Фото из фейсбука Артема Шрайбмана
«Политику» в армии, конечно же, обсуждали.
«Статистика по группе вполне красноречива — нас было 30 человек из разных городов, мужчины от 22 до 45 лет, все с высшим образованием. Где-то 12-15 человек аполитичны, их эта тема либо не интересовала, либо они не хотели ее обсуждать.
Трое — открытые сторонники власти, хотя правильнее было бы двух из них назвать оппонентами протеста. Ничего хорошего про власть эти двое сказать не могли, даже иногда сами критиковали какие-то ее действия. Но у них в голове протест — враждебная внешняя сила, которая требует сплотиться даже вокруг поднадоевшего лидера. Аргументы стандартные, вы их все слышали по телевизору.
Еще, как минимум, один человек проголосовал за Тихановскую, но резко разочаровался в ней из-за того, что она уехала на Запад. Как минимум, один человек проголосовал против всех, потому что и Лукашенко надоел, и Светлана не убедила.
Остальные (где-то 10-12 человек) — сторонники протеста, кто-то участвовал сам, кто-то просто симпатизирует.
Три недели на сборах были крутым опытом взаимодействия с людьми с другой стороны. Общаться нужно было так, чтобы не разругаться вхлам — в закрытом коллективе, который 24/6 живет вместе (нас отпускали домой на полтора выходных), этого нельзя было позволять. Ты не можешь хлопнуть дверью и уйти.
Так же, как ключ к гражданской войне и геноциду — расчеловечивание оппонента, сравнение его с крысами и паразитами (шалом, Гриша с СТВ), ключ к примирению — его очеловечивание. Нужно было рассматривать людей за их политическими взглядами, обсуждать то, что нас всех объединяет (быт, работа, семьи), а не только то, где мы кардинально различаемся.
Споры о политике сейчас, хоть и интересны, но бесплодны. При такой поляризации и герметичности информационных пузырей никто никого не убедит. Но шуточки про то, кто с какой стороны щитов будет 25 марта, конечно, были постоянными.
О политических взглядах всех военных по моему короткому погружению лишь в одну из структур — Военную академию — достоверно судить невозможно.
Рискну предположить, что среди офицеров по стране больше сторонников власти, чем в среднем в обществе. Дело не в привилегиях и статусе, а в психологии. Военные считают порядок высшим благом. Любая угроза устоявшемуся порядку — риск скатывания в хаос, который в такой картине мире слишком опасен, чтобы пробовать.
У военных небольшие зарплаты, часто — кабальные контракты, но и небольшие притязания. Когда ты всю взрослую жизнь приучаешь себя терпеть бытовые лишения, когда жаловаться на условия жизни или службы — позорно и не по-мужски, этот же подход распространяется и на политику. Это не значит, что военные довольны статус-кво, просто многие из них считают, что их недовольство — норма, какой-то уровень дискомфорта — норма. А вот перекраивать порядок, который хоть как-то, но работал, — не норма.
При этом я много раз слышал искреннюю обиду на намеки о том, что все люди в форме себя запятнали. Несколько наших старших офицеров четко отделяли себя от милиции. Дальше включалась психологическая защита — да, они, наверное, нажестили, но я этого лично не видел, я к ним не отношусь, а значит лучше-ка вытесню я это из своего сознания.
Кстати, низкий уровень притязаний — глубинная штука, которая многое объясняет про «тот» лагерь. Нас несколько раз спрашивали о жалобах на быт (надо вообще отдать должное Академии — нам пытались создать лучшие, насколько это возможно в сегодняшней белорусской армии, условия). Но как только кто-то решал пожаловаться на какие-то мелочи (один из туалетов не работает, с едой что-то не так, кровати неудобные, холодно для полевых выходов), офицер с той стороны отвечал по одному шаблону: да, это конечно фигово, но у нас раньше/в других частях/на прежних сборах — было еще хуже, а вам еще повезло. Это фундаментально чуждая для сторонников перемен точка отсчета — сравнение своей жизни не с тем, какой бы хорошей она могла быть, а с тем, какой плохой она когда-то была или сейчас есть у кого-то другого.
Это же транслируется и на политику. Основной аргумент всех, кого принято называть «ябатьками» — страх 90-х (тут об этом хорошо рассказал профессор Вардомацкий на основе свежих фокус-групп). Почему вдруг 90-е должны вернуться и кто их предлагает вернуть — неважно. Важно, что сейчас этим людям лучше (или кажется, что лучше), чем было раньше, а от «добра» добра не ищут.
Вообще военные старались обходить политику в нашем общении и на занятиях, понимая, что среди нас много противников власти, а они, офицеры, не могут себе позволить как ругаться с относительным большинством группы, так и поддерживать такую точку зрения. Исключением из этого правила стал начальник Военной академии, который превратил сессию общения с призванными на сборы офицерами запаса (нами) в полчаса политинформации.
Генерал-майор устроил опрос, кто в зале верующий (и отдельно — кто православный), назвал нас всех «государственниками», потому что мы не стали косить от сборов, и просветил нас про обезумевшие толпы подростков, цветные революции, управляемый хаос, лгбт-лобби и техники НЛП от западных СМИ. Совершенно не наш смех, а только махающие руками замы и истекающее время встречи удержали генерал-майора от рассказов про рептилоидов.
Ни один другой нижестоящий офицер, с которыми мы общались за эти недели, такого бы себе не позволил. И это во-многом отвечает на вопросы о причинах лояльности силовиков.
Включите на 20 лет отрицательный кадровый отбор через идеологическое сито — и у вас на выходе будет монолитная как броня силовая верхушка. Слишком рефлексирующий человек просто не пробьется на позиции, где от его взглядов что-то зависит.
Идеологически, в армии много советского. Все конструируется вокруг победы во Второй мировой. Даже музей военной истории в Академии — один микроскопический зал на всю историю до 1941, один большущий зал — на ВОВ, еще один — отдельно на операцию «Багратион», еще один большой — на период после 1945 и до наших дней.
Советскость диктует антизападное мышление. Если есть угроза — то только с одной стороны, на вопросы о рисках со второй стороны преподаватели и идеолог терялись. Лишь один молодой преподаватель трезво сказал, что не видит смысла России нас захватывать, когда можно просто перекрутить вентиль.
При этом, желания влиться в состав России или бороться за идеалы русского мира я там не увидел. Один из самых ностальгирующих по красной армии полковников, когда высмеивал и критиковал белорусских добровольцев, которые поехали воевать на Донбасс, делал это одинаково в обе стороны. К слову, было много отсылок к опыту украинской армии, на котором надо учиться. Но не тому, как воевать с русскими, а, скорее, тактике современной войны.
Меня часто спрашивают, как скоро армия перейдет на сторону народа. Ответ, вероятно, разочарует спрашивающих. Если в моменты проверок в части, приезда высоких чинов из Минобороны, прогуляться по территории, то за многими зданиями будет тихонько стоять по несколько офицеров. Это они так ждут, пока проверяющий пройдет мимо, и можно будет дальше пойти по своим делам.
Наша армия не будет брать на себя политическую ответственность и куда-то переходить. Если армию будут активно вовлекать в политику, скорее отдельные офицеры и генералы будут заниматься итальянской забастовкой, уклоняться от неприятных приказов, теряться из вида.
Политическая сила, которая когда-то захочет получить себе симпатии этих людей, должна будет убедить их в том, что источник нестабильности, анархии и бардака — как раз-таки статус-кво, а они, лидеры этой силы, хотят и могут это исправить.
