Сергей снимает то, что не принято, и то, что находится под ногами, но чего никто не замечает. Документирует эпоху — не столько ради себя, сколько ради потомков. Он живет не в Минске и держится несколько в стороне от всех столичных фотографов. Но несмотря на это, его работу замечают и за пределами Беларуси.
Сейчас Сергей живет в Молодечно. Много ездит по деревням. Ошмяншский, Островецкий, Сморгонский, Воложинский, Вилейский районы хорошо известны фотографу еще со студенческих времен, когда он увлекался краеведением.
— Я был прежде всего историком. Впоследствии стал писать для «Нашей Нивы» книжные обзоры, познакомился с фотографами Юлей Дорошкевич, Андреем Ленкевичем, которые там работали. Мне было интересно, что они снимают, но я этого не понимал и это не имело для меня большого значения. Потом стал верстать журнал «Куфэрак Віленшчыны», изучать графику, дизайн. Начинал с нуля, навыков не было. Ребята из Объединения белорусских студентов, которые выпускали самиздат, научили пользоваться программами «InDesign», «PageMaker». А потом сестра купила мыльницу, которой я стал пользоваться. Меня больше интересовали этнографические материалы, я их и снимал. Перешел с дневного на заочное отделение Белорусского государственного педагогического университета имени Максима Танка, потом — служба в армии…
— Кем все же планировал стать?
— Во мне любознательность исследователя. Мне нравится работать с людьми, что-то выискивать, собирать, систематизировать. Предполагал, что буду связан с историей. Когда же на интересовавшие меня исторические вопросы по своему региону ответил, вошел в ступор. Сухая научная работа мне не нравилась, она мало кому понятна.
У меня был доступ к отделу редких книг, накопил много материалов. Друзья научили пользоваться ЖЖ, тогда как раз был бум LiveJournal, и я начал выкладывать туда свои работы. По выходным брал велосипед и катался по деревням: утолял голод краеведа. Писал заметки, фотографировал, забрасывал увиденное и услышанное в интернет и ловил от этого кайф.
Многие фото Сергея Лескетя публикует британская газета «The Guardian»
Потом пошел в армию, когда вернулся, надо было восстанавливаться в университете. Обучение стоило немалых денег, и моя тетя посоветовала пойти их зарабатывать на железную дорогу. Я подумал и пошел. Немного сбился со своей волны, зато приобрел первую более-менее приличную камеру. Позже стал зацикливаться на объективах и других примочках, но умные люди подсказали, что надо искать себя, а не бегать за объективами.
— Какая фотография тебе была интересна в начале?
— Фотография заинтересовала меня как документ, без фальши. «Цветочки и девочки» меня как фотографа не интересовали.
Я стал следить за работами репортеров-документалистов. Читал обсуждении фоторабот на блоге в ЖЖ известного российского фотожурналиста Сергея Максимишина.
В то время в армию призвали фотографа Сергея Гудилина. Я следил за тем, что он там снимал, и искренне завидовал, потому что у меня не было возможности взять с собой камеру. Меня восхищало, в каких условиях он смог работать. Это стимулировало что-то делать и придумывать.
Потом захотел поработать над репортажами. Поехал на строительство железной дороги для атомной электростанции как железнодорожник, взял с собой камеру, и когда работу закончили, поснимал. Тогда около темы АЭС все крутились, но никто не ездил фотографировать: никакого движения не было, стояло голое поле. А здесь железную дорогу прокладывают, какое действо. Тогда я понял, что это — мое, и я буду этим заниматься.
Потом моя жена, а тогда еще девушка, сказала: «Перебирайся в Минск, мне колхозник не нужен».
И в определенной степени я ей за это благодарен, потому что мне пришлось выйти за пределы своей зоны комфорта. Я тогда жил в Засковичах в доме родителей. У меня была идея скопить денег и построить там свой дом. Приусадебный участок и материалы имелись, нужны были деньги.
Подался в Минск, отработал год охранником в супермаркете. Работа соблазнила удобным графиком: два дня работаешь, два дня отдыхаешь. Было время на подработки: снимал свадьбу, девушек в Лошицком парке — вот тебе деньги, которые пошли на новые поездки. Приобрел получше объектив. Есть такое правило: камеры меняются, объективы остаются.
Потом уволился, перешел в другую фирму. Хорошо зарабатывал, но случился валютный кризис, и фирма обанкротилась. На тот момент у меня уже было много свадебных заказов, портфолио, но в итоге денег снова оказалось мало. Снимали квартиру в Минске, а еще надо было девушку в кафе сводить… И я решил вернуться в родной город и заниматься тем, к чему лежит душа: попробовать себя в журналистике.
— С чего начал?
— Посмотрел все информационные ресурсы, нашел их электронные адреса и разослал всем универсальный лист. Мне ответила Вероника Тризна из редакции «Интерфакс». Первый вопрос, который она задала: самостоятельно ли решил снимать репортаж с железной дороги на АЭС. Я долго думал, что ответить. Скажу, что по заказу редакции, — это с меня снимает всю ответственность. Может, оно и хорошо, потому что вдруг было запрещено снимать?.. Но набрался смелости и ответил, что сам решил. И правильно сделал, это означало, что мне не нужно постоянно давать задания. Меня пригласили в редакцию. Первые репортажи были достаточно примитивны, но со временем начал искать что-то интересное.
Потом Ольга Рудницкая пригласила в «kraj.by». Было условие — ни с кем больше не сотрудничать. Я делал для портала фотогалерею деревень.
Ехал в Гудогай, автостопом добирался до самого дальнего хутора и пешком проходил 15—20 километров. Фотографировал, знакомился с людьми.
Графика работы не было, было время учиться. Попал к Андрею Ленкевичу на курс по мультимедийной журналистике. Делал проект о контрабандистах, несколько месяцев ездил к ним, разговаривал, снимал. В последний момент они наотрез отказались от публикации фото. И я сделал серию снимков про деда-шамана, у которого останавливался во время путешествий по Островецкому району.
На итоговой встрече курса Андрей отвечал на наши вопросы, и у меня выстроилась схема, как чего-то добиться в фотографии. Выглядит так: ты вкладываешь свои деньги, работаешь над проектом, тратишь свое свободное время и продаешь готовый продукт.
Потом я ушел из kraj.by и вернулся обратно в «Интерфакс».
— Что тебе помогало в начале карьеры в журналистике?
— Обычно фотографы не умеют писать. Для меня это не проблема. Может быть, текст будет не совсем журналистский, но редактором проще. Есть готовый материал, его нужно только немного подправить.
— Говорят, Беларусь — страна, где ничего не происходит. Согласен?
— Действительно, если посмотреть ленту новостей зарубежных агентств: Associated Press, Associated France Presse (AFP), Reuters — у нас из года в год одно и то же. Изредка появляются нетипичные кадры, обычно сделанные фотографом по дороге на другие съемки. Первые годы интересно снимать то, что снимают все. К примеру, поехать в Могилевскую область поснимать уникальный женский обряд, куда мужчин не допускают. Но потом это надоедает.
Фотография — твой билет в чужую жизнь. Через призму камеры ты видишь других людей, это меня привлекает.
Я несколько лет снимаю на пленку серию портретов знахарок. За эти годы несколько человек из тех, кого я собирался снимать, умерли. Надо было менять первоначальную задумку, и пока я решал, как поступить, вернулся к проекту «Агро», который тогда был в замороженном состоянии.
Фото из проекта Agro, представленного на «Месяце фотографии» в Минске в 2015 г.
Со знахарками сложно. И выискивать их не просто, и работать с ними. Но там каждый человек — космос. Я когда этот материал прислал в Академию наук, они сказали, что у них такого еще не было. Пока что этот проект не опубликован, я хочу, прежде всего, сделать книгу.
— Не боишься, что после публикации начнется общее безумие и к ним толпы побегут?
— Я скрываю свои контакты — хитрю с именами, с местностью. Известный белорусский этнограф Татьяна Володина из Академии наук дала мне методичку, в которой объясняется, как с ними работать, чтобы не навредить.
— Ты говорил, не любишь снимать то, что все снимают. Но уже многие считают попсой фотографировать деревню. Что ты думаешь на этот счет?
— У нас все снимают деревню, но снимают как: старушки, вышиванки. Все очень поверхностно. Глубоко работать над темой никто не хочет, так как это не всегда окупается. Если же ты немножко владеешь английским языком, открывается мир западной прессы. И если хорошо расписать свою концепцию, идею, гонорар будет как минимум 200—300 евро. На эти деньги уже можно месяц спокойно жить и работать над другими проектами.
Когда смотрел на работы всемирно известных фотографов, я понял, что многие нетипичные вещи можно делать в своей местности. Так появился проект «Агро», так пришла идея проекта о знахарках.
Недавно известный белорусский кинорежиссер Виктор Аслюк в интервью «Радио Свобода» рассуждал, что представляет собой нынешняя деревня. Он называл два современных символа Беларуси. Первый — агрогородки. Второй — Осиповичи — город, который построили люди, приехавшие из деревни.
Традиционная деревня — символ нашего извечного рая. Той деревни, которая была раньше, уже нет.
Я долгое время работал с идеализированной деревней. Это миф. На самом деле деревня другая. Теперь я документирую ее.
— Есть ли связь между тем, что ты родился в деревне и снимаешь деревню?
— Я занимаюсь тем, что лучше всего знаю. Если хочешь сделать что-то глубокое, должен в этом варится. Я сейчас записываю современный город — три поколения. Больше горожан фактически нет. Они все были уничтожены во время войны. Современный город вырос из деревни. Интересно, что прежние сельчане с собой перевезут. Мы несем культуру деревни в город. Пока что это записки, получится ли из этого проект — не знаю.
— То, что живешь не в Минске, помогает или мешает тебе?
— Я живу за счет того, что не в столице. Во-первых, в Минске пару дюжин хороших фотографов, которым редакции не дают деньги на разъезды по Беларуси. Они преимущественно в Минске и снимают. У меня же много контактов по разным деревням региона, есть у кого переночевать. Едешь на пару дней, день обживаешься, день снимаешь. Никто сюда не едет? Значит, я буду здесь работать.
Разумеется, важно быть в тусовке фотографов. Я в определенной степени в изоляции. Они в Минске чаще встречаются. Но все равно пересекаемся, отчасти все знакомы.
— Есть вещи, которых ты принципиально не снимаешь?
— Иногда, чтобы не стать сумасшедшим, приходится искать глобальное в дурости. Если, например, говорят сходить поснимать «Дожинки», которые тебе просто не интересны. Начинаешь думать — а вдруг сегодня-завтра что-то изменится в стране, и этого как явления больше не будет. Начинаешь смотреть на событие как на предмет исследования. Появляется нейтральный взгляд на такие вещи. Уже не сделаешь типичный снимок для агентства: пьяный после «Дожинок» на фоне Ленина.
Был эпизод со знахарками. Приехал к одной, попросил рассказать о лекарственных трав. Она все рассказала, я на видео снял. Тут приезжают мать с дочерью лечиться. Никогда не думал, что мне посчастливится поснимать процесс лечения, так как это как табу у них. Я уже составил сумку, собрался уезжать, а они выходят, и дочь говорит: «Во, бабушка! Попадешь в камеру!» Я понял, что мне дали добро снимать. И говорю знахарке: «Люди не против, можно я побуду здесь?». Она позволила.
Ты — фотограф. Пока за руки не рвут, снимай. Делай то, что считаешь нужным. Если человек дал добро на съемки — фотографируй, что хочешь, не стесняйся. Коробит — не важно. Ты — просто зеркало.
Уже потом, бывает, когда пересматриваю отснятые кадры, першит в горле, комок подступает.
— Какую свою работу считаешь самой удачной?
— Ту, которую еще не отснял. Я уже понял, что в Беларуси работаешь для себя. Публика необразованная, есть пять-десять человек, которые поймут, оценят то, что ты снял.
Это также и работа на будущее. Бывает, листаешь альбом 1980-х годов, и понимаешь, какая была эпоха. Сегодняшний день никто так глобально не снимает.
Один из самых известных в мире военных фотографов Юрий Козырев говорил, что чего не снимал — так это свое поколение, своих людей. Почему бы не поснимать то, что лежит под ногами? Я такой человек, который больше дает, чем берет. Я понимаю ценность тех людей, которых снимаю. Обычных людей. Газета The Guardian, которая взяла мои фото сельчан, меня чуточку поддержала, так как иногда кажется, снимаешь банальное, рутинное, что никому не интересно. Было приятно, когда девушка из Англии, которая эмигрировала из Беларуси в 1990-е годы, написала: «Вау! Ты такие вещи классные делаешь! Давай продолжай!». И еще прислала целый список западных изданий, кому это может быть интересно.
— Что, по-твоему, хороший, гениальный, исторический кадр?
— Сегодня фотожурналистика, документальная фотография не говорят одним кадром. Современная фотография прежде разговаривает мультимедиа, фотоистории, проектами. Она переходит в галереи, выставочные залы. Фотография — современное искусство, глубокое исследование.
— Как увидеть лучший кадр?
— Это все интуитивно. Мне важно снимать и тогда, когда, кажется, уже нечего снимать. Приходишь на мероприятие, основное действие, которое пойдет редакции, отснял, но камеру не скрываешь. Между моментами экшна тоже есть движение. Снимать его намного сложнее, но намного интересней. Сделать кадр тогда, когда, кажется, ничего не происходит.
— Кого назовешь главными учителями?
— Фактически, моими двумя главными учителями были Андрей Ленкевич и интернет, где, при желании, все можно найти.
Андрей однажды сказал: «Не надо ориентироваться на местные издания. The New York Times, The Guardian — вот ваша планка. Тогда будет что-то хорошее получаться».
— Представляешь жизнь без фотографии?
— Когда женились с Ирой, надо было деньги зарабатывать на семью. Я тогда думал забросить всю эту творчество, на то время деньги не приносило. Жить как обычные люди: ходить на пиво по пятницам, все такое. Но я бы или стал наркоманом, или спился. Кому рыбалка, кому пиво, а у меня это. Теперь жена не против, хобби стало работой и начало приносить деньги.
— Как находишь подход к людям?
— Приезжаешь в деревню и привозишь то, чего там нет. Или просто хлеб из города: из Минска или из Молодечно, не важно. Там же, в Ошмянском районе или на Сморгонщине, хлеб не такой. У людей там другие ценности. Я бы никогда не подумал, что конфеты, водка или бальзамчик им не нужны. А это все автолавка привозит. Зато хороший хлеб и селедка вкусная — это уже другое, это работает.
— Чем сейчас снимаешь?
— Работаю больше на ленту. Если качественно отсканировать, картинка получается до 60 мегапикселей. А репортерская камера — Canon EOS 5D markII.
Опять же — не важно, чем снимать. Меня пригласили к родственникам на гулянье, на крестины. И тут бац — начинается интересное действие. А я столько времени хотел поснимать, как в деревне крестины идут! Слава богу, сестра недавно купила зеркальную камеру начального уровня. Я торопливо настройки под себя подогнал, снял репортаж. Жена смеется: пьяный фотограф с кривой камерой. Так что камера — несущественно. Главное, что ты хочешь этим сказать.
— Есть фотографы, работы которых ты считаешь вершиной фотомастерства?
— У меня около 35 фотографов, за которыми я слежу. Мне нравится британский фотограф Марк Пауер, американский документалист Алек Сот, польский фотограф Рафал Милах, который работает в арт-доке. Адам Блумберг и Оливер Чанарин мутят такие проекты, где не понять, или это фотография, или это визуальное исследование. Я сначала боялся кого-то копировать, но потом понял, что все равно это твой опыт, твое видение. Ты как губка что-то вобрал, но даже после выжимки влага остается. Ты же визуально взрослеешь: чем больше видишь, тем больше накапливаешь. И уже стараешься избегать клише.
***
Сергей Лескеть. Родился 25 июня 1984 года в деревне Турец-Бояры в Молодечненском районе Минской области. Спустя месяц после его рождения семья переехала в Засковичи. Учился в Засковичской школе до 9 классов, в Турец-Боярской — в 10-11 классах. Окончил БГПУ им. Танка и Белорусский коллегиум. Служил в армии в 2006–2007 гг.
