На сайте Свободы появились данные национального опроса: только 3,9% белорусов постоянно разговаривают по-белорусски.
Комментаторы поспешили обвинить «продажных» социологов, поставить под сомнение результаты исследования, причем засомневались по-разному: мало это или же много; впадать в отчаяние или бороться; обвинить власти, оппозицию и народ; мужественно утереть скупую слезу...
Тридцать лет назад три процента действительно выглядели бы подозрительно, поскольку говорила по-белорусски деревня, поскольку говорить по-белорусски еще не считалось видом оппозиционной деятельности, а самое главное — было «деятельностью» в абсолютном большинстве случаев бессознательной. Люди говорили как умели, как трава росла. А тех, кто говорил сознательно, мы если и не знали лично, то наши друзья знали.
Общий счет шел на десятки человек. Так было тридцать лет назад.
Сейчас все с точностью до наоборот. Деревня не говорит, а если вдруг когда придется — то избегая этого в разговоре с незнакомыми людьми.
Три процента — это где-то 300 тысяч. Думайте слишком много? Хорошо, допустим, что деревня все же как-то «не избежала». Пусть будет не 300, а 30 тысяч. Для чистоты исследования.
Что здесь самое главное? Качество этой публики.Говорить по-белорусски — значит ежедневно противостоять придиркам, насмешкам, оскорблениям и подозрениям, рисковать репутацией и рабочим местом, быть в глазах многих оппозицией, «пятой колонной» или даже , как говорит один товарищ, «врагом народа». Представляете, насколько надо верить в свою звезду, в свою культуру, в свою страну, чтобы ежедневно преодолевать все это?
Вас поражает динамика (снижение от 5,8 до 3,9%)? А вы не замечаете, что признаваться в своей «беларускамоўнасці» становится все опаснее? Вот ровно настолько и возросла опасность.
Напрасно кто-то из комментаторов приплел сюда оппозицию, мол, делают ставку на национальное (на эти всего лишь три процента), вот и проигрывают. Но это неправда.
Последний раз оппозиция ставила на национальную идею, когда добилась независимости страны, двадцать лет назад.С тех пор ни разу, а теперь и подавно, оппозиция ставки на национальное не делала и по-белорусски в массе своей не общается. Оппозиция если на что и делает ставку (а теперь, пожалуй, и вообще ни на что), то на траву. Встанет трава и сбросит ненавистного диктатора. Что будет дальше, не знает никто (ведь нет ни одной идеи). Никто, кроме тех тридцати тысяч сознательных граждан, у которых есть общее видение развития государства, видение того, какой Беларуси быть. И которые в большинстве своем к оппозиции не принадлежат. Хотя и несут по жизни это не слишком привлекательное сегодня клеймо.
Русскоязычным в принципе ничего и не надо, кроме стабильной социальной подкормки и доброго слова от «батьки» с экрана. Им даже не нужно думать о том, что им нужно — об этом лучше знают наверху. Поэтому у них никто и не спрашивает, поэтому нет выборов, поэтому они их и не требуют.
Белорусскоязычные все время упираются в узкие рамки гетто, им всего надо добиваться самим (тех же школ для детей), они постоянно испытывают хронический голод. Их музыканты и исполнители песен запрещены, их газеты, журналы, книги не могут выйти за лимитированные тиражи, хотя по идее нижняя планка тиражей их газет, журналов и книг как раз и составляет 30 тысяч. Наконец, у них нет в Беларуси ни радио своего, ни телевидения — запрещено им их иметь.
Я уже не говорю о моральных и эстетических травмах, которые им ежедневно наносит нынешняя власть газетными заголовками типа «Белоруссия — последний палач в Европе»... Это ж об их родине.
30 тысяч сейчас и десятки 30 лет назад — цифры несравнимые. Особенно с учетом характера этих людей, настолько закаленных неблагоприятной средой и объединенных идеей, что — они как один человек. Помните, Короткевич говорил о таких: не нужно двух, чтобы начать.
30 тысяч — это армия. Не партизаны, не подпольщики, не террористы. Ведь армия отличается от трех последних тем, что имеет форму и открыто ее носит. Законная государственная сила.
Должны только созреть условия, и эти люди будут знать, как и чем распорядиться. Вряд ли их будет становиться меньше, ведь они растят и воспитывают детей.
Я знаю лично или заочно тысячи две таких людей, может быть, немного больше. Абсолютное большинство их моложе меня. Помимо белорусского языка они выделяются тем, что живут во всех смыслах чище и содержательнее других — как правило, Бог не обделил их талантом. А если собрать все черты в одну, я бы назвал их людьми правды. Независимо от профессии.
Возможно, это прозвучит субъективно, но в Польше поляки, в России россияне, в Литве литовцы, в Беларуси белорусы — по языку прежде всего — и в этом самая простая правда.
Можно было бы принять аргументы про «особый путь» Беларуси, где «как в Швейцарии», или где там еще, исторически сложилось «двуязычие». Можно было бы принять, но при одном условии: если бы разговаривающих по-белорусски не душили ежедневно, на каждом шагу и на всех уровнях, чтобы даже в мелочах не мешали жить по-белорусски.
Да в том-то и штука, что стоит хоть на немного ослабить этот прессинг русификации, как рассуждения о Швейцарии закончатся. И быть людьми правды (когда «можно») начнут хотеть не 30 тысяч, а все.
