Открыл для себя белорусскую литературу, начал по‑новому ощущать белорусскую ментальность. Меня тянет к этому языку, к сознанию, которое он создает. Дело вот в чем.
Не было еще тиранов, которые бы уничтожали людей приказом, искренне сказанным или изданным на белорусском языке. На белорусском языке за последние столетия не объявляли (опять же, искренне осознавая свою белорусскость) межгосударственной войны на уничтожение, и в жизни лично моей людей, которые бы делали зло, используя в речи белорусский язык, было намного меньше, чем те, которые пользовались русским. Это не означает, что русский — плох, что русские — все сплошь москали. Не в этом дело.
Суть в том, что переходя на белорусский язык, как‑то по‑другому начинаешь себя ощущать. Меняется сознание и мир начинает восприниматься иначе. Язык — мягкий, светлый, любовь на нем ощущается по‑другому, и грубые слова в нем как бы не оскорбление, слышатся по‑человечески. Будто бы сообщество людей, на нем разговаривающих — семья одна большая, но если кто кого обидел или заслужил, то и негрубыми словами получит оскорбление до глубины души, настолько это будут слова уверенные и сильные.
Люди, перешедшие на белорусский язык сознательно, искренне, с любовью, из уважения, а не приученные к нему с раннего детства — это люди, отказавшиеся от системы. Люди, которые попрощались с совком и помахали ему ручкой. Они как бы отказываются от своего прошлого в этой системе, объявляют, что они — ее нестабильный элемент, больше не интегрированная в нее часть, разговаривают с ней на другом языке и ничего общего с ней не имеют. Будто бы все зло, сделанное, услышанное и ощущенное за время жизни, уходит куда‑то прочь, в другую ментальность, с которой имеешь общее только вынужденно, иногда, мельком, при необходимости.
Сейчас такое время. На белорусском — любят, сражаются и умирают, совсем искренне, от души. И ведь сволочей хватает, но они не портят его, проходят сквозь, мимо. Уходя в белорусскую ментальность, будто бы создаешь для себя потаемный внутренний мир, начинаешь жизнь с чистого листа. Он ничем не лучше и не хуже других — просто он другой. На нем можно даже убивать, осуждать на унижение, издеваться — как и на любом языке это можно делать. Но больше всего на нем хочется любить.
Русский же стал для меня каким‑то черствым, пустым, безразличным, повседневным. Выглянешь в окно — сплошь советские панельные дома, окрашенные в серое. И ощущение, будто бы они этим языком созданы, будто бы он везде вокруг, и угнетает, когда он навязывается, когда родную речь услышать негде, когда на улицах, заговоривши на белорусском, кому‑то подумается: «Оппозиционер». Люди, насаждающие здесь насильно русскую речь, на самом деле, вызывают глубокое ею пренебрежение — не у всех, но у этих единиц, которым эта страна дорога. Можно по‑разному относиться к русскому — не менее могучий язык, чем белорусский или французский. Но ментальность у него другая, на нем говорили те люди, которые делали мне и другим больно, которые сейчас калечат мою нацию, и потому он смотрится иначе.
Я, честное слово, не знаю, переходить ли мне полностью на белорусский. Ситуация сейчас такая, что русский приходится использовать в больших количествах так или иначе, да и на белорусском я не такой уж и «специалист» — аналитики на этом языке, окроме «Arche», пока мало прочесть можно, поэтому и спецтерминов для употребления и не успел запасти. Я одно знаю — этот певучий язык обязательно станет по‑настоящему национальным. В этой стране — за ним будущее, потому что белорусская ментальность отличается от русской. И забыть все те столетия издевательств, порвав связи с «чужим» языком, думаю, многим будет намного проще. Понятно, что многим еще долгое время удобнее будет использовать русский, но да кто мешает? Главное, чтобы новое поколение, после установления демократической системы, впитало «мову» с бессознательного возраста, что называется, с молоком матери. Чтобы оно на ней любило и ненавидело, проигрывало и побеждало, в общем, жило.
А то вы ведь знаете. Тесно пока как‑то. Холодно и неуютно быть чужим в своей стране, и говорить на языке, на котором перестал во что‑то искренне верить.
