— Что вам известно о состоянии здоровья и настроении мамы? Как часто вы можете получать от нее информацию через адвоката, что можете ей передавать сами?
— Мама чувствует себя терпимо, старается много ходить. Она фактически инвалид по физическому состоянию, у нее проблемы со спиной и ногами. Все, что сейчас происходит, прежде всего ужасно для ее здоровья. Ей нужно двигаться, выходить, а такой возможности у нее сейчас нет. Мама может ходить только по квартире. Я знаю, что она ходит буквально туда-сюда. Этого мало. Люди в СИЗО имеют полтора часа на прогулку в день, она такой возможности не имеет.
Знаю, что ей оказывали медицинскую помощь, когда у нее были конкретные проблемы, которые надо было решить. Насколько часто я с ней общаюсь? Не часто. Это выглядит таким образом — я рассказываю адвокату, что думаю, чувствую, что хочу маме передать. Адвокат это ей пересказывает на словах. Таким образом организовано мамино общение с внешним миром, что, собственно, означает полную изоляцию, так как, кроме адвоката, она по закону не имеет права общаться ни с кем. Это все контролируется. У нее нет телефона с интернетом, нет компьютера с интернетом… Я маму не видела и не слышала уже месяц.
— Через домашний арест 10 лет тому назад прошли Ирина Халип и Владимир Некляев, и все это время с ними в квартире находились сотрудники спецслужб. У Некляевых были относительно нейтральные отношения с ними, у Ирины Халип — довольно напряженные. Видимо с вашей мамой кто-то постоянно находится в квартире. Зная ее, можете представить, как она на это реагирует?
— Папы не стало год назад. Мама живет одна. Ей не с кем общаться, нет человеческого тепла рядом. Кое-как «закрыты» физические потребности — бытовые моменты, продукты, вынос мусора. Я не могу давать об этом подробностей, как и не могу рассказывать, кто у нее находится и как находится. Это тайна следствия. Но исходя из того, что рассказали Владимир Некляев и Ирина Халип, вряд ли у мамы отличается ситуация. Если это так, то для мамы это очень непросто, потому что ей нужно очень много человеческого тепла и эмоций. Обычно она имела возможность общаться с людьми, доносить им тепло и получать его.
Мне кажется, что для нее самая ужасная составляющая этого ареста — абсолютная социальная и эмоциональная изоляция. Я не думаю, что если кто-то там находится, это люди с докторскими степенями, с которыми можно было бы много и подробно разговаривать на интересные темы.
— В фейсбуке появилась страница «Юлия Чернявская под арестом», в комментариях к постам очень много людей хотят поддержать ее. Есть ли возможность передать ей слова поддержки тысяч людей?
— С первого дня задавались вопросы: что можно прислать, привезти, где она живет, можно ли ей помахать под окнами, можно ли присылать цветы, открытки, передачи и пирожки? Этого всего делать нельзя. И если бы люди это делали или сделали, это поставило бы под угрозу ее домашний арест и ухудшило ее условия. Поэтому ничего нельзя, кроме слов поддержки, которые люди могут писать. Ничего ей передавать нельзя.
Я была бы безумно рада и умоляю тех, кто ведет дело, чтобы маме разрешили прогулки. Там, где она сейчас живет, есть полностью закрытая частная территория, где можно просто гулять, и там не будет ни одного человека. Это абсолютно закрытое место не представляет никакой опасности для нашего государства. Я бы прежде всего настаивала на этом и на праве на корреспонденцию, это бы облегчило ситуацию.
— Как переживает это все ваша бабушка? Есть ли у нее хоть какая возможность контакта с дочерью?
— Бабушка ни разу не видела мамы, так же как и я. Ни разу не слышала мамы по телефону, так же как и я. Мне кажется, что это так просто — дать пять минут им поговорить. Я считаю это абсолютно бесчеловечным. Бабушке 83 года, и необходимое условие выживания их обеих, чтобы они могли созвониться и поговорить. Но этого нет — только через адвоката бабушка передает слова поддержки.
Мне и бабушке остается догадываться, как мать там проводит дни. Знаю, что она рисует, что она постепенно распаковывает коробки, ведь она переехала буквально за несколько дней до всего этого. Знаю, что она читает и старается переводить тексты с английского языка. Это новое для нее хобби. Ничего ей передавать нельзя. Я просила словарь передать — нельзя. Я даже букет цветов не могу ей прислать.
— Собака с ней, но собаку выгуливать надо…
— Этот вопрос каким-то образом решился, но это не мама собаку выгуливает. Собака сильно спасает, не слезает с маминых ног, облизывает с ног до головы.
— Давление на Tut.by, попытки отобрать, переформатировать этот проект были неоднократно и в прошлом. Что вам отец говорил, советовал, о чем предупреждал, зная, что это давление не прекратится? Каким было его завещание насчет Tut.by?
— Не было никаких красивых слов и предсмертных пожеланий. Папа был абсолютным оптимистом, верил в то, что все будет хорошо, что здравый смысл победит. Он большой адепт всего, что связано со здравым смыслом и рациональностью. Он не мог себе представить такого развития событий.
Иногда я думаю, что очень жаль, что он не увидел 200 тысяч людей на улицах Минска, не увидел сотен людей под офисом, кричащих «Жыве Tut.by». В тоже время, я счастлива, что он не увидел того, что сейчас происходит с Tut.by, как нагло, мерзко, безосновательно, на надуманных основаниях разваливают то, что он строил двадцать лет. Я стараюсь действовать так, как бы действовал он.
Я думаю, что он не хотел, чтобы мама была в опасности, и поэтому его долю в Tut.by унаследовала я. Соответственно, это значит, что при нынешнем режиме я никогда не попаду в Беларусь.
Мама не имеет к Tut.by вообще никакого отношения, поэтому абсолютное безумие — что она под арестом. Папа всегда говорил, что редакция сама знает, что делать, и если я буду указывать, что делать и как освещать новости, в тот же день редакция развернется и уйдет.
Похоже, что властям не понятно, что ничем не заправлял ни Юрий Зиссер, ни Юлия Чернявская, ни я. Все определяли новостные поводы, и если бы государство пыталось сделать эти поводы более оптимистичными, радостными, демократичными и экономически успешными, то и новости на Tut.by были бы иными. Им, похоже, было проще закрыть. Думаю, что папа не представлял, что могут посадить 15 человек, закрыть наглухо, арестовать счета и не дать людям выплатить зарплаты, оставив их с прожиточным минимумом… И то мы до сих пор его не выплатили.
— Вы владелица основных активов Tut.by. Пытаются ли с вами негласно выйти на связь, начать какие-то переговоры, некий торг?
— Когда это все произошло, у меня была мысль, что на меня начнут давить и шантажировать маминым здоровьем и здоровьем посаженных за решетку людей. Была масса конспирологических идей, но похоже, что замысел властей был прост — выключить всё нафиг. Конечно, у нас были бэкапы. Люди спрашивали, почему мы не запустим Tut.by. Мы не запустим, так как должны быть убеждены, что никто от этого не пострадает больше, чем уже пострадал.
С одной стороны, мы хотим говорить правду и будем говорить правду, с другой стороны, мы хотим, чтобы больше ни один человек не попал на допрос из-за наших действий. Это была настойчивая агрессивная идея — закрыть Tut.by, глотки всем заткнуть, отрезать, перерезать, чтобы заткнулись все. И поэтому, наверное, стольких людей посадили. Из них, кроме нескольких человек, даже косвенно никто не мог быть связан с текущим обвинением. Почему журналисты сидят? Почему мама сидит? Почему директор Hoster.by сидит? Почему СЕО стартапа RocketData, моя лучшая подруга, сидит? Как это связано с налогами, от которых Tut.by мог бы «уклоняться»?
— Появляется информация, что власти пытаются создать новый Tut.by. Журналисты, которым предлагали там должности, рассказывали о таких попытках. Что вы думаете о реалистичности и успешности такого проекта властей?
— Понятно, что власть может нарисовать наш логотип, запустить сайт под доменом (я не знаю, как это технически работает). Мы же понимаем, что люди почитают два дня и поймут повестку дня. Вторым БТ теперь уже не увлечь никакую старушку в деревне. Даже если они это сделают, флаг им в руки и барабан на шею. Я не вижу их способными делать новости хотя бы наполовину такими же объективными и профессиональными, как мы.
— Есть ли у вас переписка, связь с заключенными сотрудниками портала? Что самое главное вы бы хотели им донести?
— Это очень печально и больно, но, к сожалению, для трети тех, кто сейчас за решеткой, задержание не было неожиданностью. Остальные, никак не причастны к ситуации, в ужасе и шоке, наверное. Думаю, что в Беларуси любой человек потенциально готов за что-либо «присесть» — за цвет носков, или просто выйдя в магазин за хлебом, или работая в СМИ. Такова реальность…
— Какая помощь нужна вам?
— Мне очень важно, чтобы люди, которые хотят поддержать Tut.by, делали ролики, записи, плакаты в нашу поддержку, насколько это будет безопасно для них. Так было первую неделю, потом немного утихло, и, увы, Tut.by становится частью сухой репрессивной статистики. Нам бы очень помогало, если бы люди обращали внимание мирового сообщества на происходящее, чтобы это были не только слова от нас, чтобы люди говорили, что для них значит Tut.by. Это и нашим сотрудникам очень помогает.
У нас есть 8 платформ, на которых есть 10 социальных сетей — два канала в телеграме (один из них недавно стал вторым по числу подписчиков и первым по охвату в стране), «Одноклассники», тикток, вайбер, инстаграм, ютуб. Мы призываем подписываться. Когда начнутся перемены в стране, вы сможете узнавать об этом первыми.
— Когда и при каких условиях может быть восстановлена более-менее полноценная работа Tut.by?
— В полном объеме этого не произойдет. Tut.by — огромная организация из 260 человек, которых никто никогда не сможет обеспечить, если не будет в прежнем объеме денег рекламодателей. Наша компания работала 20 лет, нарабатывала себе имя. Если мы откроемся заново, то это будет ограниченный формат, только новостной, скорее всего. Из-за этого приходится прощаться с большей частью команды. Но мы верим, что это ненадолго.
