Теперь стране некоторое время придется жить без президента.
До какого-то момента считалось, что белорусский случай суть задержка в демократическом транзите, девиация, отклонение, обусловленное местной спецификой («белорусская модель»). Соответственно предчувствия «майдана» – вне зависимости от оценок, которые к этим предчувствиям прилагались, – связывались с отказом от «специфики». «Майдан» – это как бы толчок застрявшей машине транзита. Пора отбросить все эти транзитологические толкования. Ибо транзит завершился. Дальше пути нет. Мы приехали.
Теперь, например, российские евразийцы, для которых «Беларусь» являлась одним из опорных пунктов (или пунктиков) имперской идентификации, могут полюбоваться плодами «победы» Лукашенко. Он действительно построил полицейское государство, говорят они. Не очень приятное открытие. Потому как пресловутое противостояние Западу лишается основополагающего смысла. Оказывается, подлинное противостояние Западу возможно только лишь в форме полицейского государства. Оказывается, противостояние это проходит не по линии духа или там космоса, но по традиционной линии свободы. Нужно лишить людей свободы – вот и все национальная специфика и вся в ней «модель». Конечная остановка транзита – это вполне обычная западная (или протозападная) диктатура, каковых начиная с 20-30-х гг. прошлого века мир повидал немало. Все тот же демократический фасад, все та же страсть по индустрии, все тот же маленький человек – с большими страхами и большой жаждой власти.
«Модель» – это всего-навсего антимодель, антисистема с ее типовыми инверсиями: «государство для народа» значит «государство против народа».
Это осознание, это ощущение «конечной остановки» и привело такое впечатляющее число людей на Октябрьскую площадь. Дело вовсе не в их количестве (что нередко имеет значение, но для демократического порядка), но в том, почему они пришли. Они пришли продемонстрировать, что выборов не было. Что никакой демократии – западной или там восточной – нет. Эти люди шли на площадь, зная, что их, возможно (предупреждали ведь), будут бить или посадят за решетку. Зная, что «государство против народа» квалифицирует их как террористов. Таких людей немного – в любой стране и во все времена. Потому я и говорю, что таких людей на Октябрьской площади было впечатляющее число. Достаточно – для начала конца маленького человека с большой жаждой власти. Гражданское сопротивление – обязательная прелюдия такого конца.
Это – первый важнейший итог «выборочной» (по аналогии с уборочной) кампании.
Второй итог состоит в определенном смещении акцентов – от нацеленности на второй тур, к чему многие склонялись до 19 марта, к нацеленности на перевыборы. Идея перманентных выборов, которую я поддерживаю, состоит не в апелляции к личностям (одного царя заменить другим), но в требовании «вернуться» к ситуации честных и справедливых выборов.
Нынешняя «выборочная» принципиально отличается от кампании 2001 года: если в последнем случае Лукашенко хотя бы создавал видимость, что принимает участие в игре, то ныне он даже не пытался принимать подобных поз (испугавшись прецедента реальной ситуации выбора, которую создали Милинкевич и Козулин). Никто не признает белорусский «выборочной» как выборов, а Лукашенко – как президента (разве что Путин – в качестве своего вассала). Следовательно, если в 2001 г. политическая и гражданская оппозиция могли исходить из того, что рассчитывать приходится на будущие выборы, то теперь такой необходимости нет. Нет необходимости ждать пять лет, поскольку Лукашенко не играл и не побеждал. Таким образом, всякий повод должен быть использован для того, чтобы настоять на перевыборах президента. Лукашенко – это всего-навсего и.о. президента. Бывший президент. С другой стороны, многие уже осознали, многим еще предстоит осознать: не было выборов сегодня – еще менее они возможны в будущем. Дополнительный повод сходить при случае на площадь. А случай обязательно представится.
Третий итог состоит в более или менее массовом осознании, что специфика белорусской диктатуры проявляется преимущественно в том, что диктатура реализуется в европейских условиях XXI века. В итоге ее специфичность сказывается не столько в качественных, сколько в количественных показателях. Словом, это типовая диктатура с крайне ограниченными ресурсами. Ее «независимость» – это многоплановая и многомерная зависимость от всего и вся. Таким образом, вся парадоксальность и абсурдность белорусской модели проистекает из зазора между заявленным размахом («миссия», крутые технологии, прирост ВВП, угрозы, истерика и пр.) и довольно жалкими средствами реализации (телекартинка, декреты, приказы, указания, ноты протеста, приветственные телеграммы, просьбы, просьбы, просьбы…). В высшей степени показательно, что глава белорусского МИД пытался возложить на европейские правительства ответственность за безопасность белорусских граждан. И где? В центре белорусской столицы.
Очевидно, что, с одной стороны, власть опасается применять силу. Далеко не случайно в западной социологической традиции применение силы квалифицируется как «альтернатива избежания», как то, чего стремятся избежать во что бы то ни стало. В нашем случае важно, например, то, что применение силы подрывает основные идеологические «модули», трактующие о мире и стабильности. С другой стороны, она изрядно девальвировала эти «сугубо национальные» ценности бесчисленными ссылками на угрозы. Внешние и внутренние. Когда мамы убеждают юношей не ходить на площадь, то это означает, что веры в стабильность больше нет. Наконец, следовало бы вспомнить известную историю про мальчика и «волков». В какой-то момент люди перестанут доверять угрозам – так же, как прежде прекратили доверять победным реляциям. Это еще один повод пользоваться городскими площадями как принадлежащими народу, а не власти.
Вообще говоря, во время «выборочной» власть вела себя, словно пьяный в кабаке. «Держите меня, держите! – кричит он. – Я за себя не отвечаю, я ему шею сверну!». А потому вдруг сникнет, погрузив лицо в салат.
Еще один важный итог – страна получила двух полноценных национальных лидеров, прошедших испытание всем, чем необходимо, – непосредственным общением с избирателями, региональными и зарубежными турне, телеэкраном, политическими переговорами и борьбой, наконец, площадью. Сегодня уже неважно, будет Лукашенко их преследовать или нет. Даже в тюрьме национальный лидер остается самим собой – символом, дающим надежду. Живущий за рубежом Зенон Позняк и сегодня для многих продолжает оставаться национальным лидером. Теперь есть более убедительные альтернативы.
Наконец, об еще одном итоге сообщают те проценты, которые власть готова предъявить своему народу. Ранее она способна была удержаться при 70%. Сегодня ей уже требуется 90%. В определенном отношении она ослабла, поскольку необходимы определенные силы и ресурсы для того, чтобы вести диалог с обществом. Сегодня ей удобнее воображать общество в виде монолита, с которым нет никакой необходимости советоваться (по той простой причине, что если обе стороны имеют одно мнение, то одна из них бесполезна). Это, с другой стороны, означает – и это необходимо довести до как можно большего числа граждан, – что Лукашенко вовсе не намерен выполнять свои обещания. Он не связан никаким контрактом с обществом, поскольку не был выбран. Неспособна власть, которой мнится призрак оранжевой революции, выполнять какие бы то ни было обещания. Она думает исключительно об одном: о путях отступления.
Человек по фамилии Пролесковский пообещал, что после 19 марта у нас будет другая оппозиция. Вот именно. И народ будет другой. Прогресс не остановишь.
Янов Полесский
