Провал путчистов сообщил соответствующее ускорение центробежным силам, что привело к распаду СССР и падению коммунистической системы во всей Восточной Европе. Социалистический блок перестал существовать, что поставило точку в двуполярном противостоянии холодной войны.
Все исторические события так или иначе затрагивают жизни обычных людей, которые волею судьбы и исторического момента в той или иной степени оказываются втянутыми в водоворот истории — кто-то в роли стороннего наблюдателя, кто-то в роли активного участника, кто-то в роли жертвы, а кто-то в роли побежденного или победителя.
В августовские дни 1991 года я был далек от политической жизни, но стал свидетелем тех исторических событий. И хорошо что только свидетелем, а не активным участником возможного противостояния и кровопролития, избежать которого, если бы до него дошло, мне было бы крайне сложно…
Валентин Стефанович во время прохождения срочной службы.
В 1991-м я был рядовым Вооруженных Сил СССР и проходил службу на территории КБВО [Краснознаменный белорусский военная округ Вооруженных сил СССР], почти дома можно сказать, на родной белорусской земле. По тем временам уже одно это было счастьем. В день моего призыва в минском военкомате я видел, как несколько десятков земляков попали в команду и поехали защищать южные рубежи советской «Родины» в Кушку (Туркменская ССР, крайняя южная точка бывшего СССР), на советско-афганскую границу. Мне тогда повезло, я попал в части ВВС в Сморгони.
Там в январе 1991 года я принимал присягу на верность советскому народу и обещал стойко переносить «все тяготы и лишения» воинской службы, а за несколько десятков километров, в Вильнюсе, советские танки уже давили мирных демонстрантов у стен местного Телецентра.
После принятия присяги всех распределили в «линейные» части ВВС Прибалтийского и Белорусского военных округов. Таким образом я оказался в лесу под Лидой, на «точке», где размещалась радиолокационная группа с позывным «Дозор». Нашей задачей было обеспечение полетов штурмовиков СУ-25, дислоцированных на военных аэродромах Лиды, Постав, Росси, Березы, Щучина.
Там же, в офицерском клубе Южного гарнизона г. Лиды, 17 марта 1991 года я принял участие в референдуме по вопросу сохранения СССР. Это были первые месяцы моей службы и все мои мечты сводились к посещению гарнизонного «чепка» [буфет для солдат на территории воинской части] и нескольким пирожным «корзиночка». Мои мечты так поглотили меня, что теперь я даже не могу вспомнить сам акт волеизъявления, но точно помню, что сразу после кабинки для голосования я утолил свою страсть — съел две «корзиночки» за раз.
В августе 1991 года мне шел 19-й год и жизнь моя значительно улучшилась. Я окончательно адаптировался здесь, к нам прислали «молодых», а ненавистные мне «дембеля» по весне ушли по домам. Очередной призыв ожидал «приказа», шла «стодневка» [начинается за сто дней до выхода приказа Министра обороны об увольнении отслуживших срок службы и очередном призыве на военную службу. По неписанной военной традиции «деды» в ожидании демобилизации бреют головы и не едят масла. Молодые солдаты должны знать ответ на вопрос «деда» о том, сколько дней осталось до «приказа». За правильный ответ они получают паек масла, а за неправильный тумаки, фофаны и т.д. — в зависимости от «деда» и его настроения].
Я тоже ждал. После 12 ударов по заднице железной бляхой ремня, я получу «перевод» [Сама процедура может быть разной в разных частях, чаще всего это удары бляхой ремня по ягодицам, число ударов соответствует количеству оставшихся месяцев службы — 18 или 12 ударов. Дедов и дембелей это не касается] на очередную ступень неписанной военной иерархии — «черпаки» [или черепа, фазаны — солдаты, отслужившие год, т.е. половину срока службы. По статусу близкие к «дедам», поскольку освобождены от физического труда]. Я получу право ходить расхристанный, с ослабленным и кожаным ремнем. А главное — я больше не буду ничего делать! Ловить «лафу» или «тащиться», как там тогда говорили. А работать будут те, кого привезли к нам из далеких краев огромной тогда страны — «духи, салабоны, салаги» [названия солдат первого периода службы. В их обязанность входит «шуршать» и «летать» — выполнять физический труд, работу по уборке помещений, а также указания старослужащих]. Летом в гарнизон прибыл целый состав призывников из Узбекистана, были призывники из Подмосковья и Владимирской области, Дагестана. Это были последние призывы СССР, как потом оказалось. Точнее, последним будет осенний призыв 1991 года.
19 августа начиналось как обычно — с подъема, завтрака и построения. В армии каждый день похож на предыдущий, пока к этому не привыкнешь, не научишься не обращать на это внимания и ловить «кайф» от маленьких радостей жизни.
Единственное, что сразу бросилось нам в глаза, это то, что офицеры, прибывшие на «точку», были в полевой форме и с табельным оружием на ремне. При этом никакой тревоги никто не объявлял. На все наши расспросы мы получили только один короткий ответ: введено чрезвычайное положение, в Москве «беспорядки».
С 19 августа по гарнизону вводилось казарменное положение, офицерам воспрещалось уезжать из места расположения, отменялись увольнения в город и отпуска с выездом домой. Мы были в полной информационной изоляции, по ТВ ничего не говорили, в военной газете КБВО о путче в Москве ничего не писали.
Письма из дому так быстро дойти не могли, да и военная цензура могла не пропустить. Но по разговорам офицеров и прапоров мы понимали: что-то происходит. Прапоры были возбуждены и радостно говорили: «Наконец-то этого «горбатого» (Горбачева) убрали, теперь порядок наведут!». А один даже в шутку сказал, что всем экипажам РЛС (радиолокаторов) нужно быть наготове, поскольку, мол, наши самолеты «будут бомбить Вильнюс».
Вечером на «точке» остался начальником смены старший лейтенант Весёлка. Человеком он был неплохим, достаточно передовых взглядов, как по тем временам. Вместе с ним мы включили радио и поймали один из «вражеских голосов». Именно тогда мы поняли, что в Москве военный переворот, а президент СССР Горбачев исчез и, скорее всего, заблокирован путчистами на своей даче в Форосе.
Весёлка достаточно жестко отзывался о путчистах и сказал, что военные не должны стрелять в свой народ. Тут-то мне стало страшно. Страшно, что нас поведут в город и заставят разгонять людей, стрелять в мирных граждан, моих земляков! А дома что? Там, в Минске, тоже войска есть, вон белполк внутренних войск стоит. А дома мои родители. Мой отец. Он уже тогда был большим симпатизантом национально-демократического движения БНФ. Что касается меня, то я тоже не любил коммунистов, коммунизм и даже отказался вступать в школе в комсомол в 1987 году. Была попытка записать меня в комсомольцы и в армии, но я, соврал, ошарашив комсорга, что не могу вступить, так как «баптист».
Осенью, 7 ноября 1990 года, я уже увидел стотысячную антикоммунистическую демонстрацию, выдвинувшуюся на проспект Ленина [ныне проспект Независимости] под бело-красно-белыми флагами, а многотысячный призыв «Долой коммунизм!» разносился над домами и кварталами родного города. И тут такое!
«Дембеля», которые должны были уволиться осенью, естественно, обеспокоились тем, что эти события могут внести корректировки в их демобилизацию. Мы, младший на год призыв, стали подтрунивать над ними. «Ну что, накрылся ваш дембель, мужики!» — говорили мы им. «Теперь будете еще два года служить, пока все не успокоится». «Заткнитесь, малые!» — говорили они нам в ответ.
Вообще, ребята они хорошие были, трое из России и один грузин из Сухуми. Все называли его Толиком, хотя настоящее его имя было Тамаз, Тамаз Чилачава. Где он, жив ли? Осенью 1991 года в Абхазии началась война — и тысячи этнических грузин были вынуждены покинуть Сухуми, а многие были убиты.
Путч закончился быстро. Через несколько дней. Затем события разворачивались просто мгновенно. 25 августа Верховный Совет БССР придал Декларации о суверенитете 1990 года силу конституционного акта, в сентябре БССР была переименована в Республику Беларусь, государственными символами новой страны стали бело-красно-белый флаг и герб «Погоня»!
Помню, как уже в декабре 1991 года нас собрали в «ленинской» комнате и озлобленный, почти до бешенства, командир части майор Шевцов сообщил нам, что в результате денонсации союзных соглашений перестал существовать СССР. Я думал, что майор тогда публично застрелится, но этого не произошло. И хорошо.
Хорошо, что все обошлось без крови и невинных жертв. Но так было не везде и не всегда. В некоторых частях бывшей империи вспыхнули кровавые межэтнические конфликты — Приднестровье, Абхазия, Нагорный Карабах. Мы же, призывники из разных республик и уголков СССР, дослуживали свои сроки в армии уже не существующего государства.
В 1992 году наша дивизия в результате перераспределения частей бывшего КБВО оказалась в ведении Министерства обороны Российской Федерации и подлежала выводу в течение двух ближайших лет. Вывод я уже не застал, наша часть была выведена в РФ в 1994 году и окончательно расформирована.
А что было бы, если бы ГКЧП победил? Говорят, что в истории не бывает «если бы», но полагаю, что без массовых репрессий и крови путчисты не могли бы удержать власть. Однако похоже, что время было уже не то — и огромная империя с миллионной армией, десятилетиями готовившейся дать отпор «вероятному противнику», попросту тихо сгинула. А нам выпал уникальный исторический шанс — построить свой собственный уютный Дом, имя которому Беларусь.
