Мы говорим: «Человек эпохи Возрождения», «творец эпохи Просвещения». Эльжбета Смулкова (Смулэк) — такой «человек ХХ века», века тоталитаризма.
Многие узнают в ней себя, свою маму или свою бабушку.
Она была на волосок от смерти в ссылке. Она воровала по жмене зерна, вынося его в сапогах, чтобы выжить. Ее 10-летней сестре сибирские гопники порезали лицо ножом лишь потому, что приняли за еврейку. Ее отец был убит советской властью.
И после этого ей удалось получить образование, выбиться в большие ученые. Пережитое сформировала ее как человека, как интеллектуала, как гуманистку. И как христианку, которая не держит зла, но поклялась и без лишних слов делает все, чтобы добро на Земле побеждало.
Так совпало, что именно такой человек стал лучшим в Польше знатоком белорусских диалектов.
Когда началось движение «Солидарность», пани Эльжбета поддержала его. И когда власть сменилась, «Солидарность» упросила ее стать первым послом Польши в Беларуси.
Дипломатическая карьера была лишь эпизодом в долгой жизни, в которой Смулкова — как человек, а не как дипломат — всеми доступными ей способами помогала белорусам, выходу книг, газет, работе ученых. Она делала все это непублично, не ради самоутверждения. Придет время — и об этом можно будет сказать больше.
Скромная и светлая, профессор Эльжбета Смулкова отмечает свое 85-летие. В такие годы желают прежде всего здоровья. А пани послу пожелаем еще и увидеть новый поворот истории нашей страны — поворот к лучшему.
Предлагаем вашему вниманию отрывки из книги «Пані Эльжбета. Гісторыя адной прыязні» [«Пани Эльжбета. История одной дружбы»], которую написал Валерий Калиновский.
* * *
Эльжбета Смулкова [Janina Elżbieta Smułek (Smułkowa)] родилась 24 июня 1931 года во Львове в семье учительницы Янины Баран и инженера-лесника Казимежа Барана.
В ночь на 23 марта 1940 года в их львовскую квартиру пришли люди в форме. Тогда Эльжбета Смулкова последний раз видела своего отца, Казимежа Леона Барана, заместителя главы Дирекции государственных лесов во Львове. Он исчез бесследно. Лишь в 1995 году дочерям Казимежа Барана удалось найти фамилию отца в опубликованном «Украинским списке» катынских жертв на листе 72/2 под номером 91.
* * *
Янину Баран с 10-летней и 7-летней дочерьми 8 июня 1941 года вывезли в 20-летнюю (!) ссылку в спецпоселение Усть-Сильга Каргасокского района Новосибирской области.
* * *
Янина Баран после подписания договора Сикорского—Майского зимой 1942 года ходила в райцентр Каргасок, чтобы получить разрешение туда переселиться — 60 километров в каждый конец пешком в 36-градусный мороз. На 30-м километре можно было зайти в постоялый двор, где вповалку в одежде лежали странники и где можно было взять кипятку.
«За зиму ходила так трижды. Два раза сама, в одиночку. На саночках тащила за собой провиант. В такой дороге переживаешь за два дня больше, чем во Львове за год и даже больше», — писала Янина Баран.
***
«В поселке Усть-Сильга у нас оставалось еще что-то, что можно было выменять на продукты. Жили скромно, но не голодали. Голодали мы в Каргасоке, где пробыли почти два года, а потом в Томске, — вспоминает пани Эльжбета. — Были такие моменты, когда на день у нас было из еды по одной пустой картофелине из собственного огорода. Ну и давали хлеб по карточкам. 400 граммов в день для работающего и по 200 граммов для нас, для детей. Это более менее, если имеется что-либо к хлебу, но если это вся еда — то этого очень мало. Голод так запомнился, что я и сейчас не могу ни минуты оставаться голодной. Что-то в организме осталось», — вспоминает Эльжбета Смулкова.
* * *
Мать пошла к стоматологу, сняла две золотые коронки с зубов, и пошла в магазин, где за то золото можно было купить муку, молочный и яичный порошки. Когда она принесла эти продукты домой, дети не могли нарадоваться, вспоминает пани Эльжбета.
«Помню нашу радость, хотя она не сразу сказала, откуда это все взялось. Она это золото обменяла, но кольцо, оставшееся от отца, не сдала, сохранила вплоть до дня нашего с Виктором бракосочетания».
* * *
«Мы замечали высокий уровень антисемитизма среди местного населения, в частности, подростков. Когда мы ходили в столовую на обед, то надо было зимой проходить через пустырь. И там нас часто били другие дети, старше нас, думая, что мы еврейки, а Марыле даже лицо порезали, каким-то ножом или лезвием, хорошо, что неглубоко».
В 1945 году истощенных Лизу и Марию с мамой переселили из Сибири на Кубань.
* * *
В совхозе Лиза на весах взвешивала пшеницу. «А местный бригадир, грозный на вид, наклонялся надо мной и шепотом говорил: «На карманы, на карманы оставляй». Я приносила домой немного зерна в обуви. И сожалела, что мать так же не делает!».
* * *
В 1946 году поездом, который организовал Союз польских патриотов, Янина Баран с дочерьми наконец-то вернулась в Польшу.
* * *
После прихода в 1989 году к власти в Польше «Солидарности» министром иностранных дел стал Кшиштоф Скубишевский. При нем началась новая внешняя политика, которая предусматривала выход из Варшавского блока и из-под зависимости от Москвы.
«Новые власти хотели подобрать на посольские должности не просто дипломатов, а специалистов по этим странам. И так случилось, что меня приняли во внимание как серьезного исследователя Беларуси», — вспоминает тот момент пани Эльжбета.
Предложил ее на должность главы дипломатической площадки в Минске Центр восточных исследований — исследовательское учреждение западного типа, think tank, созданное незадолго до этого, в 1990 году, при Министерстве внешнеэкономической сотрудничества специально для изучения стран, расположенных восточнее Польши.
После полугода подготовки к дипломатической работе на ежедневных курсах в МИД Польши Эльжбета Смулкова в сентябре 1991 года поехала в Беларусь в качестве генерального консула.
* * *
Независимость Беларуси первой в мире приветствовала Польша — это случилось 31 августа, когда Сейм Польши одобрил специальное постановление.
* * *
Это был позитивный период в отношениях Варшавы и Минска.
В Беларуси в то время побывали все премьеры и часто менявшиеся министры иностранных дел Польши, маршалы Сейма, многие отраслевые министры, в том числе обороны, внутренних дел, культуры, образования. В качестве главы Верховной контрольной палаты в Беларусь приезжал будущий президент Польши Лех Качиньский.
Наиболее ярким был визит в Беларусь с официальным визитом президента Польши Леха Валенсы 28—29 июня 1993 года.
Леха Валенсу в Беларуси принимали очень тепло. Люди выходили на минские улицы с транспарантами и польскими флагами. В деревнях женщины выносили ему пироги, а верующие около костела в Заславле бросали ему под ноги цветы.
Пани Эльжбета вспоминает позитивную атмосферу того визита: «Леха Валенсу во времени его визита воспринимали в Беларуси как близкого человека, рабочего, и он так же относился к людям. Во время визита в Беларусь он был очень адекватным, интересовался Беларусью, действительно, познакомился с ней поближе и впоследствии говорил о Беларуси в Польше. Причем в непринужденной беседе, за рюмкой, у него было что сказать белорусским руководителям. Среди прочего, я была очень рада, что он по-мужски поговорил с министром иностранных дел Беларуси Петром Кравченко, с которым мне бывало нелегко».
Пани Эльжбета была знакома с Валенсой со времен «Солидарности» и всегда была о нем хорошего мнения как о человеке, который разрушил коммунизм. Возможно, иногда не очень хорошо подготовленного к выполнению президентских обязанностей, но искреннего и с отличной интуицией.
Переводчиком Леха Валенсы в той поездке был известный историк, польский белорус Олег Латышонок, также бывший активист «Солидарности».
Латышонок вспоминает: «Тогда как раз американцы осуществили обстрел Багдада. И журналисты начали спрашивать и господина Шушкевича, и президента Валенсу, как они относятся к этому факту. Шушкевич ответил, что знает ровно столько, сколько передает телевидение, и ничего не скажет. А президент Валенса говорит: «А ja powiem…» [А я скажу]. Переполох в его окружении — что же он скажет. Ведь президент Валенса был известен тем, что может что-либо непредвиденное сказать, и поэтому его боялись все переводчики, никогда не зная, что придется переводить.
Президент Валенса очень долго говорил, и его мысль была такая, что должны быть какие-то международные вооруженные силы, которые бы в соответствии с международными соглашениями наводили бы порядок. Но настолько широко эту мысль иллюстрировал различными примерами, что наконец произнес фразу, который я запомню на всю жизнь.
Он сказал: «Bo taki Indianin w rezerwacie zrzuci portki, skoczy przez płot, и jemu nic. A nas by komary zagryzły» [Ведь индеец в резервации скинет портки, перепрыгнет через забор, и ему хоть бы хны. А нас бы комары заели.]. Я думаю: «О Боже!». Переводить или не переводить?
Начинаю переводить, и вместо того чтобы «w rezerwacie» перевести как «в резервации», сказал «в резервуаре», и весь зал смеется. А я не понимаю, почему смеются. Белорусский переводчик подсказал: «В резервации…»
А итог всего этого был такой, что президент Валенса в конце концов сказал, мол, плохо было бы, если бы кто-то почувствовал себя жандармом мира, и все журналисты побежали передавать новость, что президент Валенса раскритиковал американцев. А обо мне в прессе написали: видно, президент что-то там сказал, но наверное, у переводчика был не его день».
* * *
Эльжбета Смулкова стала первым иностранным послом в Минске, свободно владеющей белорусским языком, что вызвало дружелюбную реакцию белорусов, расценивалось как знак солидарности с молодым государством и поддержки национального возрождения. Позже пример пани Эльжбеты переняли послы США Джордж Крол (р. 1956) и Швеции — Стефан Эрикссон (р. 1962), которые также изучили белорусский язык и на публике разговаривали по-белорусски.
Официальное фото во время вручения верительных грамот. Сидят: Смулкова, Станислав Шушкевич, Петр Кравченко (тогдашний министр иностранных дел).
* * *
«Разочарованием стали итоги референдума 1995 года о смене государственной символики и придания государственного статуса русскому языку. Это была последняя электоральная кампания, за которой следила пани Смулкова в качестве посла: «Проблема референдума о языке для меня была очень болезненной как для языковеда и как для лица, работающего в Беларуси, по двум причинам. Во-первых, я видела, что вопросы были хитроумно сформулированы, с явной подсказкой: сами вопросы уже предполагали ответ. А во-вторых, оказалось, что очень близкие мне люди радовались результатам этого референдума — люди, для которых русский язык был родным. Я это лично переживала как кризис дружбы. Думала: как может эта женщина не видеть, насколько это вредно для народа, она же умная, добрая, честная, а язык она только русский хочет и всё… И это не было отдельным фактом, я помню, как в университете многие пристойные люди были недовольны политикой белорусизации».
* * *
«Одно из самых сильных переживаний, связанных с белорусским языком было, когда какой-то мужчина при мне ругался в адрес Зенона Пазняка. Это было на митинге у памятника Богдановичу в Минске. Я стояла довольно далеко от Пазняка и увидела, как к нему подбежал какой-то человек лет 50 и обратился к нему на «ты»: «Слушай, что ты делаешь? Знаешь, сколько я силы вложил, чтобы выучить русский язык, когда приехал в Минск из деревни? Знаешь, как надо мной смеялись, что я разговаривать не умею?.. А ты теперь хочешь, чтобы мои дети и внуки снова входили в эту деревенщину и снова учились по-белорусски? Не будет этого!»
Во время встречи Леха Валенсы и Зенона Пазняка.
«Для меня как для языковеда было очень важно слышать, понимать причины, почему люди сопротивлялись белорусизации. Думаю, может, лучше было бы, если бы более спокойно внедряли белорусский язык и делали бы это люди хорошо подготовленные. Но если бы не было разворота языковой политики уже при Лукашенко, то, думаю, сделанное ранее с течением времени начало бы действовать, даже с ошибками, которые были у БНФ. А после того, что имеется теперь, при последующих попытках белорусизации придется, несомненно, труднее».
Во время официального приема в Минске по случаю визита Леха Валенсы (1993). Стоят: Вячеслав Кебич, Станислав Шушкевич, Лех Валенса, Смулкова, Данута Валенса
* * *
Единственная продолжительная беседа посла Польши Эльжбеты Смулковой с Александром Лукашенко состоялась в ходе официальной встречи по случаю окончания ее дипломатической миссии в 1995 году.
Пани Эльжбета обращалась к Лукашенко по-белорусски, он тоже старался отвечать на белорусском языке.
Когда зашла речь о внутрибелорусских вопросах пани посол сказала Лукашенко: «Я верю, что вы хотите добра для народа, но методы, которыми вы реализуете свои чаяния, часто неприемлемы».
При этом пани Эльжбета заметила, как побледнел Цепкало [заместитель министра иностранных дел], но Лукашенко спокойно взглянул в ответ и сказал: «Ну да, все могут ошибаться».
«Я оценила ответ как достойный выход из ситуации, свидетельство того, что этот человек — не такой уж колхозник, как это некоторым тогда казалось».
Папа Иоанн Павел II и Эльжбета Смулкова.
* * *
«Меня очень мучило в Беларуси, что многие люди подозревали нас, поляков, Польшу, в том, что мы хотим вернуть Львов, Гродно и Вильно. Иногда делали из мухи слона — вытаскивали что-то мелкое, что не имело никакого значения, и реагировали таким образом: «А, так, значит, вы хотите забрать Львов, Гродно или Вильнюс». Но это неправда. Наша молодежь уже абсолютно этим не интересуется. Польша не дает никаких оснований для того, чтобы в Беларуси и Украине, а также в Литве возникали подобные мысли. Национальный интерес Польши, государственный интерес, состоит в том, чтобы не трогать границ. Ведь если мы станем думать про восток, то надо и немцам отдать запад».
* * *
«Поступки людей зависят от разных факторов, от семейной ситуации в том числе. Если бы мой муж Виктор Смулэк был другим, я бы этого всего не сделала. Сколько он мне помог! Наши отношения основывались на глубоком доверии и взаимопомощи».
Муж пани Эльжбеты Виктор Смулэк, специалист в области ядерной химии, начиная с 1952 года вносивший в ее жизнь доброту и спокойствие, скончался 13 апреля 2015 года, после тяжелой болезни.
* * *
«Очень многое зависит от обстоятельств, в которых человек узнает новое».
Эльжбету Смулкову к изучению белорусской филологии подтолкнула профессор Галина Турская.
«Факт, что она меня направила в эту сторону, потому что я питала большое уважение к этой женщине, к ее судьбе. Она из числа самых интересных людей, которых я встретила будучи студенткой. Ее выживали из университета, у нее было несколько инфарктов… И именно она направляет меня на Белосток, и я еду с убеждением, что должно там что-то интересное обнаружиться, ценное, иначе бы она меня туда не посылала».
В диалектологический экспедиции в районе Белостока, 1960-е гг.
«Для меня все там, в районе Белостока, было новое: и образ жизни людей, и то, что там с одними я могу говорить по-польски, а другие не очень-то понимают.
Я не только магнитофон носила с собой, а и целую аптечку. Сколько я там ног обмыла и перевязала! У многих крестьянок тогда была какая-то экзема на ногах…
Я увидела, что эти люди действительно добрые.
Если и были гадости со стороны белорусов, то от белорусов более высокого уровня. А простой человек никогда мне ничего плохого не сделал ни в Беларуси, ни в Белостокском крае.
Для меня все было как для польского писателя Тадеуша Конвицкага, написавшего знаменитые строки: «Беларусь — Доброрусь».
