение нереальности, настолько логичное мышление отказывается это принимать: Тихон у нее-единственный сын, они жили втроем с бабушкой, парню только-только исполнилось восемнадцать лет, он никогда не привлекался к ответственности, не имел проблем с учебой, у него не было вредных привычек…
«Тихон у меня самодостаточный парень, имеет художественные способности, очень любит природу, ездит в лес, знает все грибы и всех птиц, много читает, причем на разных языках, разбирается в истории. Он вообще во всех вещах разбирается лучше меня. Тихон абсолютно далек от криминальной среды, СИЗО — не то место, где он должен быть. Мы много вложили в нашего сына и внука, поэтому для нас это потеря потерь, особенно если ты предполагал ему другое будущее. Теперь вся моя картинка просто разваливается».
Образование Тихон решил начать со средне-специального — поступил в брестский колледж, где познакомился с Софьей Малашевич, но проучился там буквально с неделю, так как из-за обвинения быстро получил предложение забрать документы.
«К Софье у меня двойственное отношение: да, она выгораживала Тихона на суде, хотя это было по-детски. Но она его в это и втянула — все же девочка, предложила, А у него глаза горели поехать в Минск. Я понимаю, что это молодость, неразумность, легкомысленность… Но если бы мой сын с ней не поехал, он бы сейчас был дома. А если бы Тихон был на марше без нее, он бы просто шел в толпе».
«Мне понадобилась неделя, чтобы собрать себя по частям»
В СИЗО парень в основном рисует и читает, в камере тоже есть шахматы и одиннадцать человек, с которыми можно поговорить.
«Я не все могу передать из того, что бы он хотел: пять книг, которые Тихон просил, у меня не взяли, что стало отдельным стрессом. Мы передаем ему блокноты и альбомы, чтобы он мог рисовать, фрукты, чтобы были витамины, что-то вкусное, ведь хочется его побаловать. Я часто отправляю веселые открытки, чтобы он улыбнулся, в одно письмо вложила фотографии, где мы втроем с бабушкой. Он в своих письмах старается подбодрить и говорит, что у него все хорошо, — даже из тюрьмы заботится о нас. Приятно читать слова «люблю» или «обнимаю» — в обычной жизни он такое, может, и не сказал бы, а теперь оно как-то иначе звучит и на самом деле греет душу».
Новогодние праздники прошли мимо Инны — традиционно она с сыном ходила за живой елочкой, Новый год встречали в семейном кругу, Тихон мог приготовить ужин. «Однажды 31 декабря мне пришлось работать допоздна, я пришла, а стол уже был накрыт. На этот раз я даже не ставила елочку. Можно сказать, праздник у меня украли. Идешь по городу, видишь иллюминацию, вокруг люди, которых не затронула беда и которых все устраивает, — а у меня даже нет праздничного настроения».
Суд стал вторым тяжелейшим моментом для Инны. На первых порах она не могла поверить, что ее сына обвиняют по уголовной статье, потом пришла уверенность, что следствие попросту пока не разобралось, позже она подумала, что, может, чего-то не знает, настолько нелепым казалось обвинение. Наконец мать стала надеяться, что приговором будет хотя бы домашняя химия. Но Тихон получил год и шесть месяцев колонии.
«После приговора я была не в себе, такой депрессии у меня раньше не было. Сложно было даже разговаривать с людьми. Мне понадобилась неделя, чтобы собрать себя по частям. Надо было отлежаться, я принимала лекарства, ведь без них нервная система просто сгорела бы. Но сложно быть сильной из-за силы, хотя случаются моменты «просветления» и я стараюсь самоорганизоваться. Самое ужасное — ощущение бессилия, что ты один на один с системой и ничего не можешь сделать».
Из-за событий последних месяцев Инне пришлось уйти с работы: дела Тихона вышли на первый план, ей пришлось много отвлекаться, что было не очень приятно работодателю, а коллеги стали озвучивать фразы о том, что «ее сын оступился».
«Работа не одна, так будет другая, а семья, любовь, доверие — это самое хрупкое. Если оно выпадет из рук, может разбиться, как хрустальный шар».
«Здорово просто видеть его и слышать голос»
«Мои переживания сейчас — микс материнского горя с гордостью. На поверхность поднимается то одно, то другое. Бывают дни, когда сложно совладать эмоциям, а бывают наоборот внутренние подъемы, когда садишься да пишешь письмо и хочется всю свою любовь и свое ожидание вложить в это письмо. Я стараюсь отодвигать внимание от мыслей, больше играть, рисовать — у меня есть раскраски-антистресс и рисование по номерам. Я понимаю, что нужно более-менее восстанавливать себя психологически, но на это, наверное, потребуется еще много времени. Мы с мамой стараемся друг друга поддерживать. Также поддерживают знакомые, я поняла, что такое солидарность, много людей, которых я не знала, стали мне близкими. Это помогает компенсировать то, что на данный момент потеряно».
После суда Инне разрешили свидание с сыном. На заседаниях матери не дали даже подойти к нему и сказать что-то вроде «держись, Тихон» — а тут — «солнечный день, солнечное настроение и момент счастья». «Ты видишь, что Тихон здоров, улыбается, разговаривает с тобой — это просто чудо, у нас с мамой как камень с души упал. Он старался шутить, мы тоже, хотя заставлять себя было не надо: здорово просто видеть его и слышать голос, это не передать словами».
Из-за случившегося в последние месяцы, Инна стала еще больше уважать и любить сына — за то, как он держится, какой личностью себя показал. «В силу возраста он, может, максималист, некоторые его мнения не прошли проверку, но он настойчиво их держится — и я принимаю его таким, какой он есть. Меня ранит, что Тихон не послушал меня тогда и поехал в Минск, но во всем, что случилось после, я увидела его взрослым, добрым, отзывчивым и скромным человеком».
Инна считает, что Тихон оказался заложником системы, и чувствует вину за аполитичность своего поколения: «Видимо, надо было больше во все вникать, чтобы не расплачивались наши дети». А тем временем представляет, что если будет встречать сына, крепко-крепко его обнимет и долго не будет отпускать, а потом закатит пир горой, купит все его любимые сладости и будет поливать улицу шампанским. «Говорят, что самое темное время — перед рассветом. Возможно, сейчас и есть то «самое темное время».
