Юрий: Лично мне вообще не объяснили, что это будет, а просто сказали: «Приди». Что значит «приди», что нужно делать? На первую репетицию я шел такой злой, уже был готов на всех накричать. Захожу — а там стоит Геннадий Хононович. И я сразу вспомнил, как лет пятнадцать назад был на спектакле, где играли Виктор Манаев, Сергей Журавель и он. В одном эпизоде они сидели за столом и пили водку, а потом приглашали случайного человека из зала выпить с ними. Не знаю, как так вышло, но Геннадий Хононович тогда выбрал меня — я выпил с ним водки и через пятнадцать лет вот так на него нарвался. Как режиссер, он моментально нас увлек — и мы стали делать всё, что он хочет. Я по-прежнему не знал, что из этого получится, но ходил уже как на занятия. А потом все стало перерождаться в спектакль.
— Это ваш первый опыт в импровизационном спектакле. Чем это отличается от школы Большого театра?
Марина: Если бы то же самое мне предложил кто-нибудь «с улицы», я бы извинилась и распрощалась. Но я знаю, какой Ирина Пушкарева человек, поэтому понимала, что ничего плохого здесь быть не может. Это для нас абсолютно новый материал — не балет и не танец, а действительно полная импровизация. Если в профессии мы тренируем, выстраиваем и ломаем свое тело, то здесь следуем за ним. Поэтому в спектакле нет никакой фальши и наигранности, а все движения естественные.
Юрий: Мне впервые в жизни приходится иметь дело с импровизацией на сцене. Мы как бы открыли дверь в мир, в котором никогда раньше не были, и теперь как слепые котята стараемся в нем сориентироваться. У нас с Мариной за плечами десятки ролей, где всегда порядок и выстроена задача, которую ты должен исполнить на сцене. А этот опыт настолько необычен, что я его вообще ни с чем не могу сравнить.
Во время импровизации мозг работает абсолютно иначе: ты не думаешь, что нужно делать дальше и как должно двигаться твое тело, а наоборот отключаешь мышление и стараешься «думать» ощущениями, уловить свое внутреннее состояние и выпустить его наружу.
— Как вы перестраивались на новый лад?
Юрий: Импровизировать нас учил Геннадий Хононович — он пытался размять, расслабить наш мозг, потому что мы в некотором смысле скованы своим представлением о танце. Все эти наши представления он разрушал и рождал нас заново. Что мы только ни делали — и хрюкали, и блеяли, и бегали, чтобы понять пластику, какой ее видит именно театральный актер. А это другое, потому что он прежде всего передает текст, а артист балета передает музыку.
Марина: Театральный актер даже музыку воспринимает по-другому: мы под лирический мотив сразу становимся плавными, а он в это время может стучать, барабанить и кричать. Геннадий Фомин — большой профессионал, и на него можно смотреть бесконечно. Мы делали разные упражнения, например, нужно было показать, что ты ловишь большой шар, превращаешься в какого-то зверя и этот зверь передает шар дальше, а может, это уже и не шар, то есть тут опять же импровизация. И обычно все завершалось тем, что Геннадий показывал что-то сам, и лично я ждала этого момента, чтобы насладиться тем, насколько мастерски он это делает.
— Получается ли у вас справляться с новыми задачами?
Юрий: Этот спектакль для нас — большая загадка. У нас получается не каждый день: иногда мы репетируем, стараемся что-то сделать, а ничего не выходит. Но если все компоненты совпадут — там импровизируют и артисты, и музыканты — и мы сольемся в одном потоке, тогда сможем открыть двери этого мира и зрителю. Я уверен, в нем каждый почувствует и найдет что-то свое, но как публика будет на все это реагировать, для меня большой вопрос.
— Спектакль «Огонь и лед» довольно чувственный. Любое ли чувство можно передать в танце?
Юрий: Думаю, что любое.
Марина: Наверное, через танец можно передать все, а в этом спектакле мы также задействуем мимику.
— Проще ли танцевать в паре с супругом?
Марина: Минус в том, что можешь позволить себе больше, чем с другим партнером. Надо видеть наши репетиции! В какой-нибудь нервозной обстановке ты можешь сказать: «Что ты здесь мне устраиваешь?» А Юра: «Ну когда ты мне поможешь, сколько мне тебя таскать?» Естественно, чужому человеку ты скажешь: «Сегодня мне было как-то неудобно, может быть, давай подумаем». Но, конечно, с супругом чувствуешь себя свободнее и раскрепощеннее, поэтому тебе легче расслабиться и дуэт получается естественным.
Зрители Большого театра иногда говорят: «Мы обожаем, когда вы танцуете вместе». Они смотрят нас и по отдельности и отмечают, что, когда мы в паре, всё абсолютно по-другому.
Юрий: Когда танцуешь с человеком, с которым живешь, можешь ему сказать намного больше, потому что относишься к нему как к самому себе. Когда что-то плохо делаешь, ты нервничаешь, сам с собой споришь и ругаешься за то, что слишком расслабился, — такой диалог не прекращается. То же самое с близким человеком, и претензии ты ему предъявляешь, которые не предъявишь просто партнеру. Зато на сцене возникает абсолютное взаимопонимание и дуэты получаются намного более слаженные. И хотя, бывает, они рождаются в ужасной агонии, мы в таких случаях оба довольны результатом. А в спектакле «Огонь и лед» то, что мы пара, тем более помогает, ведь здесь как раз таки нужен человек, которого ты знаешь досконально.
— Вы обсуждаете свои партии по вечерам?
— Да, когда были моложе, делали это чаще, а теперь после работы все обсудим, продумаем, по пути домой в машине — еще и поругаемся. Но пока доедем, всё уже хорошо — и потом только дом и семья, и стараемся отключиться от работы.
— Насчет балетных артистов много стереотипов, мол, из-за репетиций у них нет свободного времени и они постоянно сидят на диетах. Что на самом деле значит быть балетным артистом?
Марина: Все артисты — обыкновенные люди: едят сладкое, и дом для них — это дом. Когда большая физическая нагрузка, нет необходимости в диетах, а если кто-то хочет себя реализовать, например, как жена и мать, я уверена, наша профессия этому не мешает. Главное, чтобы рядом был человек, который тебя понимает и поддерживает, потому что не каждому хочется, чтобы его супруга по вечерам и выходным не было дома.
Юрий: [Быть балетным артистом] означает очень большую физическую и эмоциональную нагрузку, где-то и диету, где-то и нехватку времени, ведь мы работаем до десяти или одиннадцати вечера. У нас иной ритм жизни: гастроли, поездки. У всех выходной — воскресенье, а у нас — понедельник. Наверное, мы и свое тело, и свой мозг эксплуатируем больше, чем обычный человек: как правило, после спектакля чувствуешь себя эмоционально истощенным, а на следующий день наступает просто депрессия.
— Марина, спектакль посвящен Ирине Савельевой, которая являлась вашим учителем. Меняет ли это что-нибудь в вашей роли?
Марина: Для меня Ирина Николаевна — особенный человек, это невозможно объяснить словами. Но о том, что сюжет рассказывает о ней, мы узнали, когда все уже произошло и спектакль был выстроен. В моем понимании Ирина Пушкарева хотела передать, что, куда бы и какой человек ни уходил, жизнь продолжается. Поэтому, хоть здесь и есть какая-то печаль, в целом спектакль очень светлый.
Первый офлайн-показ спектакля «Огонь и лед» состоится 24 апреля на сцене Дворца культуры Минского автомобильного завода. Билеты можно приобрести на сайте билетного оператора kvitki.by. Телефон для справок: +375 29 622 20 90.
Семейный инклюзив-театр «i» создан в 2016 году на базе театральной студии Ирины Пушкаревой при генеральной поддержке компании A1. В рамках занятий студийцы, в том числе дети с аутизмом, обучаются хореографии, пластике, вокалу, актерской игре, общению. Основная задача театра — постановка профессиональных зрелищных спектаклей для всей семьи, которые помогают продемонстрировать зрителю модель общества равных возможностей.
Каментары